Либерализм в постидеологическом формате
Либерализм, казалось бы, прошёл исторический максимум своей популярности в мире. Самопозиционирование в качестве либерала сейчас не модно и с ним трудно увлечь за собой. Может возникнуть иллюзия, что либерализм сошёл с исторической авансцены. И даже президент России не без удовольствия отметил, что в российском правительстве вовсе не осталось либералов, если не считать дрейфующего к государственникам А.Л. Кудрина. В реальности никакой капитуляции либерализма нет. Напротив, под либеральные лекала оказались подвёрстаны все институции и повседневная жизнь человека. Случилось иное — ликвидация самого феномена идеологии в том классическом значении, в котором она существовала два предыдущих столетия. Наступила эпоха постидеологии.
Постидеология подразумевает, что ценности публично не артикулируются, смыслы не заявляются, мировоззренческие вопросы снимаются с повестки обсуждения. Но это не означает, что ценности и идейные установки не существуют. Они в системе постидеологии существуют как нечто само собой разумеющееся. Такое существование гораздо более прочно и укоренённее, чем существование артикулируемых идеологий. Выдвижение идеологии либерализма само по себе подразумевало, что существуют и альтернативные идеологии. Либерализм в формате постидеологии, вошедший в природу бытия современного человека, подразумевает, что идеологической альтернативы ему нет.
Конституция России запрещает, казалось бы, идеологию (ст. 13), но вместе с тем объявляет, что высшей ценностью российского государства являются человек, его права и свободы (ст. 2), то есть излагает суть идеологии либерализма. Разрешить эту правовую коллизию можно только при понимании того, что либерализм уже перестал быть идеологией, превратившись в онтологию.
В российском правительстве, говорит президент, нет либералов — одни управленцы-технократы. Но управленец в своих решениях исходит так или иначе из каких‑то ценностей. Образ управленца-технократа означает, что вопросы идеологии его не волнуют, и он принимает ценностную повестку как нечто самоочевидное, не заслуживающее траты времени для её осмысления. Но эта ценностная повестка и есть онтологически воплощённый либерализм. Противостоять либерализму как онтологии гораздо сложнее, чем идеологии либерализма, так как это требует борьбы с ним не просто на уровне альтернативных идей, но на уровне альтернативных жизненных укладов, создание которых внутри глобальной либеральной системы — задача беспрецедентная по своей исторической сложности.
Антропология либерализма
Каждая классическая идеология имеет в своей основе определённую антропологическую модель. Человек в либерализме есть то, чем он никогда не являлся для религиозной антропологии — индивидуум. «Индивидуум» — это латинский эквивалент греческого слова «атом» и в переводе на русский язык означает «неделимый». В либеральной оптике развитие человеческих качеств означает индивидуализацию.
Всё социальное есть некая внешняя нагрузка на индивидуума, пресс общества, подавляющий его свободу. Либеральный проект и состоит в высвобождении индивидуума от этих обременителей, достижение «свободы от» (Liberty). Происходит последовательно освобождение от религиозной идентичности, от национальной идентичности, от гражданского долга, от государства, от семьи, от пола. Исторический процесс в либеральной версии есть процесс освобождения человека. Сегодня он представлен в виде популярной версии «теории модернизации», представляющей собой модифицированную историософию либерализма.
Но логика освобождения человека, когда уже состоится и происходящее сегодня освобождение от пола, требует и освобождения от человеческого. Этот финал можно назвать «расчеловечиванием», а можно «смертью человека». Но это будет и смерть либерализма, так как будет самоупразднено его базовое антропологическое основание — индивидуум.
Педагогическим следствием принятия либеральной платформы является педагогика автономности учащегося. Вместо установки на социализацию принимается установка индивидуализации, раскрытия индивидуальных потенциалов человека, отличающих его как индивидуума от других индивидуумов. Предписывается в выстраивании обучения исходить из индивидуальных потребностей ребёнка, идти за его потребностями, какими бы те ни были. Педагог в этой модели — только коучер, тренер. Индивидуализация становится стратегическим ориентиром всей системы образовательной деятельности. Для каждого учащегося в идеале предлагается своя, вытекающая из его индивидуальных потребностей программа образования. Свобода учащегося в рамках этого подхода является базовым основанием.
