Продолжение цикла «Глобальный Потоп и Русский Ковчег спасения».
«Цифровой Потоп и Ковчег реиндустриализации»
1. Сумерки Глобальных корпораций
Современный Запад позиционирует себя в качестве плюралистической системы, предоставляющей широкие возможности для всех. В частности, обращается внимание на многообразие форм собственности. В реальности же, главенствующее положение занимает крупнейший, в первую очередь финансовый, капитал. Именно ему подчинено западное государство, выполняющее функции спонсора финансовой олигархии.
«То, что называют капиталистической системой, совсем не похоже на какую-либо модель капитализма или рынка, - отмечает известный философ Ноам Хомский. - Возьмем, например, добычу ископаемых видов топлива: недавно было опубликовано исследование МВФ, в котором была предпринята попытка оценить объем субсидирования государствами энергетических корпораций. По-моему, там называлась сумма около 5 триллионов в год. И это уже не имеет ничего общего с рынком и капитализмом. МВФ проводил еще одно исследование — о прибыли американских банков, и в нем говорится, что банки практически целиком и полностью зависят от непрямых государственных субсидий. Существует своеобразная гарантия того, что если банки начнут испытывать трудности, то получат финансовую поддержку со стороны государства». («История развивается не по прямой»)
Чрезвычайно важную, если только не господствующую, роль в системе западного капитализма играют Транснациональные корпорации (ТНК). Они контролируют свыше трети экспорта обрабатывающей промышленности, три четверти торговли сырьевыми товарами и, что особенно важно, четыре пятых торговли новейшими технологиями. Некоторые ТНК, по своей мощи, уже превосходят иные государства. Собственно, давно уже ведется разговор о том, что именно эти субъекты заменят, в ближайшем будущем, все государства мира. Известный философ Э. Тоффлер предположил создание органа мировой политической власти – «Всемирного совета глобальных корпораций».
Усиление крупнейшего, транснационального капитала приняло совсем уже гипертрофированный характер. И оно чревато для самого частного сектора. Крупные магнаты сами становятся слугами своих безразмерных капиталов и заложниками своих непомерных амбиций. Им уже начинает отказывать элементарный инстинкт самосохранения – и они готовятся к устранению национальных государств. То есть, по сути, Транснационал рубит сук на котором сидит, получая мощную финансовую поддержку.
Особенную ярость у него вызывает политика американского президента Дональда Трампа, несколько ограничивающего активность Глобалитета. В настоящее время готовится крупномасштабнейшее наступление Транснационала. «… Обретает плоть обширный союз между лондонским Сити, американским глубинным государством и гигантами Силиконовой долины (во главе которых стоят Google и Facebook), за которыми вырисовывается внутренняя демократическая оппозиция, не желающая сдаваться, в союзе со всеми крупными американскими СМИ, - отмечает Джульетто Кьеза. - Все они против него, с их проектом колоссальной операции – создания параллельного интернета (подводный кабель длиной 13 000 километров, который должен связать Лос-Анджелес с Гонконгом), с их более чем ясными подмигиваниями Китаю, когда один из самых могущественных людей Ротшильда, уходящий в отставку управляющий Банка Англии, позволил себе адресовать Си Цзиньпину предложение насчёт новой «гегемонической» международной валюты, причём китайский юань должен сыграть здесь решающую роль.
Это предположение сопровождалось жёстким суждением о долларе, который банкир назвал уже не подходящим инструментом и прямо утверждал, что он препятствует росту международного обмена. Этот ход будет иметь колоссальные последствия, похожие – если бы он получил развитие – на предпосылку мировой конференции вроде Бреттон-Вудской, но только она происходила бы при изолированной Америке, долларе, клонящемся к упадку, и это имело бы серию совершенно непредвидимых последствий. Очевидно, что Карни (который в январе будущего года покинет пост главы банка Англии) действовал не на свой страх и риск, как одинокий камикадзе, а как представитель не только очень амбициозного, но и многообразного и сложно организованного сообщества». («Болтона прочь. А теперь?»)
Похоже, радикальные глобалисты не очень надеются на грядущие президентские выборы. Теперь выбрано два направления антитрамповской кампании. Первое, весьма оригинальное - создание сугубо глобального Интернета, независимого от любого государственного влияния. Второе - создания абсолютно глобальной валюты, также абсолютно свободной от госрегулирования.
А это грозит многократным наращиванием Хаоса во всем мире и самой настоящей Глобальной Катастрофой. Гипертрофированный крупнейший Капитал грозит окончательно выйти из берегов и залить всю Планету, смывая с лица Земли современные государства.
