Авторский блог Владимир Бушин 18:56 21 октября 2019

Козлы и бараны, почившие и живые, рогатые и комолые

о Великой Отечественной войне

Клевета о Великой Отечественной войне Советского народа против немецкого фашизма, о Сталине как Верховном Главнокомандующем Красной Армии, о наших маршалах и генералах, - клевета эта в том или ином виде велась давно, но особенно широко развернулась после известного доклада Н.Хрущёва «О культе личности Сталина» на ХХ съезде партии в 1956 году. Если бы не этот кремлевский почин, на Западе, в том числе в Германии, никто и не посмел бы вякнуть что-то неприличное. «Но если уж вы сами!..». И началось… Однако главный очаг клеветнической заразы процветает всё-таки здесь – в России, в Москве. Занимаются этой грязной работой антисоветчики и русофобы разных поколений. С приближением 75-летнего юбилея нашей Победы их пронырливость и бесстыдство будут нарастать.

Вот минувшим летом в Германии появилась публикация, в которой немецкий историк утверждает, что в великом сражении на Курской дуге в июле 1943 года никакого поражения его отец или дед не потерпели, а отступили, ну, просто потому, что захотелось быть поближе к фатерланду, они, патриоты, очень скучали о нём.

Клеветников много, они воздвигли горы лжи, но русофобам и антисоветчикам хочется ещё больше, и они из кожи лезут, чтобы оживить, пустить в оборот хотя бы какую-нибудь дохлую книжонку забытого клеветника. Вот едва мы ответили на ту немецкую чушь, как тут же, теперь уже на родине Победы, появилось нечто еще забористей, правда, уже давно знакомое. Это сочинение некоего Николая Никулина, его будто бы воспоминания о войне. Не один год накануне Дня победы где-то непременно вылезет его зловонный текст. Я натыкался на него не однажды, но – зажимал нос, плевал и проходил мимо.

Однажды на книжной ярмарке в павильоне ВДНХ я беседовал с посетителями, что-то сказал о войне. Вдруг голос:

- А Никулин пишет совсем другое!

- Да мало ли что пишут сейчас! - ответил я, - Ведь не только цензуры, нет никакой и самой элементарной проверки. В порядке «оптимизации» во всех редакциях ликвидировали бюро проверки: они же не приносят прибыли. Всё печатают так, как автор принес. Вон Чубайс уверял, что в СССР была линия обороны, обращенная не в сторону возможного противника, не вовне, а внутрь страны. Почему? Зачем? А чтобы народ, говорит, не разбежался. И с таким представлением о стране этот полоумный прохвост стал главным ельцинским реформатором

Вдруг женский голос:

-Так это он и есть, Чубайс!

Действительно, оказалось, реплику бросил Чубайс, но не тот висельник, а его старший брат. Он лучше младшего только тем, что никогда не располагал властью.

И я думал, что он имеет в виду знаменитого клоуна Юрия Никулина, у которого тоже есть воспоминания о войне. Но потом понял: речь шла о другом клоуне, о том, который паясничал на могилах героев войны…

Когда я встречался с его книгой, мне и в голову не могло прийти, что страницы такого сорта изящной словесности могут с похвалами появиться и в «Литературной газете». Всё-таки принято считать, что там главный редактор и сотрудники грамотней, ответственней, добропорядочней, чем в каком-нибудь подмётном листке. Увы, оказалось, того же порядка. И теперь только плюнуть уже нельзя, приходится разгребать навозную кучу...

В номере ЛГ за 9 октября видим и читаем: «Правда солдата Никулина». Его личная, персональная, так сказать, окопная правда о Великой Отечественной войне. Тут и портрет, где он вовсе не рядовой солдат, а сержант, как свидетельствуют погоны, полученные, конечно, далеко не сразу по прибытии на фронт. И здесь же фотография его книги «Воспоминание о войне».

Замечательным примером личных воспоминаний о войне, настоящей окопной правды о ней была сразу после войны в 1946 году появившаяся повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда». Говорят, такое заглавие дал ей сам Сталин при обсуждении её на Сталинскую премию, которой в 1947 году она была отмечена. Повествование ограничено рассказом о боевых делах, о жизни взвода, которым командовал автор. В ней нет суждений о делах фронта или всей армии. Автор рассказывает лишь о том, что сам видел и знает, и ему веришь. А Никулин то и дело судит о всей Красной Армии, о положении на фронтах, о ходе войны в целом, т.е. о том, чего он тогда, как рядовой солдат или сержант, видеть и знать мог, разве что только из газет, но он о них не упоминает. И потому то и дело возникает вопрос: да где ты это взял, откуда знаешь? Но находятся высокопоставленные люди, которые охотно верят свистуну, изображающему себя очевидцем, свидетелем всего, что было на войне.