Характерно в отношении раскрытия антропологии либерализма признание одного из классиков либеральной теории Ханны Арендт, считающейся основоположницей критики тоталитаризма. Согласно ей, понятие «человек» исключает использование понятия «прогресс». Действительно, человек-атом не только неделим, но и неизменен. Меняться может под него окружающая среда, к которой, собственно, понятие «прогресс» и относится. Создаётся техносфера. Но по отношению к человеку задачи нравственного преображения в либерализме нет.
Либерализм в антропологическом плане предельно выхолащивает социальное содержание природы человека. Лишая его имманентной социальности, либеральная идеология сводила человеческое бытие к биологическому уровню существования. Отсюда прямой шаг к диктатуре потребительской морали. Если человек — это индивидуум, а индивидуум — это несоциальное и, следовательно, животное существо, то императивом данного существа должно являться максимальное удовлетворение своих потребностей.
Ещё Аристотель говорил, что человек вне общества есть или бог, или зверь. Если религия устанавливала идеал обожения, то либерализм, реализуясь через принцип асоциальности, сводил антропологию к природе зверя. Прямо о биологизаторской парадигме либерализма, естественно, не говорится, но сущностно это следует из всей логики провозглашаемых ценностей. Мальтузианство и социал-дарвинизм в этом отношении оказались логически встроены в либеральный концепт. Сама идея мира как пространства конкуренции сущностно является перефразом известного положения «человек человеку волк».
В теории либерализма борьба за существование применительно к социуму представлена как конкуренция. Общественные отношения рассматриваются через парадигму глобального рынка. Вступая в рыночные отношения, люди конкурируют друг с другом. Государство — «ночной сторож», оно лишь следит за честностью конкуренции. Одни объективно побеждают в конкурентной борьбе, другие проигрывают. Конкуренция не ограничивается только сферой экономики, распространяясь на политику, культуру, науку. По результатам конкурентной борьбы формируется общественная иерархия.
«Сверхуспешные» занимают верхние этажи пирамиды. Это уровень элиты. От них онтологически отделены «неуспешные» — массы. Это те, кто не смог пробиться на уровень истеблишмента. Но этажом обитания масс общественная пирамида не заканчивается. Есть ещё и социальное дно, уровень аутсайдеров. Это те, кто не смог вообще встроиться в систему рыночных отношений. Их удел — безработица, нищенство, негласный остракизм. Наличие дна имеет для либерализма принципиальное значение. Без него самой системы всеобщей конкуренции, в которой есть победители и побеждённые, уже не будет существовать.
«Социальное дно» самим своим наличием есть демонстрация того, что будет с теми, кто не желает жить по законам рынка. Безработица необходима для либеральной модели как фактор мотивации работающих через страх потери работы. Теряющий работу — теряет в условиях рынка едва ли не всё. Он оказывается в состоянии изгоя общества, социально отверженного.
Либерализм — иллюзия свободы
Ни одно общество, ни одна социальная сборка не может быть построена на идее свободы как таковой. Социогенез, как известно, начинается с установления табу. О бесперспективности выстраивания общества на идее свободы рассуждал в своё время Василий Розанов: «От свободы все бегут: работник к занятости, человек к должности, женщина к мужу. Всякий — к чему‑нибудь. Всё лучше свободы, «кое‑что» лучше свободы, хуже «свободы» вообще ничего нет, и она нужна хулигану, лоботрясу и сутенёру». Но если на основе идеи свободы невозможно осуществить социальную сборку, то в чём тогда смысл идеологии либерализма?
