Кровавый спектакль
(к годовщине январских событий 1991 года в Риге)
Близится очередная годовщина печально известных январских событий в Риге и Вильнюсе 1991 года. По сути, они были одной из последних отрыжек затеянной могильщиками нашей Родины «перестройки». Именно этими кровавыми событиями ознаменовалось начало последнего года существования великого Советского Союза. Теперь уже ни у кого нет сомнений в том, что это была одна из сцен многоактового спектакля, срежиссированного горбачевским окружением с целью вбить еще один гвоздь в сознание советских людей накануне готовящегося референдума.
Обанкротившееся руководство страны для отвода глаз и усыпления бдительности так называемых «консервативных сил», под которыми подразумевались защитники советского строя и единства государства, стремилось показать, что оно якобы полно решимости справиться с ситуацией и хочет пресечь националистические и сепаратистские вылазки. С другой стороны оно все предпринятые действия заранее и умышленно обрекало на провал, попутно скомпрометировав армию, которая вопреки всему, еще являлась организованной и влиятельной в стране силой.
В глазах советского народа, ожидавшего от руководства решительных действий по восстановлению порядка в стране, и пресечению сепаратистских настроений, все выглядело так, как будто руководство пытается исправить положение, но безуспешно, что все безвозвратно утеряно, и будто сам народ не желает возвращаться к старому и готов для этого идти на баррикады. Дьявольская хитрость!
Разумеется, на самом деле, все было не так. Абсолютное большинство советского народа, в том числе, латышского и литовского, стояло за сохранение СССР. Свою волю народы нашей страны четко выразили несколько месяцев спустя на референдуме. Результаты его известны, вот только власти с ними не посчитались. Не смотря на многолетнюю предварительную обработку, дезинформацию и умышленную дискредитацию идей социализма кликой Горбачева, советские народы однозначно высказались за Союз. К этому вернемся ниже.
Бесперспективность борьбы с Советским Союзом путем фронтальной атаки хорошо понимали на Западе. Им нужно было иметь обходные пути, замаскировать внешнюю агрессию под внутренние волнения, используя недовольство, накопившееся вследствие отдельных перегибов и ошибок.
Расчет оказался верным. Народ растерялся. Так называемых «демократов», в прошлом прозападных диссидентов, оказалось немного, но их голоса звучали повсюду. В их руках оказались средства массовой информации, сам глава государства и его многоопытное окружение. Создалось мнение, что вокруг одни демократы, что народ, по меньшей мере, расколот, что любые нападки на «демократов» вызовет, чуть ли не гражданскую войну. Робкие попытки наступления в Тбилиси, Вильнюсе и заранее запланированные при этом поражения, должны были создать уверенность в том, что победу над контрреволюцией можно одержать лишь ценой большой крови.
Выработался стереотип обывательского мышления – все перетерпим: и голод, и холод, лишь бы не стреляли и не убивали людей. До поры до времени, можно было и согласиться с таким мышлением. Мир и спокойствие, конечно, дороже куска хлеба, но не дороже… Родины. При этом в это понятие я вкладываю не только ее леса и озера, а в первую очередь ее мощь, авторитет, наш общественно-политический строй и образ жизни. А это означает, что Родину нужно защищать любой ценой, любыми силами и средствами, ибо без нее не будет и всего остального, в том числе хлеба и мира.
К сожалению, такие рассуждения обыватели воспринимают лишь как набор высокопарных слов. На деле это проявилось в одобрении любых компромиссов, или как стало тогда модным говорить «консенсусов» с врагом, желающим ослабить, расколоть, а потом и уничтожить нашу страну.
4 мая 1990 года Латвия в одностороннем порядке заявила о своей независимости. Никакой серьезной реакции в Москве на этот незаконный акт не последовало, если не считать очередного указа Горбачева, что данная декларация не соответствует Конституции СССР, Конституции Латвийской ССР и «Закону о порядке выхода из СССР», а потому не имеет юридической силы. Никаких силовых и экономических мер против новоявленного националистического руководства принято не было. В Латвию по-прежнему текли союзные бюджетные деньги, топливо, сырье, стимулировались промышленные и сельскохозяйственные предприятия, как будто ничего и не произошло. Народ Латвии, не дававший народнофронтовскому руководству таких прав, ожидал от союзных властей решительных действий, а не пустой бумажки горбачевского указа. Необходимо помнить, что Декларация о независимости была принята не на референдуме, а Верховным Советом ЛССР большинством всего в 2-3 голоса.