2. Спасительная Община
Как очевидно, требуется кардинальное переформатирование всей системы отношений собственности. Этого требует задача спасения всего мира – в том, числе и частного предпринимательства – как одной из важных основ хозяйства. Необходимо создание системы гармоничного и солидарного взаимодействие всех секторов – частного, государственного и общественного.
Безусловно, здесь не избежать существенного ограничения на рост частных капиталов (в интересах самого же предпринимательства). Но ограничения (как и какие-то запреты вообще) не есть главное. На первом месте должна стоять некая позитивная форма согласования личного и общественного. И здесь своё важное слово могла бы сказать Россия, обладающая мощнейшей общинной традицией.
Мы еще не так давно жили при общине, официально упраздненной лишь в конце 1920-х годов - в пользу производственной кооперации, жёстко подчиненной государству. Общинный уклад неплохо изучен русскими исследователями (О. А. Платоновым и др.), однако, современный русский человек, в большинстве своём имеет о ней весьма смутные или, что еще хуже, искаженные представления. Слишком уж обильную мифологию здесь нагородили «передовые мыслители». Так, считается, что община была основана на доминировании сельского коллектива, который якобы подавлял личную инициативу. Об этом еще в начале прошлого века много говорили и писали многие «реформаторы» - от крайне правых до крайне левых.
Между тем, в общине гармонично сочетались два начала – коллективное и личное. Был общинный сход, был общий земельный фонд (леса и т. д.), но были и личные хозяйства. И была общинная помощь, когда всех нуждающимся поддерживали «всем миром». Поэтому, кстати, и не было до революции того массового разорения крестьянства, которое наблюдалось в странах Запада. И, что характерно, промышленность развивалась бурными темпами. Проблемы, конечно, были - и немалые, но была и уникальная ситуация – развитие промышленности сочеталась с сохранением крестьянского мира. (В города уходило меньшинство.) Но вот, после революции 1905-1907 гг. с общиной стали бороться, в результате чего оттуда вышло 20 %. А из них 50 % разорилось, что составило 10 % всего русского крестьянства. Понятно, что разорившиеся образовали нечто вроде «армии обездоленных», чрезвычайно восприимчивой к леворадикальной пропаганде.
И сегодня община может быть лучшей, солидарной формой организации русского народа - в целом, и предпринимателей – в частности. Причем, тут могут и должны быть самые разные формы. Место для национального бизнеса найдется в самых разных организациях. Так, возможно создание территориальных предпринимательских общин. А возможно и активное участие предпринимателей в жизни и деятельности всеобщих территориальных образований. К примеру, предприниматель мог бы организовывать коллективное производство или/и содействовать его организации, получая содействие от самой общины. Да и ничто не мешает участию предпринимателя в деятельности коллективных предприятий. К примеру, он мог бы консультировать народные предприятия и производственные кооперативы, получая от них вознаграждение в виде гонорары. И так далее, и тому подобное - форм может быть практически бесконечное множество, и они вовсе не противоречат друг другу.
Само собой, найдутся те, кто захочет быть вне всяких «общин», надеясь только на себя и на закон. Что ж, в таком случае им придется вступить в зону большего риска, тогда как общинная помощь никогда лишней не бывает. Да и государственная тоже. Так, государству выгоднее (прежде всего, политически) поддерживать тех предпринимателей, которые интегрированы в различные общественные проекты.
Теперь надо перейти от «свободы» - к «необходимости». Искусственные ограничения на частнопредпринимательскую деятельность недопустимы. Однако, должны быть ограничения естественные – как, впрочем, и в любой другой сфере. Что же до ограничения «частника», то вот основные из них.
1) Однозначный запрет на любой вид ростовщичества, являющийся деланием «денег из денег». Огромный «процент» противоречит интересам общества и радикально фальсифицирует природу хозяйствования. (То же касается и спекулятивных бирж.) Банковский капитал подлежит национализации – с созданием единого государственного Национального банка, предоставляющего беспроцентный кредит на развитие производства – с символической платой на «технические» расходы. В прагматическом плане придётся сохранить некий процент для «не-предпринимателей».
2) Обязательный «потолок» на размер частных капиталов. Это ограничение нужно всему обществу, в том числе, и предпринимателям. Гигантские, безразмерные капиталы, подразумевающие наличие гигантских же структур, подавляют личность, делая человека своим рабом. Человек, попавший в рабство к собственному капиталу, относится к нему, как к некоему идеальному субъекту и даже божеству, коему необходимо приносить постоянные жертвы.
3) Государственная монополия на внешнюю торговлю и стратегические отрасли промышленности. Национально-государственный суверенитет является одной из базовых ценностей общества.
Совершенно очевидно, что предприниматель, отдавший обществу и государству часть своих прав, получит от них неизмеримо большее – горячую поддержку подавляющего большинства Нации. И если Россия сумеет выдвинуть свой Общинный проект, то она станет Ковчегом спасительной многоукладности.