Либерализм всегда существовал в парадоксальном сочетании свободы и несвободы. Свобода одних предполагала несвободу и эксплуатацию других. Вне этого разделения нигде либеральная практика не обнаруживается. Столкновение меньшинства с большинством, где сильный побеждает слабого, и составляло социальную норму утверждения либерального концепта.
Либеральная идеология формировалась в период, когда ещё существовала иерархическая система позднесредневекового общества. Она была историческим инструментом для разрушения этой иерархии. Разрушались социальные перегородки, декларировались ценности свободы и равноправия, индивидуум ставился выше группы. Система прежнего иерархизма разрушалась, однако вместо неё через некоторый интервал времени начинает строиться новая иерархическая система. Элитаризм аристократии сменился элитаризмом олигархии.
Свобода одних предполагала несвободу других. Древний мир и Средние века знали категорию лиц — «свободные». В противоположность им существовали «несвободные»: рабы, холопы, крепостные крестьяне. Свободные не могли существовать без наличия рабов, холопов и крепостных. Сегодня сущностно мало что изменилось. «Свободные» противополагаются «бедным». Из этого противоположения следует, что «свободный» тождественен «богатому».
В геокультурном плане «свободный» эллинский мир противопоставлялся в античные времена «варварскому несвободному» миру. И сегодня в либеральной политологической терминологии «свободный мир» противопоставляется «автократической периферии». Свобода мировых и национальных бенефициаров обеспечивается тем, что на «свободных» работают «несвободные». Свобода, таким образом, оказывается преференцией для избранных.
Либерализм в системе классических мировых идеологий
Ввиду постмодернистской тенденции перетолкования понятий сущность либерализма, его метафизика ускользают, становятся неопределёнными. Выдвигаются положения, что либеральных реформ в России никогда и не было, поскольку то, что произошло, не соответствует либеральным лекалам. Давайте, призывают либералы, повторим, взяв уже за основу «правильный либерализм».
Попытаемся вернуть определённость, классифицировав по основным характеристикам три классические идеологии: коммунизм, либерализм и фашизм. Предваряя эту классификацию, нужны две оговорки. Во-первых, «чистых» идеологических моделей нигде никогда не существовало, и каждое конкретное идеологическое, политическое и даже экономическое строительство осуществлялось на их сочетании в той или иной пропорции. Во-вторых, под фашизмом, ввиду вариативности понятия, подразумевается в данном случае не исключительный опыт Италии периода правления Бенито Муссолини, а идеология и практика антропологического превосходства и неравенства.
двойной клик - редактировать изображение
Если оценивать результаты проведённой классификации, то либерализм оказывается гораздо ближе к фашизму, чем коммунизм. Генетической связки между коммунизмом и фашизмом, как это пытаются представить в рамках теории тоталитаризма, не существует. Тогда как связка либерализм — фашизм вполне реальна, и её фиксация выводит на понимание механизмов генезиса фашистской идеологии. Крайний либерализм становится фашизмом.
Либерализм открывает дорогу для властвования сильных, меньшинства, в конкурентной борьбе побеждающего большинство. Фашизм закрепляет фактически сложившееся неравенство идеологически, институционально, геополитически. Фашизм срывает маски, представляя подлинную сущность и истинные цели либерального проекта. Фашизм можно определить как реальную финалистскую цель либерализма.
Всё это не означает, что данная цель всегда и везде будет принимать формы национал-социализма. Как раз нет. Новый фашизм предстаёт в виде власти глобальных корпораций, мирового бенефицариата. Фактически мировая фашистская система антропологического неравенства уже функционирует. Остаётся только легитимизировать её, отбросив все идеологические путы прежних эпох: свободу, равенство, гуманизм, народовластие, справедливость и т.п.