В то же время, руководство никем не признанной «независимой» Латвии, воспользовавшись мнимой нерешительностью, а фактически всемерной поддержкой Горбачева, Яковлева и Ко, стало немедленно перестраивать жизнь в республике на свой лад. Образовались независимые от Москвы министерства и ведомства, в том числе и силовые структуры, были созданы пограничные и таможенные контрольные посты и вооруженные формирования. В МИД Латвии, которое с точки зрения закона, все еще считалось структурным подразделением МИДа СССР, с наличием, в том числе, секретной документации, принимались на работу эмигранты, граждане США и других стран НАТО. Бойкотировался призыв в Советскую Армию, как армию иностранного государства. Также бойкотировался референдум за сохранение СССР, как мероприятие, проводившееся в «соседнем государстве».
Парадоксально, но факт: в Советском Союзе, в том числе и в самой Москве, люди даже не знали, что Латвия в течение почти полутора лет до августовских событий 1991 года фактически вела себя как иностранное государство. Это тщательно замалчивалось в союзных СМИ, или преподносилось как нечто несерьезное, шуточное. Но на жизни в республике все это отразилось самым серьезным образом.
Уже к концу 1990 года в Латвии нарастала социальная напряженность, вызванная осложнениями в экономике и обострением национальной розни, как следствия необузданной пропаганды праворадикальных взглядов средствами массовой информации. каких-либо других оснований для осложнений межнациональных отношений в республике не существовало. Десятилетиями в одной дружной семье здесь трудились люди разных национальностей. Интернациональные коллективы многочисленных предприятий и организаций, учреждений науки и культуры, колхозов и совхозов не знали случаев раскола или столкновений по языковым или этническим признакам.
Интернационализм глубоко проник и в семейные традиции. Латвия прочно занимала первое место в Союзе по количеству смешанных браков на соответствующее количество населения. Принципов двуязычия традиционно придерживались в народном образовании, в сфере обслуживания.
Конечно, это не исключало отдельных стычек между конкретными людьми, при которых в оскорбительном тоне упоминалось о той или иной национальности. Но это было скорее исключением из правил. однако национализм тем и опасен, что его семя, брошенное даже на неблагоприятную почву, способно бурно прорости и подавить вокруг себя все остальное.
Результаты деятельности национал-радикальной группы, хотя и малочисленной по составу, но доминирующей в руководстве так называемых «перестроечных движений» и в средствах массовой информации не заставили себя долго ждать. Искусно манипулируя терминами и теориями о «росте национального самосознания», «расцвете патриотических сил нации», «восстановлении исторической справедливости» и так далее, они преподносили людям нечто чуждое, ранее не встречавшееся в повседневной жизни. Продолжалось это не год, и не два. Продолжалось ежедневно и целенаправленно с первых месяцев «перестройки». То тут, то там начали проявляться всходы в виде «трамвайно-троллейбусного плюрализма»: «Вы такие!» – «Нет, вы сякие!». И костер межнациональной розни затеплился. Свежий ветерок пропагандистских уловок раздувал в нем огонь, а дров-то всегда хватало.
Национальная тема и бесконечное выяснение отношений на этот счет стали доминировать в разговорах друзей, знакомых сослуживцев, в заводских курилках и в купе вагонов, в фойе театров и даже за семейным столом. Все чаще вспоминались различные случаи бытовых столкновений, обид, и хотя они носили совсем не межнациональный характер, теперь, по прошествии времени, начинало казаться, что именно такими они были.
Обострилась обстановка на улицах, в очередях, в общественном транспорте. Отдельных случаев националистического хулиганства в виде бестактных шуток или грубостей всегда хватало, причем с обеих сторон. Но теперь это возводилось в ранг чуть ли не государственной трагедии.
Важнейшим стимулятором обострения межнациональных отношений в Латвии стала проводимая «Народным фронтом» кампания по закреплению за латышским языком статуса государственного. Начавшись с безобидных суждений о сохранении исторических ценностей, развитии языка и культуры и т.д., эта кампания вылилась впоследствии в акции травли, притеснения инакоговорящих, а в дальнейшем превратилась в неприкрытую политику апартеида.
Создавались языковые комиссии, через которые необходимо было пройти всему трудоспособному населению для определения квалификации и соответственно пригодности к занимаемой должности в зависимости от знания определенного количества латышских слов. причем, это касалось не только лиц, занимающих руководящие должности, или занятых в сфере обслуживания, но даже неквалифицированных рабочих вплоть до дворников.
Известен случай, произошедший в одном из рижских медицинских учреждений. Весь персонал должен был сдать экзамен на знание латышского языка, в ходе которого нужно было написать сочинение, изложение или диктант (в зависимости от должности). Представители «некоренной» нации, работая в данном интернациональном коллективе, общаясь с пациентами разных национальностей, как правило, знали разговорный язык и могли объясняться по-латышски. А тут письменный экзамен! Квалифицированный врач, много лет проработавшая в Латвии, написала о том, как ей удалось спасти жизнь, казалось, безнадежно больного ребенка. В решении экзаменационной комиссии было записано: «Не полностью раскрыта тема, имеются стилистические ошибки. К занимаемой должности не пригодна».