Воспоминания, как сообщает ЛГ, Никулин написал не сразу после войны, как Некрасов и другие писатели, а через 30 лет, «когда броня страха, стискивавшая наши души, стала давать первые трещины». Но ведь не обязательно было сразу бежать с рукописью в редакцию журнала. А что за «броня страха»? Что за трещины? В Советское время, что вполне естественно, в страхе жили антисоветчики, такие, например, как мой однокурсник по Литературному институту критик Бенедикт Сарнов. Он с девяти лет сочинял антисоветские стишки, отец за это драл его за уши, а он потом всю жизнь писал о своём личном страхе перед отцовской выволочкой, как о всеобщем, всенародном. Ещё помню по Литературному институту нечёсаного, словно и немытого поэта Наума Коржавина (Манделя), который бродил в огромных валенках по коридорам и бормотал: «Повальный страх тридцать седьмого года…»

А на самом деле народ никакого повального страха не ведал. Почитайте книги тех лет, сотруднички «Литгазеты», посмотрите советские фильмы, которые до сих пор показывают, послушайте тогдашние наши песни, хотя бы, например, это:

Нам нет преград ни в море, ни на суше,

Нам не страшны ни льды, ни облака!

Знамя страны своей, пламя души своей

Мы пронесем через миры и века!

Это мы пели, умирая от страха? Мы пели с гордостью за Валерия Чкалова и Михаила Громова, которые действительно одолевая льды и облака, первыми в мире перелетели через Северный полюс в Америку, мы пели это с радостью за свою прекрасную страну…

Сопоставьте это с нынешней «художественно продукцией». Она по-своему правдива. Что там преобладает? Бесчисленные убийства, низость разных красок, погоня за выгодой, предательство, измена… Всё, как в жизни.

А наш 37-й год – это успешное завершение Второй пятилетки, по плану которой было построено 4500 крупных и даже гигантских промышленных предприятий: чего стоят хотя бы Уралмаш, Челябинский тракторный завод (ЧТЗ), Ташкентский текстильный комбинат… А канал имени Москвы! А первая очередь столичного метро…

37-й год – это триумф Советского Союза на Международной выставке в Париже, где наш павильон получил 270 наград, в том числе 95 гран-при, среди которых – за паровоз серии ИС (Иосиф Сталин), за трактор «Сталинец» (и никто никакого культа в этом не видел), за станцию метро «Сокольники», за дворец культуры в Ленинграде, а также за фильм «Чапаев», за скульптуру «Рабочий и колхозница» гениальной Веры Мухиной…

Кроме того - 70 золотых медалей, 40 серебряных, 6 бронзовых и 50 почётных дипломов. Кто же из творцов всего этого ходил с броней страха на пузе? Уж не братья ли Васильевы, создатели «Чапаева»? Не Вера ли Мухина?..

37-й год - это первая сшибка на Парижской выставке красной звезды и чёрной свастики: павильон гитлеровской Германии был против нашего и удостоился одного гран-при. Сопоставьте 95 и 1! Это мистический знак, символ: 9.V – 9 мая. Вот чем был для нашей страны 37-й год.

Когда-то в Союзе писателей было три Брагиных - Алексей, Владимир и Михаил. Возможно, родственник кого-то из них Виктор Брагин пишет в «Российском писателе» по поводу моей статьи об одной публикации Д.Кирнарской: «Д.Кирнарская - такой же советский человек, как и В.Бушин». Как так? Мы люди разных генераций, профессий, жизненного пути, взглядов. Для него это всё не имеет значения, а главное вот что: «Оба они не знают и знать не желают о сущности советской власти, о Сталине и СССР. Разница только в том, что Бушин навсегда отравлен советской пропагандой, а Кирнарская – антисоветской». Скажите, какая категоричность, решительность, безаппеляционность. Как Угрюм-Бурчеев. Этого хватило бы на трёх Брагиных и двух Брагинских, тоже членов СП. И всё-то он знает, а я не знаю.

Но в чем же ядовитость советской пропаганды? Она была человеконенавистнической? Ничего подобного. Она возглашала: человек человеку друг, товарищ и брат. Она сеяла рознь между народами, ксенофобию? Наоборот, пропагандировала интернационализм. И был даже орден, который так и назывался «Дружба народов». Или она прославляла шкурничество, наглость, как Чубайс? И подумать невозможно! Мне кажется, Виктор Брагин, вы не знаете и не желаете знать своей собственной сущности, совершенно не интересной для других.