Современная неолиберальная модель принципиально, по всем базовым параметрам отличается и от модели «социального государства», и от классического либерального государства. Вместо власти большинства в «социальном государстве» и политической соревновательности в классической либеральной системе она утверждает политический принцип властвования меньшинства, глобального финансового бенефицариата. Вместо государственно-плановой модели, характерной для «социального государства» и свободной конкурентной системы классического либерализма, неолиберализм устанавливает экономическую модель корпоратократии, подменяет конкуренцию глобальным разделом рынка между транснациональными корпорациями. Капитализм подменяется новой системой, которая может быть определена, до появления соответствующей дефиниции, как «посткапитализм». Вместо установки на реализацию принципа равенства в «социальном государстве» и равноправия при классическом либерализме неолиберализм фактически реализует принцип неравенства. Вместо ценности коллективизма в «социальном государстве» и индивидуализма, прав и свобод человека в классическом либерализме, в неолиберализме за основу берётся аксиология неравенства. Применительно к гуманитарной сфере вместо философии социального единства в «социальном государстве» и философии гуманизма в классическом либерализме неолиберализм выстраивается на философском фундаменте элитаризма. Особо важно в плане сравнения идеологий различие в базовых антропологических моделях, представлениях, что есть человек. Если для «социального государства» человек — это социальное существо, а в классическом либерализме — индивидуум, то в неолиберализме происходит отказ от самого представления об антропологическом единстве человечества. Люди делятся на успешных и неуспешных, элиту и массы, креативный класс и «быдло».
Особый случай российского либерализма
Особый случай представляет собой воплощение либеральной теории и практики в России. Либералы на Западе, исходя из представления о мире как о поле глобальной конкуренции, отстаивали в этой борьбе интересы «своих». Победа «своих» над «чужими» приносит определённые дивиденды и тебе. И не случайно английские либералы так нещадно резали — во имя торжества Британской империи — туземцев «цветных континентов». Британец Томас Мальтус фактически обосновал целесообразность демографических войн. Принималась как самоочевидная формула: «Что хорошо для Ост-Индской кампании — хорошо для Британии». Точно так же: «Что хорошо для «Дженерал моторс» — хорошо для США».
Российские либералы успехи России никогда не считали своими успехами. Победы России ими воспринимались враждебно, а поражения встречались аплодисментами. Злорадство российских либералов в отношении неуспехов российской армии имело место и в Крымскую, и в Русско-японскую, и в чеченские войны. И не случайно Ф.М. Достоевский использовал выражение «европейский либерал» для определения имени врага народа русского.
Либерализм в России, если использовать терминологию Огюстена Кошена, являлся не только идеологией, но и выражением идентичности «малого народа». Идентичность «малого народа» строилась на противоположности идентичности «большого народа», на отрицании его ценностей, его государства. Либерализм, с ориентирами свободы и западничеством, подходил для этих целей наилучшим образом. Быть либералом фактически означало, во‑первых, быть «западником» (почти всегда, поскольку либералы, ориентирующиеся на Восток или российскую самобытность, — нонсенс) и, во‑вторых, быть русофобом (в значительной части случаев).
В системе международных отношений либерализм всегда использовался как идеологическое оружие против России. Через него происходило разрушение российских государственных и общественных потенциалов, цивилизационной системы жизнеустроения. Содержание либеральной политики в России можно условно определить как «курс 12 де-» («де-» — частица слов в латинском языке, означающая отрицание):
— деидеологизация
— деавтаркизация
— деэтатизация
— деидентификация
— десоциализация
— децентрализация
— деиндустриализация
— деинтеграция
— демонетизация
— детрадиционализация
— денационализация
— десакрализация.
Народы во всех частях земного шара уже «наелись» либерализмом как таковым. В России либеральные реформы 90‑х годов вообще полностью дезавуировали либерализм как политически конкурентоспособную идеологию. И сегодня идеологемами классического либерализма мотивировать на политические действия значительные массы людей уже более чем проблемно. Мотивационная привлекательность либеральных лозунгов прежних столетий минимальна. Доля партий, которые позиционируют себя в качестве либеральных, в парламентах стран мира не превышает сегодня 10%, а в России таковые с 2011 года отсутствуют вообще.