Все не сдавшие экзамен подлежали увольнению, причем без выходного пособия. Как все это напоминает фашистского идеолога Розенберга и его комиссии «по чистоте арийской расы».
Нарастанию напряженности в обществе к исходу 90-го года способствовала недальновидная и, прямо скажем, преступная экономическая стратегия. Сворачивалось производство, в первую очередь, из-за нарушенных хозяйственных связей. В особенно трудном положении оказались всесоюзные предприятия, трудовые коллективы которых, в основном, составляли приезжие. Повсюду доказывалось, что строительство подобных предприятий было роковой ошибкой, и это, якобы, делалось для «русификации» Латвии, ибо заранее было рассчитано на привоз рабочей силы. Пусть эти утверждения анализируют экономисты, но одно ясно даже непосвященному: всесоюзные предприятия успешно работали не первый год, давая огромную прибыль, в том числе и в республиканский бюджет. Неужели е в период экономического кризиса в стране, в условиях нехватки самого необходимого надо было умышленно свертывать производство железнодорожных вагонов и радиоприемников, изделий радиоэлектроники и трикотажа, синтетического и стекловолокна – продукции, широко известной за пределами республики и Союза. На фоне наступившего в результате горбостройки хаоса вся эта продукция могла бы выручить республику и даже обогатить ее.
Такая перспектива народно-фронтовское руководство не устраивала. Все было принесено в жертву чисто националистическим интересам по принципу – лучше будем бедными, только пусть русские уберутся. А что русским оставалось делать!
Лучшие специалисты, высококвалифицированные кадровые рабочие, оставшись без работы, действительно поодиночке покидали республику. остальные стали по сути заложниками. Ельцинской России в ближайшие годы они не потребуются. В то же время газеты публиковали восторженные статотчеты, где главными показателями являлись не данные по производству, а насколько больше мигрантов уехало из Латвии, чем прибыло.
Непоправимый ущерб был нанесен сельскому хозяйству. Колхозы и совхозы в Латвии прочно вошли в жизнь сельских тружеников. Как правило, большинство хозяйств давно миновали трудности становления и находились в полном расцвете. Латвию в меньшей степени, чем большинство других республик затронули прошлые перегибы хрущевского периода. Это не могло не сказаться на ситуации в сельском хозяйстве. Не зря вожди «Народного фронта» в начальный период его создания жаловались на отсутствие поддержки со стороны сельских жителей.
Действительно, народнофронтовским идеям село сопротивлялось долго и упорно, с осуждением взирая на митинговые страсти горожан. Зато уж потом… Длинные, зимние вечера селянин обычно больше времени проводит у телевизора, намного больше выписывает и читает газет. Дальнейшее понятно. Пропаганда свое дело сделала. На выборах весной 1989 года село, в основном проголосовало за «Народный фронт». Положение круто изменилось уже через год. Прокатив на выборах 1990 года в парламент республики некоторых деятелей «Народного фронта» Латвии, еще год назад собравших почти 100% голосов, сельские жители показали, что голова на плечах у них все-таки имеется. Но было уже слишком поздно.
После прихода к власти националисты нанесли разрушительные удары по колхозам и совхозам, сопровождающиеся призывами уничтожать все советское. Процесс прозрения на селе пошел все быстрее. Захват лучших земель так называемыми фермерами, которые не собирались серьезно работать на земле, угроза возврата бывших хозяев, возвратившихся из эмиграции, и даже немецких баронов стали наглядными иллюстрациями истинной сущности новой власти. Свертывание производства, массовая отправка на мясокомбинаты молодняка и племенного скота для создания видимости временного благополучия фактически явились первым свидетельством агонии власти националистов.
Новый взрыв возмущения вызвало решение о многократном повышении розничных цен в конце 90-го года. После подобные мероприятия уже не вызывали удивления ни в Латвии, ни в других местах. Но тогда, еще в условиях существования СССР, решиться пойти на столь не популярные меры первыми в стране, вопреки как воли центра, так и воли населения?!
Кризис охватил всю республику. Всего 8 месяцев успели похозяйничать народнофронтовцы с момента прихода к власти, а уже столько было наломано дров. Столицу республики опять захлестнули митинги, но теперь уже совсем другого направления. Падение правительства ждали со дня на день. Оппозицией был создан Комитет общественного спасения, возглавляемый Компартией Латвии и Крестьянским союзом. Казалось, еще день-два, и все станет на свои места. Власть бескровно перейдет к Комитету общественного спасения.