А что касается трещин на броне страха, то, как увидим дальше, они прошли в мозгу самого Никулина, когда ему в 1973 году стукнуло пятьдесят, и он начал писать воспоминания. Трещины пошли и у его издателя Михаила Пиотровского, директора Эрмитажа, известного антисоветчика, трещины обнаружены сейчас и у мыслителей «Литгазеты».

О страхе в родной стране вот что сказал не революционер, не большевик, не член КПРФ, а герой деликатного, интеллигентного писателя Чехова в связи с тем, что крестьянка Анна умерла родами: «Все эти Анны, Марфы, Пелагеи с раннего утра до потёмок гнут спины, болеют от непосильного труда, всю жизнь дрожат за голодных и больных детей, всю жизнь боятся смерти и болезней. Всю жизнь лечатся, рано блекнут, рано старятся и умирают в грязи и вони; их дети, подрастая, начитают ту же музыку, и так проходят сотни лет, и миллиарды людей живут хуже животных – только ради куска хлеба, испытывают постоянный страх, животный страх». И чеховский герой мечтал: «Нужно облегчить ярмо народа, дайте людям почувствовать себя на свободе».

Это было сказано в 1896 году, а в октябре 1917 года большевики изгнали этот вечный страх трудового народа. Всего через двадцать лет, в 1937 году на выставке в Париже можно было видеть, как воспрял народ, и на что он теперь способен. А впереди ещё были разгром фашизма, атомное оружие и атомные электростанции, порыв в космос. Но вскоре тихой сапой, лепеча добрые слова о любви к народу, в Кремль проползли предатели, они отворили Спасские ворота Ельцину, и мурлыча ещё более прекрасные слова, под диктовку американцев вернули то, о чём мы читали у Чехова: животный страх… Страх за детей, страх потерять работу, страх заболеть, страх сгореть, утонуть, разбиться на самолете или в такси… А еще и жуткий страх войны из-за невежественной и бездарной политики правителей, которые сперва долго холуйствовали перед Западом, а потом отринутые им, пересобачились со всем миром и даже позволили натравить на нас братскую Украину.

В этом контексте не лишним будет к слову заметить, что в «Литературке» Юрий Лужков, бывший мэр Москвы, вспомнил, что до войны на месте разрушенного Храма Христа Спасителя началась стройка гигантского Дворца Советов, но после войны от этого отказались, позже на месте Храма появился огромный бассейн. И вот, говорит, когда решили восстановить Храм, надо было проверить фундамент Дворца. Он оказался в идеальном состоянии, но под высохшим бассейном обнаружили 41 баллон жидкого хлора, которого-де хватило бы для уничтожения всего населения города. Что такое? Кто их туда поместил? Когда? С какой целью? Почему-то никак, даже предположительно, не объясняет, но выносит эпохальный приговор, видя виновными во всем прежде всего коммунистов: «Вот наш русский ХХ век как на ладони: разрушение храмов, возведение фундаментов (фундаменты не возводят, а закладывают – В.Б.) под не построенные дворцы, смертельные угрозы, созданные своими руками». Видимо, ждёт за это гран-при от власти. Ну, как язык поворачивается у старого, лысого, луноликого человека, лет 25 носившего у сердца партбилет, получившего когда-то орден Ленина! Хоть бы о детях своих подумал: как в глаза им смотреть будешь?

Да, кое-где храмы были разрушены, но после такого землетрясения сколько прекрасных храмов всё-таки сохранилось – от Василия Блаженного в Москве и Исаакиевского собора в Ленинграде до Покрова на Нерли. А сколько дворцов возвели - от Дворца культуры им. Горького в Ленинграде, получившего гран-при на Парижской выставке, до Дворца съездов в Кремле. Ещё и «смертельные угрозы своими руками»? Коммунисты во главе народа, да, своими руками да кровью и потом трижды отвели смертельную угрозу от родины: в 1917-20 годы спасли от развала, в 1945-м защитили от порабощения, в 1949-м, создав ядерный щит, уберегли от уже запланированной американцами и утверждённой 19 декабря 1949 атомной бомбежки (операция Dropshot). Слышите, Лужков, заслуженный химик РСФСР? За 30-35 лет над нашей родиной нависала смертельная опасность трижды, и трижды коммунисты спасали её, в двух последних случая - в том числе и вас лично со всеми вашими женами, тёщами и детьми.