Но формы и лозунги могут быть осовременены. Новый идеологический продукт по форме и не похож на либерализм, что позволяет утверждать его адептам, что они — вовсе не либералы. Однако метафизика либерализма, его сущностные основания в этих модификациях сохраняются. Рассмотрим такого рода модификации.
Технологический оптимизм — инноваторы и цифровизаторы
Либерализм в данном случае протаскивается под видом апологии инноваций. Сегодня подавляющее большинство «инноваторов» по сути и есть замаскировавшиеся либералы. В годы президентства Дмитрия Медведева идеологемы «инновация» и «модернизация», с подачи ИНСОР, были ключевыми. Что такое «инновация», никто не знал тогда и никто не знает сегодня. В целом это всё хорошее и другое, чем есть сегодня и здесь. Поэтому постоянно указывалось, что препятствия для инновационного развития, связанные с архаическими структурами государства и общества, архаическим сознанием власти и населения, должны быть обязательно устранены. Договаривались даже до того, что инновациям в России мешает её народ и чуждая протестантской этике русская культура. Соответственно, для развития страны все эти «архаические» институции должны быть демонтированы. Что, по сути, означает ту же либеральную заявку на демонтаж всей истории, цивилизаций, государств, классической семьи, социализированного в традиционной системе ценностей человека.
Среди демонтируемых институций оказывается и институция образования. Тезис о том, что концепция университета изжила себя и должна быть замещена онлайн-платформами, уже заявляется публично наиболее продвинутыми выразителями нового либерального мейнстрима.
Когда идея инновационного развития в упаковке медведевской «перезагрузки» оказалась дискредитирована (лозунг инноваций стал, как и следовало ожидать, прикрытием очередного распила выделенных под него бюджетных денег), вместо неё был выдвинут концепт цифровой экономики. Идеологема «цифровизация» выступает сегодня новой мейнстримовской эманацией либерализма. Лозунг «цифровизация», как ранее лозунг «инновация», стал инструментом для упразднения целого комплекса традиционных общественных институтов. Уже используется понятие «цифровой человек».
«Цифровой человек» принципиально отличается от человека социального и представляет собой либеральный антропологический идеал.
Во-первых, такой человек существует и действует, прежде всего, в виртуальной реальности, тогда как реальные связи с социумом разрываются или минимизируются (по крайней мере, создаётся иллюзия такого разрыва). «Цифровая эмиграция» оказывается реализацией либерального принципа автономности индивидуума.
Во-вторых, такой человек самоконструируем, так как имеет цифровую природу. Он может сконструировать себя как угодно и вне зависимости от императивов любого реального социума, участвуя только в тех сообществах, которые выбирает сам. Это и есть выражение либерального принципа абсолютной свободы (включая свободу выбора имени, пола и даже собственного «Я»).
И вот то тут, то там создаются площадки криэйторов, где обсуждаются различные аспекты инновационно-цифрового будущего. В реальности это и есть закамуфлированные центры либерализма. Они формируют сеть. Результатом их деятельности является создание, особенно в глазах молодёжи, устойчивых негативных ассоциаций с «миром архаики офлайн», где находятся государство, религия, традиция и т.п.
Случайно или нет, но название главного инновационного образовательного проекта «Острова» совпадает со сценарием последнего доклада ЦРУ, посвящённого глобальным трендам развития. Сценарий подразумевает существование анклавов прогресса, существующих как очаги света среди архаизированного пространства отсталости. Но ведь о том же самом: создании неких особых «точек роста» по образцу Сколково заявляют и сторонники модернизации образования. Сценарий «Острова» противостоит сценарию «Орбиты», подразумевающему выстраивание геополитического, геоэкономического и цивилизационного пространств вокруг ряда полюсов силы — таких как, например, Китай или Россия. Торпедирование проектом «Острова» проекта «Орбиты», если называть вещи своими именами, раскрывает враждебность «островитян» — сторонников точечного развития — к России как государству-цивилизации.