Перед национал-радикалами встала почти неразрешимая задача. Считалось, что дни их правления сочтены. Нужно было, во что бы то ни стало отвлечь внимание людей от насущных проблем, от экономической и социальной катастрофы, сплотить население, направив его энергию и мысли в другом направлении. Одним словом, нужен был образ врага.
Тут, весьма кстати, произошли события в соседней Литве. Пожар в доме соседа кого угодно отвлечет от дум о хлебе насущном. 13 января 1991 года состоялся штурм Вильнюсской телебашни. В город были введены войска. Обанкротившееся горбачевское руководство страны хотело показать свою решимость справиться с ситуацией, пресечь националистические и сепаратистские вылазки, но только для отвода глаз. Одновременно оно постаралось в очередной раз скомпрометировать армию, которая, вопреки всему, еще являлась организованной и влиятельной силой в стране.
В отличие от Вильнюса, в Риге никаких армейских акций не планировалось. Да и надобности в них не было. Но эхо Вильнюса имело столь огромный резонанс, сыгравший на руку потерявшему всякие надежды режиму, что колесо истории снова круто повернулось, но на этот раз в пользу правящих националистических кругов.
Как по команде, все средства массовой информации начали нагнетать страх, в связи с «опасностью военного вторжения». Появились многочисленные сообщения о якобы движущихся танковых колоннах и десантных дивизиях. Радио и телевидение истерически призывали граждан сообщать по определенным телефонам любые сведения о военных автомашинах, самолетах, солдатских патрулях. Прерывая очередные программы, дикторы сообщали, что то тут, то там видели военный грузовик, что пролетел вертолет, что у набережной видели военный катер.
На самом деле, ничего этого не было. Командование Прибалтийского военного округа, помимо опубликования заявления, что никакие акции предприниматься не будут, вообще замкнуло всех военнослужащих по месту дислокации воинских частей, чтобы не будоражить народ и избежать недоразумений. Вместе с группой работников прокуратуры я специально проехал по городу и его окрестностям, чтобы своими глазами увидеть эти «военные приготовления», но никого, кроме патруля из трех человек у штаба округа, не обнаружил.
Истерия возымела действие. Вмиг забылось недовольство, рост цен и безработица, просчеты правительства и даже межнациональные конфликты. По призыву националистов на улицах возникли баррикады, нет, не бутафорские как в Москве, спустя 7 месяцев, а настоящие. Возникли они не стихийно, а по приказу правительства республики и под его руководством. Сотни груженых лесовозов, строительных кранов, автомашин с железобетонными блоками и металлоконструкциями со всей республики потянулись в столицу. Перекрывались мосты и виадуки. Плотным кольцом тяжелой техники окружались правительственные учреждения и вся старая Рига. Прекратили работу заводы и фабрики. Все население призывалось идти на баррикады. Раздавались на руки противогазы из запасов гражданской обороны. Отменялись занятия в ВУЗах, ряды «защитников демократии» пополнила молодежь. Толпы людей заполняли улицы круглосуточно. Повсюду горели костры, дымились шашлычные мангалы. Подвозились бесплатное питание, водка, спирт. Хлебокомбинаты направляли свою продукцию по разнорядке прямо на баррикады, минуя магазины. Общепит перешел на бесплатное обслуживание…
На обеспечение «защитников свободы» было брошено все, не считаясь с затратами (независимость была объявлена, но тратились-то союзные деньги). Поначалу все это вызвало даже восторг у многих. Внешне это походило на большой карнавал или празднование Иванова дня, с той лишь разницей, что происходило зимой. На улицах и площадях выступали танцевальные ансамбли, популярные рок-группы, духовые оркестры и известные певцы. В воздух взмывали сигнальные ракеты, дым костров заполнял парки и скверы. Такого шоу народ еще не видывал. Пели и танцевали до утра, день за днем и задарма.
Одновременно в зданиях и даже в телестудии открывались ночлежки, разворачивались полевые госпитали и перевязочные пункты. Телевидение перешло на круглосуточный режим вещания. Все передачи посвящались одному и тому же, показывались одни и те же картинки: костры, костры, костры…, ощетинившиеся колючей проволокой подъезды зданий, сосредоточенные лица людей, опять костры, бесконечное море костров…, бинты, капельницы…, здесь будут лежать тяжелораненые, здесь будет реанимация…, танцующая молодежь у костров, надписи на стенах, оскорбляющие Советскую Армию…, опять костры, костры, костры… Над всем этим надрывный плач в сопровождении траурной музыки: «Что день грядущий нам принесет… Господи, спаси Латвию, спаси народ, пропала наша свобода… Может не сегодня – завтра тяжелый солдатский сапог раздавит нашу независимость…». И так далее, и тому подобное.
