Поскольку украинская тема еще и до сегодня остается едва ли не самой актуальной для России, то обратимся к ней в очередной и мы – в рамках уже привычного жанра литературного исследования, предметом для которого нам послужит повесть Ивана Нечуя-Левицкого «Семья Кайдаша». Частная история этой семьи дает нам посылы для рассмотрения более глобальных категорий, касающихся не только частной жизни малороссиян, но и вообще – их ментальных особенностей, и – больше: самого духа нации.
Место действия повести – центральная Украина, действующие лица – отборные хохлы, представленные во всем спектре присущей нации свойств.
Важно отметить, что автор повести отнюдь не злопыхатель, это один из самых рьяных приверженцев украинского языка и украинской национальной идеи, что называется – свидомый патриот. То, что все происходящее в повести представляется ему нормой, что оно окрашено не в сатирические, как следовало бы ожидать, но подается в чрезвычайно благодушных, юмористических тонах – уже само по себе говорит о многом.
А ведь пред светлые очи читателя представлена довольно мрачная жизнь, могущая показаться веселой и забавной лишь для принимающего ее как должную, не имеющую альтернатив, данность, хохла. Каковым, собственно, и является автор, не отделяющий от этой жизни и самого себя. Это еще в лучшем случае - не отделяющий. А ведь, скорее всего – что, в некотором роде, и от души наслаждающийся ею.
А ведь наслаждаться – явно нечем. Неприязнь, злоба, ненависть к тому, что лежит за пределами понимания собственного я (а понимание это весьма и весьма ограничено) и что не «по-моему» – вот что мучает всех хохлов в совокупности и каждого хохла в отдельности, оборачивается против него самого и становится его пожизненным мучением. То же, что не соответствует бытийным, нет, даже не бытийным (на такие метафизические дали приземленные хохлы даже и не посягают) - бытовым стереотипам, должно быть жестоко подавлено – вплоть до уничтожения. Определенно, у малороссов начисто отсутствует понятие об инокости, поэтому нет понятия и о всеобщности. В общении с другим превалирует нехитрый подход: или ты становишься таким же, как я, или я тебя уничтожу. Или же, по крайней мере, сделаю твою жизнь невыносимой. В случае непонимания, прилагаются усилия, чтобы эту нехитрую мысль донести до собеседника практически – посредством мордобоя или с использованием всех мыслимых и немыслимых идиом, весьма богатого, как ни какого другого, в этом смысле и предназначенного, кажется, исключительно для ругани и перепалок украинского языка.
Главное же - это то, что носителю этого языка не то чтобы не свойственно, но чуждо покаянное чувство. Совершив какой-либо подлый поступок, он может переживать, мучить самого себя, обвинять того, кого обидел, но покаяться в содеянном – никогда. Легче, по-моему, негру стать белым, чем хохлу покаяться в чем бы то ни было. Вот и душа старшего сына Кайдаша, в порыве бешенства избившего старика-отца «куда-то спряталась вовнутрь самой себя; он как будто одеревенел от того страшного действия, которое только что осуществил». И несколькими страницами далее: «Карп, избив отца, забыл об этом и вовсе о том не жалел, словно избил какого-нибудь парня в кабаке».
И это – правда: никто ни о чем и ни о ком в этой стране не жалеет. Даже все попытки объясниться, как говориться, по душам, оканчиваются ссорами – уже во время переговоров каждый начинает тянуть одеяло на себя. Никто не способен не то что понять, а поняв – уступить, но даже хотя бы выслушать другого.
Дело доходит до самых настоящих боевых действий с развернутыми фронтами с той и с другой стороны. Это уж, согласитесь, случай единственный в своем роде, ни у кого, как у малороссов, не представимый. Пакости, каверзы, наветы – это еще куда ни шло. Но чтобы военные маневры, во время которых брат со всем своим семейством в буквальном смысле идет войной на семейство брата – навряд ли. А ведь именно они-то то и дело происходят между героями «Семьи Кайдаша» и описываются автором весьма тщательно. Описываются, повторяюсь, как норма повседневного существования. Тщетно мы будем искать комментарий от автора – ни одного не то что крика, рвущегося, так сказать, из глубины его души при виде происходящего – ни одного осуждающего слова. Все как будто в порядке вещей.