«Мир без границ»
Другая модифицированная под новые реалии идеологическая ширма либерализма выражается установкой «мира без границ». Границы в этой логике создают государства и представляющие их бюрократы. Креативный же класс может и должен жить там, где ему больше нравится. Такая переориентация постсоветских поколений отражается в опросах об отношении разных возрастных групп к выезду из России. Понятие «Родина», которое, при всех многочисленных исключениях, всё же имело сакральную ценность для предыдущих поколений, в новой системе координат оказалось лишено прежнего значения. По большому счёту, либерализм в его современных модификациях упразднил категорию «Родина».
Современные институции российского государства в целом, вступая в противоречие с национальными интересами, работают на либеральную установку «мира без границ». Так, международное сотрудничество входит как важный компонент в показатели эффективности и рейтинги высших учебных заведений. Получается странная вещь, что более предпочтительно для вуза подготовить специалиста не для своей страны, а для зарубежных рынков. Внедряется мысль, что трудоустройство за рубежом — главный признак качественной подготовки и нормативный предмет вожделений учащихся «хороших вузов». А учащиеся вузов второго и третьего порядков — это «человеческие отбросы», годные исключительно для «помойки», в образе которой предстаёт собственно российская экономика.
Для научного сообщества ориентир «мира без границ» выражается в требовании цитирования международными индексируемыми базами данных, доминирующее положение в которых занимают американские издания. Идея единого научного пространства — поверх государственных барьеров — также представляет собой либеральный концепт разрушения культурного единства с национальным государством и национальной культурной целостности учёных корпораций, что, вопреки распространённому либеральному мнению, не расширяет, а резко сужает фронт научного поиска, унифицируя и монетизируя приоритеты и методы исследований. При реализации данного концепта создаётся единая западноцентричная сеть учёных, в рамках которой альтернативные объединения (полный инновационный цикл), которые были созданы в своё время в Германии и СССР, оказываются невозможными.
Молодёжи внушается мысль, что для осуществления прорыва в «мир без границ» следует сами эти границы полностью или в максимально возможном объёме уничтожить. Собственно, «цветные революции» последних лет по всему миру были движимы как раз этой идеей: снесения границ для вхождения в общество западного процветания и свобод. Наиболее резонансно декларировал эти ориентиры украинский «евромайдан» зимы 2013/2014 года. Россия и советское прошлое при этом представлялись в качестве пут, мешающих лучшему будущему и настоящему. Идеологией «евромайдана» был не только отрыв от этих корней, то есть либеральная операция освобождения индивиду Изборский клуб ума, но и свободное пересоздание собственного прошлого, все эти «укры — предки человека», которые выкопали Чёрное море, и так далее. Это — не идиотизм, а пример и даже образец реализации либерального «мира без границ»: не только в пространстве, но и во времени. Для россиян такая операция освобождения являлась освобождением от своего собственного государства.
Есть одно минимальное обязательное условие — знание английского языка. Говорят, знать его необходимо вследствие того, что данный язык является языком международного общения для всего человечества. В каких же документах этот уникальный статус определён? Оказывается, таких документов в природе не существует. Например, официальными языками ООН признано сразу шесть языков народов мира, включая русский. По общему числу носителей на первой позиции идёт китайский. По количеству лиц, для которых соответствующий язык является родным, впереди английского находится, кроме китайского, также испанский язык. Да, английский занимает лидирующую позицию по количеству лиц, для которых он является вторым родным языком, но данный факт отражает не только его объективную роль в современной глобальной экономике и, соответственно, в политике, но и тот факт, что на внедрение английского языка в мировую коммуникативную практику выделяются гигантские финансовые средства. Кстати следующим на позиции второго языка даже сегодня идёт русский, выступающий объективным конкурентом английскому языку. Поддержка и даже реклама конкурента в свете глобальной борьбы является неразумной — и этот фактор играет далеко не последнюю роль в диффамации всего русского в глобальной медиасфере. В своё время работники британского дипломатического корпуса даже отказывались изучать любые другие языки, полагая это унижением для себя и исходя из представления о том, что это дипломаты других стран должны знать английский, а не они — языки стран пребывания. Сегодня изучение английского языка, конечно, не тождественно принятию либеральной глобалистской платформы, но это является обязательным шагом для попадания в идейное сообщество «западников».