Психоз все нагнетался. Оглашались фамилии и адреса добровольцев, превративших свои квартиры в небольшие бесплатные закусочные для «защитников города». Многие приносили еду и горячий кофе прямо на баррикады, но там и так всего хватало.
Правительство поставило на карту все. Картина была поистине впечатляющая. Куда там московским «демократам» в августе того же года! Однако не забудем, что так называемая «защита Белого Дома» в некоторой степени прошла успешно потому что, была заранее отрепетирована на Рижском испытательном полигоне.
Сначала все шло по задуманному сценарию. Более того, не думаю, что на такой эффект рассчитывали даже режиссеры этого «фестиваля». Однако праздник не может длиться бесконечно. Кажется, было все: и боевой дух, и материальное обеспечение, и водка для храбрости, и бинты для придуманных перевязок. Не хватало лишь самого главного – не было наступления врага. Несмотря на все вздохи и запугивания, шедшие через СМИ круглосуточно, танки все не показывались. Не было десантных дивизий – военных не было вообще. Эхо Вильнюса отзвучало и умолкло, а «независимой» Латвии никто не угрожал.
Народ начал прозревать. Первыми покинули свои позиции колхозники из отдаленных районов. Коль нужды нет, на кой черт тут мерзнуть у костра ночами, когда в деревне и зимой много дел. На смену им по спущенным сверху директивам прибывали новые колонны со своей техникой. Но это были уже не добровольцы, а принудительно мобилизованные местными властями люди. Разговор в таких случаях был короткий: «Хочешь весной землю пахать, бери свой трактор и поезжай в Ригу».
Красавица-столица постепенно превращалась в помойку. Всюду – пепелище и смрад. Объедки, бутылки и консервные банки валялись прямо на мостовой. Для круглосуточных нужд многотысячной толпы явно не хватало той пары платных туалетов, что расположились в центре. Приходилось использовать кустарники у стен только что освященного кафедрального собора. А снежок начал подтаивать…
Менялось и настроение людей на самих баррикадах. Поток добровольцев явно иссякал, а на смену им со всех концов Союза стали прибывать бомжи и всякие подозрительные субъекты, предпочитавшие обычно в зимние месяцы отсидеться где-нибудь на юге. Молва о бесплатных деликатесах и выпивке облетела по беспроволочному телеграфу всю страну. Кого из них не привлекала возможность такой вольной жизни! Перекинь через плечо сумку с противогазом и перед тобой откроются двери столовых и кафе.
А люди труда, черпавшие информацию из «Известий», «КП», «МК» «МН» и тому подобных изданий ничего не знали о сути так называемых «январских событий». Даже сегодня в Москве многие уверены, что в Ригу были введены танки, и баррикады латыши строили в ответ. Да не было этого! Во-первых, забегая вперед, скажу, что войска так и не пришли. Во-вторых, баррикады воздвигали интернациональным коллективом. Это была одна из задумок народнофронтовского правительства. С момента возникновения истерии о военной угрозе потухли межнациональные конфликты, почти исчезло противостояние латыши – русские, и возникло новое: демократы и сепаратисты против защитников единства страны. Режиссерам было выгодно демонстрировать солидарность всех наций и народов в «борьбе за независимость». Русское население Латвии в не меньшей степени клюнуло на это, участвуя в спектакле. Лишь после того как народнофронтовская власть укрепится, они станут ненужными. И снова будет начата травля «мигрантов», они будут лишены возможности приобретения латвийского гражданства и станут людьми второго сорта. Тогда возобновится противостояние латыши – русские, а последние поймут, какую и чью «независимость» они помогли отстоять в январе 91-го.
Положение продолжало осложняться. Начались грабежи, разбои, пожары. При бесконечных передвижениях техники во время пьяной гульбы, появились первые жертвы. О них молчали, списывая на дорожно-транспортные происшествия. Хотя, по правде говоря, чем они хуже похороненных впоследствии с почестями «героев». Ведь и они погибли за туже идею и по той же причине.
Назревала беда. Как-то проходя сквозь сеть заграждений, я насчитал только в старой Риге целых 18 заполненных бензовозов, зажатых в кольце другой тяжелой техники. Если, не дай Бог, искра от костра или окурок, брошенный пьяным… Старой и даже средней Риги уже не было бы. К счастью обошлось.