И не только здесь. Такие семейные сражение не раз и не два с натуры списывались украинскими писателями. Вот, например, еще более наглядная, чем у Нечуя, сцена семейной баталии в пьесе замечательного украинского драматурга Ивана Карпенко-Карого «Сто тысяч»:
«….сейчас сват Иван сцепился с отцом, чтобы давали обещанное приданое, а отец отговорились своей поговоркой: обещанного три года ждут... Сват назвал отца мошенником, отец свата за бороду, а он отца; я бросился оборонять отца, а сват Панас вцепился мне в волосы – вот здесь, на висках, я начал выкручиваться, так шкура с волосами вытянулась, а я кручусь, и к тому крутился, пока добрый клок чуба не остался у свата Афанасия в руках, а таки выкрутился. … Тем временем в другом углу наши сцепились с свахой Горпиной и розчипчились; здесь подступил зять наш, чтобы разнять, выходит, мать и тещу, а дядька Олекса, не разбирая дела, а он дядю... Ну, и пошло, и пошло... Вмешались все родственники и долго бились; вот вроде и угомонятся, смотри: слово за слово - опять сцепились. Вот приданое; наконец, отцу два зуба выбили... Волосы летали по комнате, как паутина осенью. Достаточно того сказать, что как разъехались сваты, то в доме, то, когда подмели пол, набралось их целая куделя. Чтобы зря не пропало, я сделал из тех волос аж два квача. И до сих пор ими телеги подмазываем».
Очень напоминает баталии в теперешней Раде, не правда ли?
Вот и в семье Кайдаша дух всеобщего противоборства царит безраздельно. Он искажает даже самые естественные человеческие чувства, прежде всего - богоданное чувство любви, в том числе – к близким по крови, что так важно для хохла. Чувству ненависти поддаются даже персонажи, отражающие лучшие качества украинства, которых оно, конечно же, не лишено. Правда, нужно очень острое зрение, чтобы их различить (я, по всей видимости, такого зрения лишен).
Наиболее разрушительно ненавистные испарения, буквально клубящиеся в воздухе, воздействуют на старшего сына Карпа, в котором крайне своевольная любовь к супруге подавляет все остальные кровные привязанности – и, как ни странно, вроде бы соответствует заповеди Спасителя: «оставит человек отца своего и мать, прилепится к жене и будут двое одна плоть» (Первое послание к Ефесянам, 5, 31). Карп, несомненно, накрепко прилеплен к своей жене, но не как к человеку, а как к собственности - вроде причитающегося ему отцовского наследства в виде денег, утвари, клочка земли и т.п. Мотря (Матрена), его жена, сходная с ним во всем, умножает эти свойства еще и за счет перенятия худших качеств у свекрови.
Не лишено интереса, что даже то, что у этой четы весьма условно можно назвать любовью, выражается во вслух высказываемом чувстве ненависти, что никак не удивит близко знакомого с характерами и свойствами малороссиян человека. Других прошу принять это как аксиому.
Не случайно и то, что подлинным символом Украины в повести предстает старуха Кайдашиха, а не, к примеру, старик Кайдаш: в малороссийских семьях и вправду роль супруги зачастую значительно выше, нежели супруга. Достойно удивления, что к власти до сих пор не пришла особь женского пола, что было бы для такой страны очень естественно. Впрочем, кажется, к тому идет…
Но Кайдашиха у Нечуя-Левицкого больше, пожалуй, чем женщина – это плотяное воплощение ментальной украинской идеи. Можно даже сказать, что она собственной персоной и есть эта самая пресловутая Украина-ненька.
Каковы же ее черты?
Она недоброжелательна, завистлива, пафосна в одних обстоятельствах, пакостлива – при других; лицемерна, склонна к интригам, притворству; льстива к вышестоящим, надменна к стоящим ниже. И, что важно отметить, это не со временем приобретенные, но врожденные ее качества, которые на протяжении жизни только усугублялись. «Она долго отиралась вокруг господ и переняла от них изрядного панства. К ней прилипла некая льстивость в разговоре и уважение к панам. Она любила целовать им руки, кланяться и подсахаривать разговоры с ними. К ней пристало нечто очень слащавое до тошноты. Но если она хоть немного начинала сердиться, с нее спадала сладкая чешуя и она ругалась и вопила во всю глотку», - считает нужным отметить автор.