«Свобода самовыражения»
Принцип «свободы самовыражения» сегодня является фактическим проявлением либеральной этики без прямой апелляции к самому либерализму. Человек, принявший установку на «свободу самовыражения» в качестве своего приоритета, даже может декларировать ценности, противоположные либерализму, но по своему этосу является либералом. Либерализм исходит из приоритетности индивидуума, свобода которого является для него высшей и безусловной ценностью. Соответственно, проявить свою индивидуальность — главная жизненная установка для любого индивидуума.
Но проявлять индивидуальность, когда её стремится проявить каждый, оказывается всё сложнее. И вот уже такой человек в поисках своей «свободы самовыражения» доходит до отрицания нации, расы и пола. Выдвигается и пропагандируется, например, теория гендера, в рамках которой индивидуум вправе выбирать свой пол. Но и это не предел. Логика либерализма выводит на утверждение права индивидуума конструировать себя как угодно, вплоть до замены тела, киборгизации, проекций транс- и постгуманизма.
Индивидуализация осваивает первоначально пространство всего того, что не запрещено: вначале — в нравственном плане, а затем — только в правовом. После чего осуществляется уже выход за границы социальных табу. И вот то, что прежде считалось грехом, уже репрезентуется в качестве мейнстрима для свободного и творческого человека.
Все социальные обременители и нормы мешают индивидуализации, достигаемой через их преодоление со стороны «свободного человека». Традиция, религия, государство, гражданство, семейные ценности — всё это лишь помехи для самореализации человека. А любые власти, оперирующие — даже формально — такими категориями-ограничителями становятся имманентно враждебной для свободного индивидуума сущностью, «Левиафаном», которого необходимо уничтожить. И выражение индивидуальности всё более экстремизируется, в конце концов приводя к всеобщему антигосударственному бунту.
То есть все постидеологические проявления либерализма имманентно враждебны традиционному национальному государству, тем более — государству с особыми историческими традициями, к числу которых относится и Россия. Но на уровне высшего руководства российское государство во всём этом не видит угрозы и, более того, поддерживает все эти течения, полагая их передовыми и привлекательными для молодёжи. Вспоминая марксистскую догматику, РФ сама готовит себе могильщика.
Либерализм против национального государства
Главный нерв современности — столкновение либерализма с традиционным государством. И в итоге такого столкновения либерализм пока побеждает.
Его победа определяется тем, что традиционное «национальное» государство само по себе является переходной ступенью в реализации либерального проекта от традиционного общества и государств-империй к сетевому планетарному устройству. Сразу такой переход при отказе от модели государств-империй осуществить было бы невозможно. Промежуточным звеном и явилось государство-нация, структурируемое из индивидуумов, объединённых на основе принадлежности к гражданству. Какой‑то высшей идеи, в качестве которой выступала прежде религия, у этого государства уже нет, оно представляет собой временные сборки индивидуумов, потребность в которых, по мере формирования мировой системы и развития технологий, отмирает.
Либеральные перспективы были, правда, в ХХ веке торпедированы проектами социальных идеократий: фашистской и коммунистической. Но эти противники по итогам столетия оказались повержены.
Само по себе национальное государство не может противостоять либерализму, поскольку оперирует тем же, что и он, базовым образом человека-индивидуума, который в этом своём качестве ценностно запрограммирован на разрушение любых социально-сборочных и тем более мобилизационных структур, которые сопряжены с национальным государством. И противостоять либерализму возможно только с позиций иной антропологической модели, где человек не есть индивидуум, а представляет собой нечто иное — например, божественный проект или социальную сущность. Но это означает разрыв консенсуса, связанного с правами человека-индивидуума и со всеми производными от этих прав.