Народ начинал роптать. Танки не появлялись. Все чаще люди задавались вопросами: зачем все это устроено, сколько миллионов это стоит, кто за это ответит, кто посчитает убыток, причиненный народному хозяйству и выброшенные на ветер деньги. Многие стали осознавать, что их просто одурачили и втянули в какое-то непонятное, неизвестно кому нужное представление.
Дрогнуло и правительство. Оно поняло, что, если танки не придут, то все накопившееся возмущение, подогретое телевизионными страстями, выльется против него же. И тогда не сдобровать, крах неминуем.
Как же действовать дальше? Не объявишь как в театре, что спектакль не состоится, возвращайте билеты. Выход был один: нужен был конфликт, стычка, нужно хотя бы несколько жертв, и тогда все встанет на свои места и покажется оправданным. Где их взять? Армию спровоцировать так и не удалось. И после холодного душа, полученного в Вильнюсе, где она, действующая по приказу, была брошена на произвол судьбы, надежд на ее появление не осталось.
Среди сил, противостоящих контрреволюции и поддерживающих устремления ЦК Компартии Латвии и Латвийского Комитета общественного спасения по сохранению нерушимости Советского Союза, были Прокуратура Латвийской ССР и Рижский ОМОН, уже успевшие с большими или меньшими потерями пережить раскол в своих рядах и очиститься от желающих служить в силовых структурах «независимой Латвии». В связи с этим, они постоянно подвергались яростным нападкам не только националистических группировок, но и народнофронтовского руководства «Латвийской республики». Достаточно вспомнить, хотя бы Постановление Верховного Совета Латвийской республики от 14 ноября 1990 года «О недопустимости преступной деятельности ОМОНа и Вооруженных Сил СССР на территории латвийской республики». Этим постановлением Рижский ОМОН, как и Прокуратура Латвийской ССР, фактически были признаны незаконными бандформированиями.
В поисках образа врага и вспомнили об ОМОНе. Представилась возможность убить сразу двух зайцев – расправиться с Отрядом и отвлечь внимание людей от провала властей.
Итак, наступил роковой день 20 января…
ОМОН нес свою обычную службу. Наряду с повседневными обязанностями под его охраной в городе находился ряд объектов, в том числе Прокуратура ЛССР и Дом печати. Правда, боевики националистических движений плотно «опекали» Отряд, пытались даже помешать продвижению по городу. Иногда приходилось силой прорываться через многочисленные заграждения на мостах и улицах. Но бойцы в черных беретах пока сохраняли выдержку.
Под вечер в здание Прокуратуры ЛССР привезли группу задержанных – пятерых боевиков, при которых нашли холодное оружие и ящик бутылок с зажигательной смесью. Мы и раньше знали, что на баррикадах, среди так называемых «защитников», имеются люди, вооруженные холодным и огнестрельным оружием, без права их ношения. Одну из таких групп, проезжающую мимо на микроавтобусе, омоновцам удалось задержать.
В здании Прокуратуры в то время находилось всего пять омоновцев, бессменно несших дежурство уже несколько суток, так как из-за баррикад не всегда удавалось своевременно прислать смену. База Отряда находилась на окраине города, а здание Прокуратуры в самом центре. Для этапирования задержанных и охраны здания Прокуратуры, постоянно окруженного тысячной толпой неистовствующих радикалов, требовались дополнительные силы, поэтому мы связались с базой Отряда и попросили подкрепление. Разумеется, об этом узнали и националисты, ибо телефонная связь находилась в их руках. Как потом оказалось, к этому дню тщательно готовились. Уже с утра появилось заметное оживление среди журналистов, в том числе иностранных. Некоторые из них, собиравшиеся уже утром или днем вылететь из Риги, «почему-то вдруг» поспешно сдали билеты. Среди них было много телеоператоров, в частности из программы «Взгляд» Центрального телевидения. К вечеру все они «почему-то» сконцентрировались в одном месте, окружив плотным кольцом министерство внутренних дел и прилегающие к нему объекты.
Вечером два омоновских «Газика» с дюжиной бойцов направились в центр к зданию Прокуратуры. Прокуратура и МВД находились почти рядом на одной улице, их разделяло только два дома. На другой стороне улицы домов нет. Там насаждения вдоль городского канала и Бастионная горка – небольшое возвышение, оставшееся от средневековых укреплений. Автомашины с бойцами ОМОНа повернули на нашу улицу и поравнялись со зданием МВД.
Вся секретная информация о кровавой драме января по-прежнему находится за семью замками. Так называемое «следствие», которое «провела» «национальная прокуратура Латвии», явно выполняло социальный заказ своих хозяев. Не зря ряд следователей через некоторое время, после его начала срочно уволились без объяснения причин. Даже будучи приверженцами националистической идеи, они не смогли пойти против своей профессиональной чести. Прокуратуру Латвийской ССР от следствия фактически устранили, поскольку подозревали в соучастии организации «вооруженного переворота». Это был первый случай, когда Прокуратура СССР пошла на позорный компромисс с националистической прокуратурой «Латвийской республики», которую Центр до этого момента официально не признавал.