А репрессии, которые могли внушить страх, на что намекает газета, да, были, но они коснулись не более двух-трёх процентов населения, т.е. не носили массовый характер, как заложили многим в треснувшие мозги Хрущёв и Солженицын, и потому на самочувствие народа в целом не влияли. И ни в какое сравнение не идут так называемые «сталинские репрессии» с репрессиями ельцинско-чубайсовские, которые именуют строительством «новой России».

Вот 19 октября, когда я писал эти строки, день начался сообщением о том, что ночью казнены 15 рабочих Красноярского края. На сей раз правители избрали казнь в виде прорыва дамбы и бешеного потока воды на общежитие рабочих. На другой день, 20-го в самой Москве огромный пожар на каком-то складе. Словом, если вчера посетители торгового центра были лишены жизни огнём и дымом пожара, как в Кемерово, то позавчера расстреляли ни в чём не виновных людей посредством катастрофы самолета, а завтра их родственники утонут в реке или в море… И ведь так чуть ни каждый день. И это действительно массовые репрессии. Если все эти репрессии – все взрывы, катастрофы, пожары, наводнения, убийства и самоубийства – подсчитать, суммировать и, естественно, как на создателей этой жизни, разложить на всех нынешних правителей, то тяжкий груз раздавит в лепёшку даже таких вроде бы тихих дам, как Элла Памфилова и Вероника Скворцова, а что останется от их соратников? И ведь так будет! Тайные аэродромы не спасут. Их отправленные за бугор жены, любовницы, дети горько осиротеют…

В этот же день,19 октября «Советская Россия» под заголовком «Я поменял свои взгляды» напечатала присланный читателем текст одного выступления известного сатирика Михаила Задорнова. Когда-то, когда он был с Ельциным, я сурово писал о нём. Но вот что он говорил о репрессиях. Высказав своё отвращение к таким передачам телевидения, как собчачий «Дом-2», он продолжал: «Не надо говорить, что в Советское время всё было плохо. Вон девчонки сидят… Что за чушь! У меня в Советское время было минимум три тысячи друзей, и ни одного не посадили. Ни одного! Что вы придумываете все, что у нас вот так просто сажали. Мне один бизнесмен говорит: «А у меня пятерых друзей посадили. Я говорю: назови. Он назвал. Да они все жулики! Они и должны сидеть. А сегодня они повылезали, они помощники депутатов…

Мы живем при капитализме, при самом негодяйском строе, но нам говорят, что это демократия. Капитализм, Маркс и Ленин правы, самое отвратительное устройство общества. Почему? Потому, что самые плохие качества человека делают его внешне успешным. На выборах я призываю голосовать за Коммунистическую партию».

Ах, как жаль, что я не успел помириться с Задорновым хотя бы ради его отца, замечательного писателя, с которым я был знаком. Так хоть дополню Михаила Николаевича примером из собственной жизни.

Я уже прожил гораздо дольше Задорнова, который умер, не дожив до семидесяти, а моя советская жизнь под властью «коммунистических тиранов» на 24 года длиннее, чем его. Так вот, за всю жизнь было только два лично знакомых мне человека, которых посадили. Первого знал в детстве, когда мы жили в Измайлове. Это отец моих друзей Жени и Юры Мазютиных. Они жили в соседнем подъезде. Арестовали именно в 37-м году. Справедливо или нет, не знаю. Второй – упоминавшийся выше поэт Коржавин, с которым вместе учился в Литературном институте. Его не посадили, а выслали куда-то, но довольно скоро он вернулся в Москву, вступил в Союз писателей и жил в Беляево-Богородском. В моей старой адресной книжке я обнаружил его телефон 129-98-13. Но не помню, чтобы звонил ему. А виделись мы последний раз в мае 1967 года, когда он пришел ко мне в «Дружбу народов» подписать коллективное письмо с настоянием дать слово на предстоявшем тогда съезде писателей Александру Солженицыну. Почему не дать? Я подписал. Пророк ещё тогда стал бы всем ясен.

Через пять лет в 1973 году Эмка упорхнул в Америку. Говорят, под нажимом жены. Это уже за ним потянулись туда Бродский, Аксёнов, Евтушенко… Кто там ещё?.. В прошлом году почему-то именно 22 июня Наум умер. А похоронили его всё-таки на Ваганьковском. Это отрадно. Как и то, что терпеть он не мог Бродского, что и высказал в статье «Миф о великом Бродском». И стихи его некоторые помню, и перехватывает горло, когда вспоминаю строки о женщинах в русских селеньях, которые «коня на скаку остановят, в горящую избу войдут»:

А кони - всё скачут и скачут

А избы - горят и горят.

1.0x