В теории либерализма важнейшее, ключевое место отводится понятию «общественного договора». В действительности, никаких общественных договоров подобного рода историей и антропологией не фиксируется. Это — мифологема, несущая критически важную идеологическую нагрузку. Мол, исходно в мире шла война всех против всех. Индивидуумы, не достигшие ещё должного нравственного состояния, могли истребить друг друга. И тогда ими был заключён общественный договор, согласно которому и появилось государство. Государство есть зло — Левиафан, но его учреждение было исторически необходимо для недопущения самоистребления человечества. Теперь же, когда человек достиг должного нравственного состояния, этот Левиафан, как зло, должен быть низвергнут. Передовые индивидуумы-либералы первыми вступают в борьбу против Левиафана и в конечном итоге его побеждают. В этом, собственно, и состоит весь либеральный исторический миф.
Либерализм против демократии
В лексиконе либерализма устойчиво присутствует понятие «демократия». Отступление от принципов демократии, по либеральным лекалам, является величайшим политическим преступлением. Однако демократия в либерализме давно перестала быть синонимична народовластию, власти большинства. Большинство для либералов — реакционно и архаично. Демократия перетолковывается ими как власть продвинутого меньшинства, разделяющего либеральные ценности и в перспективе уподобляющего большинство себе, становящегося большинством в будущем везде и всегда. Поэтому можно говорить об «историческом разводе» между либерализмом и демократией, хотя в действительности такое разграничение существовало в либерализме исходно. И здесь опять мы выходим на базовые антропологические представления в либеральной теории.
Дело в том, что не каждый человек, сообразно с либеральной традицией, является «человеком» в собственном смысле этого слова. Разделение рода человеческого на «настоящих людей» или «сверхлюдей», просто «людей» и «недочеловеков» восходит ещё к временам античности, откуда принято выводить идеи западных гражданских свобод. В США великие американские либералы, включая президентов, являлись рабовладельцами. Спрашивается, как же либерал, если он либерал, может владеть рабами? Но никакого внутреннего противоречия здесь не было. Негров, равно как индейцев, либералы просто не считали людьми в полном смысле слова. Так же, как большинство российского населения не воспринимается и никогда не воспринималось либералами в качестве людей. Для них эти двуногие человекообразные существа являются, согласно классификации просветителей XVIII века, «дикарями» или «варварами», а в актуальной интерпретации — «совками», «ватниками», «быдлом», «анчоусами» и т.д., в лучшем случае — «новой нефтью».
Антропологическая альтернатива либерализму
Итак, мы должны сделать вывод, что либерализм из явления идеологического, каковым он являлся в ХХ веке, в XXI веке стал явлением онтологическим. Для преодоления либерализма сегодня уже недостаточно разработать и заявить идеологическую альтернативу ему. Преодолеть либерализм потенциально возможно, лишь изменив базовый, во всех его бытийных и ментальных проявлениях, тип человека. Требуется деконструировать тип человека-индивидуума в его аспектах «человека экономического» и «человека-потребителя». Такая деконструкция требует изменения ценностно-целевых основ всей системы образования и воспитания, культуры, социальных отношений. Современный человек, выстроенный по лекалам антропологии индивидуума, оказывается так или иначе в плену у либеральной системы. Он — её пленник уже по самой своей природе. Нужен, таким образом, новый антропологический проект. Новый человек должен мыслиться, в противоположность либеральному человеку, не в качестве «атома общества», а в качестве процесса — в комплексе не статических, а динамических характеристик. Целевым ориентиром такой динамической трансформации, если применять терминологию исихазма, выступает духовное преображение, «обожение» человека.
Илл. Юрий Данич. "Бесы"