Расскажу о дальнейших событиях так, как я это видел, находясь в здании Прокуратуры ЛССР, то есть в эпицентре событий. Кое-что удалось узнать из материалов следствия, которое поначалу велось под руководством Прокуратуры СССР, и эти данные лишь подтверждают мои наблюдения.
Итак, в момент, когда обе машины ОМОНа поравнялись со зданием МВД, со стороны Бастионной горки по ним раздались выстрелы. Кем они были произведены, не выяснено и по сей день. Ясно одно – все было сделано так, чтобы эти выстрелы задели не только автомашины, но и находящееся за ним здание. Работникам милиции, которые находились в здании МВД, естественно показалось, что стреляют именно омоновцы. Здесь уместно напомнить, что накануне министром внутренних дел Латвии был издан преступный приказ о том, что в случае появления ОМОНа перед зданием МВД, открыть по нему огонь без предупреждения. Да и в самом министерстве в тот вечер почему-то заступили на дежурство не опытные работники, а специально привезенные милиционеры одного из сельских районов, совершенно не владевшие ситуацией в городе (как будто не хватало многотысячного милицейского гарнизона Риги).
Замысел провокаторов удался. Попав под обстрел, омоновцы, не доехав до здания Прокуратуры, круто завернули в переулок перед главным входом в здание МВД. Тут навстречу им был открыт огонь из расположенной неподалеку гостиницы. Оставался один выход – найти убежище в самом здании МВД. Но как только омоновцы приблизились к главному входу, находившиеся там сельские милиционеры, не разобравшись в ситуации, действуя строго в соответствии с приказом министра, тоже открыли огонь в упор. Все решали мгновения. Видимо тут и был отдан приказ штурмовать здание, и он был единственно правильным. Другого выхода в тот момент у омоновцев не было – кому охота полечь на мостовой под перекрестным огнем.
Надо отдать должное омоновцам. Вся операция была выполнена великолепно. Застигнутая врасплох дюжина бойцов ОМОНа, не имея при себе даже касок и бронежилетов, с минимальным боезапасом, в считанные минуты заняла огромное пятиэтажное здание, наводненное большим количеством вооруженных людей. Новоявленные «защитники независимости» спешно побросали оружие, кое-кто из высшего руководства от страха не добежал до туалета… При этом омоновцы не потеряли ни одного бойца, а из находившихся в здании милиционеров погиб только один, да и то по чистой случайности. Не сообразив, в чем дело, он выскочил из своего кабинета на лестничную площадку третьего этажа в тот момент, когда велась перестрелка между первым и пятым этажами. И неизвестно еще от чьей пули он погиб.
Остальные четверо погибли в парке, у подножия Бастионной горки, явно не от пуль омоновцев. Тщетно было объяснять это кому-либо в то время, когда все средства массовой информации, не дожидаясь результатов расследования, взахлеб кричали о «злодеяниях ОМОНа». Погибшие были похоронены как «жертвы бандитских действий Отряда». Следствие с самого начала пошло по ложному пути. Целый год отрицалось, что первопричиной случившегося были выстрелы со стороны Бастионной горки. Как же этого не отрицать: в той стороне находились лишь баррикады с их «защитниками» и штаб боевиков Движения за национальную независимость.
В этой заранее, хорошо организованной массовой истерии оказались и проколы. На следующий день латвийское телевидение устроило передачу, посвященную памяти оператора хорошо известной группы документалистов, руководимой Ю. Подниексом (известным по фильму «Легко ли быть молодым»), погибшего, якобы от омоновской пули у подножия Бастионной горки. Показывали снятые им последние кадры. На них хорошо видны здание МВД и дорожка трассирующих пуль. Вдруг камера задрожала, видимо оператор, падая, продолжал снимать до последней секунды своей жизни. Спрашивается, как он стоял во время съемки: явно лицом к зданию МВД, а пулю он получил в спину, прямо под лопатку. За спиной у него находилась Бастионная горка, на которой, по утверждению следствия, никого не было. Остальные жертвы тоже были убиты в спину. Но кто в те дни слышал голос разума?! Так они и ушли в небытие как «жертвы бандитской шайки, готовящейся совершить коммунистический переворот».