Как и ее литературное воплощение, обобщенная Украина даже на уровне, который весьма условно может быть назван государственным (ибо государственности на Украине не было, нет и быть не может), амбициозна, упряма, надменна, тупа, нагла, преисполнена высокого мнения о себе, самолюбива, обидчива, трепетна к себе и, в той же самой степени, совершенно равнодушна, чтоб не сказать – черства, к другим. И, как не обобщенная (т.е. Кайдашиха), она преисполнена одновременно и гордыней, и низостью. Постепенно, не сразу, но старухиной нелюбовью заражаются и остальные члены семейства, глава которого если особо и не проявляет себя в этом направлении, то только потому, что заряжен чувством не менее, если даже не более греховным – равнодушием, в котором он пребывает, судя по всему, уже долгое время (чем напоминает предпоследнего украинского президента в последние месяцы его правления), а последние годы вообще устраняется и от горестей, и от радостей своих сыновей, предпочитая походы то в церковь, то в кабак, перемежаемые в строгой, почти педантичной последовательности. Это, чтоб не сказать – сочетая две эти противолежащие склонности причудливой и странной взаимозависимостью (чем напоминает уже нынешнего украинского главу).
В результате в довольно большой семье вообще нет центра, нет головы. Но нет и тела. Вернее, они есть, но постоянно раздирается его же членами в клочья. Может быть, наряду с еще одной – равнодушием к Божьим заповедям, через которые в мире присутствует и Сам Бог, эта страсть к членовредительству и становится причиной того, что эта семья часто стоит на грани распада, который и происходит еще при жизни того, кто должен бы ее от него удержать. А после его смерти наследники и вовсе отчуждаются друг от друга (не это ли предстоит и стране, которую это семейство олицетворяет?)
Что естественно и обществу, и стране, и даже придумываемой для своих нужд религии с то и дело отметаемым в сторону институтом иерархии. Где уж тут до главенства над всеми Христа, о чем говориться в другом Послании Апостола Павла - к Коринфянам! О Христе, кстати, никто в этом семействе ни разу и не вспоминает. Как не вспоминает, кстати, о Нём ни один деятель нынешнего церковного раскола.
Чтобы уравновесить свойственные этой жизни несуразности, нужна хоть толика ума (раз уж отсутствует рассудок) хотя бы одного, уступчивости – со стороны других. Но ни того, ни другого в помине никогда не было и, боюсь, не будет, у горячих и неуемных хохлов, отличающихся удивительным свойством находить поводы для ссор там, где их не должно быть и в помине.
Вот и Кайдаши на протяжении всего сюжета тихо и мирно ведут себя всего лишь три дня – во время похорон отца семейства. Это – самое большее, на что они способны (раньше – в лучшем случае ограничивались неполными сутками, в худшем – несколькими часами). Но уже на четвертый день вспыхивает очередной семейный скандал с криками, взаимными оскорблениями и потасовкой, едва-едва не перешедшей в кровавую драку. И так до самой последней страницы: и скандалы, и брань, и драки следуют почти беспрерывно – с частым привлечением властей, духовенства и всякого встречного-поперечного (последние, кстати, находят во всем этом изрядное удовольствие). Делится пополам изба, предметом раздора становятся земельные наделы и фруктовые деревья, выкрадываются, калечатся и уничтожаются домашние животные, натравливаются друг на друга дети, в одном из сражений Кайдашиха теряет глаз.
Заканчивается, правда, повесть фразой о мире и тишине, которые наступили после очередного примирения, но, учитывая сколько было таких примирений до этого, понимаешь, что и на сей раз оно временное. В особенности, если учесть, что подрастают новые, пока еще малолетние несмышленые бойцы, вдохновляющиеся, тем не менее, примером старшего поколения.
Что в перспективе – надеюсь, всем понятно.
Иллюстрация: Анатолий Базилевич.
