Мои близкие друзья и даже Возлюбленная знают и упрекают меня за прохладное отношение к Русской Православной Церкви. Что есть, то есть. Николай Второй мне не святой, а предатель сливший Империю. Своим особым положением в России Церковь, прежде всего, обязана ханам Золотой Орды, о чем она сейчас предпочитает не вспоминать. Типа мы Византия – а вы чурки узкоглазые. Не было бы чурок - тевтоны бы дошли до Волги или дальше. Вроде даже Ледовое побоище решили в нашу пользу бойцы Бату-хана. Ну и слаб я всегда был перед слабым полом, ну т.е. никогда не считал прелюбодеяние грехом. Сейчас как мы знаем модно мужчина с мужчиной или мужчиной с собачкой, я старомоден, я только с женщиной.
Но любители считать деньги Церкви это либо враги государства, либо люди с очень пониженной планкой мозговой и социальной ответственности. До революции 1917 года церковь была одним из крупнейших собственников. Ни русская, ни византийская церковь никогда не были бедными. Красота, богатство и роскошь храмов часто играли не последнюю роль при выборе веры не только отдельными людьми, но и целыми народами. Говорят, это сыграло свою роль и при выборе, который сделал Владимир Креститель. В любом случае не понятно, почему по своим финансовым возможностям Православная церковь должна уступать католикам, мусульманам или иудеям. При этом в современной буржуазной России статус патриарха сопоставим со статусом президента или премьера, если не выше. Ему по статусу полагаются все соответствующие атрибуты. Стоит также напомнить, что русские храмы за границей часто являются местом консолидации русской диаспоры, а на это также нужны деньги.
И вообще люди, которые считают бедность и скромность в советском понимании большой добродетелью, у меня доверия не вызывают. Либо лгуны, либо клинические идиоты.
Пожертвования верующих искренны, однако не могут решить всех финансовых проблем. А между тем финансовый вопрос РПЦ можно решить раз и навсегда. Двадцать пять лет назад в России прошла массовая приватизация. Однако государство так и не компенсировало изъятые в период гонений у церкви активы. Сколько денег должно выделить государство и/или ЦБР на Русскую православную финансовую компанию? Думаю, что будет справедливо, если российское государство выделит 1% международных резервов. Не такая большая компенсация за изъятые в свое время земли и ценности. Сейчас эта сумма составляет около 5,5 млрд долларов.
***
Михаил Булгаков. Белая Гвардия.
— Мать-заступница, — бормотала в огне Елена, — упроси его. Вон он. Что же тебе стоит. Пожалей нас. Пожалей. Идут твои дни, твой праздник. Может, что-нибудь доброе сделает он, да и тебя умоляю за грехи. Пусть Сергей не возвращается… Отымаешь, отымай, но этого смертью не карай… Все мы в крови повинны, но ты не карай. Не карай. Вон он, вон он…
Огонь стал дробиться, и один цепочный луч протянулся длинно, длинно к самым глазам Елены. Тут безумные ее глаза разглядели, что губы на лике, окаймленном золотой косынкой, расклеились, а глаза стали такие невиданные, что страх и пьяная радость разорвали ей сердце, она сникла к полу и больше не поднималась.
По всей квартире сухим ветром пронеслась тревога, на цыпочках, через столовую пробежал кто-то. Еще кто-то поцарапался в дверь, возник шепот: «Елена… Елена… Елена…» Елена, вытирая тылом ладони холодный скользкий лоб, отбрасывая прядь, поднялась, глядя перед собой слепо, как дикарка, не глядя больше в сияющий угол, с совершенно стальным сердцем прошла к двери. Та, не дождавшись разрешения, распахнулась сама собой, и Никол предстал в обрамлении портьеры. Николкины глаза выпятились на Елену в ужасе, ему не хватало воздуху.
— Ты знаешь, Елена… ты не бойся… не бойся… иди туда… кажется…
Доктор Алексей Турбин, восковой, как ломаная, мятая в потных руках свеча, выбросив из-под одеяла костистые руки с нестрижеными ногтями, лежал, задрав кверху острый подбородок. Тело его оплывало липким потом, а высохшая скользкая грудь вздымалась в прорезах рубахи. Он свел голову книзу, уперся подбородком в грудину, расцепил пожелтевшие зубы, приоткрыл глаза. В них еще колыхалась рваная завеса тумана и бреда, но уже в клочьях черного глянул свет. Очень слабым голосом, сиплым и тонким, он сказал:
— Кризис, Бродович. Что… выживу?.. А-га.
Карась в трясущихся руках держал лампу, и она освещала вдавленную постель и комья простынь с серыми тенями в складках.
Бритый врач не совсем верной рукой сдавил в щипок остатки мяса, вкалывая в руку Турбину иглу маленького шприца. Мелкие капельки выступили у врача на лбу. Он был взволнован и потрясен.