Спустя год после описываемых событий, при загадочных обстоятельствах, утонул руководитель группы кинодокументалистов Юрис Подниекс, выступавший в последние месяцы своей жизни с весьма «крамольными» мыслями. Прокуратура Латвийской республики не усмотрела в этой смерти криминала…
Вскоре после январских событий я, выступая по радио «Содружество», обратился к следствию и средствам массовой информации с просьбой ответить на ряд вопросов. В частности, если акция была задумана ОМОНом по указанию Комитета общественного спасения как государственный переворот, то зачем было штурмовать здание МВД, да еще ночью, что в нем делать? Можно ли было на такое дело, учитывая, что город наводнен тысячами боевиков, в том числе вооруженных, а также непосредственную близость баррикад, посылать горстку бойцов без должного снаряжения, оставив основные силы, бронетехнику и химсредства на базе, находившейся почти в
После взятия здания МВД наступило шаткое перемирие. С трудом удалось вывести бойцов Отряда, эвакуировать находящихся в здании Прокуратуры работников в безопасное место. Армия так и не вмешалась, хотя мы настойчиво просили ее, по крайней мере, развести воюющие стороны. Трусость со стороны командования округом нас уже не удивляла.
Даже сегодня, спустя более четверти века, переосмысливая еще и еще раз эти события, могу сказать одно: виновником и организатором январской трагедии были не коммунисты, не Комитет общественного спасения, и, тем более, не ОМОН. Истинным организатором было народнофронтовское руководство республики, которому любой ценой требовалось выйти как-нибудь из затруднительного положения.
Удивительно, но уже на следующее утро баррикады стали разбираться. Как по команде. Тяжелая техника и «защитники города» организованно покидали Ригу. Казалось, вот теперь-то действительно может придти «чужеземная армия», вроде и повод есть. Но режиссеры спектакля заранее знали, что никакой агрессии не будет. Цель была достигнута. Были жертвы. Были названы и виновники убийства – омоновцы и коммунисты. Возмущение народа теперь было обращено против них. В свою очередь, защитники баррикад считали, что они сутками мерзли у своих костров не зря. Все было сделано виртуозно – в обстановке взаимного недоверия и истерии свели две противостоящие силы на какой-то момент и чьей-то третьей рукой сделали первый роковой выстрел. Все остальное пошло само собой. Этот опыт рижских провокаторов впоследствии был использован не раз, и используется до сих пор. Вспомним хотя бы майдан.
Что же до народа, то по прошествии некоторого времени, наступило прозрение. Референдум, состоявшийся вскоре после описанных событий 17 марта 1991 года, подтвердил – несмотря на постоянно нагнетаемую истерию, народ Латвии высказался за сохранение Союза.
Об этом расскажу подробнее. Считая Латвию вышедшей из СССР, власти пытались не допустить проведения референдума. Казалось бы, что им бояться: раз народ един в своем стремлении к независимости, пусть голосуют. Это будет еще одним дополнительным подтверждением победы сепаратистов из Народного фронта. Однако в исходе голосования власти не были уверены. Руководство республики формально заявило о своем нейтралитете, что на деле означало: если уж кто-то считает себя гражданином «соседнего государства» – СССР, пусть голосуют. Фактически это выразилось в негласном, но строжайшем запрете директорам предприятий, школ, клубов и других учреждений предоставлять помещения для голосования, отказе выдачи списков избирателей. Пришлось референдум организовывать самодеятельным путем: выпрашивать где-то подсобные помещения и ждать, что кто-то придет со своим паспортом. Списки составлялись уже на месте, и не избирателей, а проголосовавших. Даже при этом, избирательные комиссии могли как-то работать лишь в Риге и Даугавпилсе. В портовых городах – Лиепае и Вентспилсе – помогли моряки Балтфлота. Они прямо на улицах и в скверах поставили палатки для голосования. В большинстве городов и районов референдум не проводился.
Вот как все происходило в Латвии. Идет референдум. О них молчат пресса и телевидение. Отсутствует всякое оповещение. Иногда человеку нужно проехать сотню километров в поисках какого-нибудь импровизированного избирательного участка. около него стоят народнофронтовские боевики в белых беретах, фотографируют и снимают на видео каждого, кто заходит в палатку.
Теперь представим эту ситуацию применительно к ельцинской России. Как вы думаете, сколько пришло бы избирателей, чтобы проголосовать против своей же независимости?
В Латвии пришло более 400 тысяч из 1миллиона 700 тысяч избирателей. Каждый четвертый! И это в условиях жесточайшего психологического террора, спустя менее двух месяцев после январских событий. Пусть никто не говорит мне, что латыши думали лишь об отделении. Я знаю свой народ. Его вытолкнули из Союза в результате сговора московских демократов и рижских националистов, при полной моральной и материальной поддержке заокеанских кукловодов.