3. Альтернативный уклад
Впрочем, опираться можно и на западный опыт. На Западе, за последние лет сорок-пятьдесят, возник особый уклад, во многом альтернативный гипертрофированному, глобальному капитализму. Речь идёт о коллективном секторе, который основывается на собственности работников. Он, конечно, во многом «минимизирован» политикой неолиберального наступления. И, тем не менее, данный уклад довольно-таки устойчив, он выдерживает даже волны неолиберальной контрреформации, которые захлестывают Запад со времен Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер.
Рассмотреть этот уклад крайне важно, ибо здесь действительно содержится альтернатива как плутократии и либерализму, так и бюрократическому «социализму». Для начала необходимо отметить наличие на Западе мощного интеллектуального течения, которое обосновывает преимущество именно коллективной собственности. В высшей степени характерно, что в 2009 году Нобелевскую премию по экономике присудили американской исследовательнице (экономисту и политологу) Элионор Остром, которая привела обширную аргументацию в пользу социально-экономической эффективности коллективных сообществ.
Ею были исследованы многочисленные примеры общественного регулирования в области пользования лесами, пастбищами, озёрами, подземными водами и так далее. Вывод, сделанный Остром таков – будущее принадлежит не глобализации и оптимизации частнокапиталистического предпринимательства, оно – за коллективными сообществами (коммунами, деревнями, мелкими городами, кооперативами). Именно в рамках таких небольших, но гибких сообществ возможно наиболее эффективное согласование интересов различных сторон и налаживание самого, что ни на есть, эффективного сотрудничества. (В 2011 году в России была опубликована книга Остром «Управляя общим. Эволюция институтов коллективной деятельности».)
К слову, эти выводы созвучны выводам, которые сделал выдающийся теоретик русского и мирового анархизма князь Пётр Кропоткин, разработавший модель взаимодействия общин-комьюнити, полностью соответствующую нынешним постиндустриальным реалиям. В своей работе «Экономические взгляды Петра Кропоткина и вызовы XXI века» исследователи В. Дамье и Д. Рублёв дают следующую характеристику воззрений князя: «Модель новой индустрии и сельского хозяйства, по Кропоткину, представляла бы собой сеть автономных диверсифицированных производственных комплексов, ориентированных в первую очередь на самообеспечение предприятия, затем - на удовлетворение потребностей населения конкретного региона, затем - других регионов и лишь в последнюю очередь - на экспорт. Примерно те же предложения выдвигаются в рамках современных концепций экорегиональной экономики. Предлагаемая Кропоткиным система экономических отношений далека от рыночной системы. В то же время - это не централизованное планирование, а своего рода децентрализованное, основанное на прямой демократии и системе «заказов», поступающих снизу, непосредственно от потребителей».
В сжатой форме преимущества коллективной собственности работников сформулировали - доктор экономических наук, президент американской консультативной фирмы «Партисипейшен ассошиэйтс» Джон Симмонс и директор Центра изучения собственности работников Кентского Государственного Университета Джон Лоуг. (С их аргументацией можно ознакомиться в сборнике «От наемного труда к свободному (производственное самоуправление или «третий путь» в экономике)». Они обратили внимание на то, что в США наиболее успешно и динамично развивались те фирмы, которые уделяли большое внимание участию рабочих в управлении и распоряжении собственностью. Они ссылались на пример таких предприятий, как мебельная кампания «Хрман Миллер», полиграфическая «Квад-графикс», сталеплавильная «Уэртон», алюминиевая «Коламбиа Алюминиум», хайтековская «У.Л.Гур» и др. «Генеральные директора всех этих компаний в один голос заявляют, что они сумели достигнуть высот в темпах роста объема производства, качестве продукции и удовлетворении запросов потребителей только после того, как их работники стали собственниками, - отмечают исследователи. - Именно опыт компаний, подобных перечисленным, убеждает каждый год почти 1000 компаний в США изменить характер владения акционерным капиталом и превратиться в компании с собственностью работников».
Заместитель директора Института США и Канады Виктор Сулян обращает внимание на то, что сейчас в собственности американских работников находятся не только средние и малые, но и крупные кампании. (Ольга Глазунова, Липецк. «Массовые акции» // «Российская газета»,) Так, персонал сети супермаркетов Publiх (45 тысяч сотрудников) владеют 100 % акций. Часть пакетов акций для своих работников приобрели известнейшие корпорации - Boeing, Procter & Gamble, Johnson & Johnson. На многих предприятиях доля «рабочих пакетов» весьма велика – «Грумман» (31,5%), «Макдоннел Дуглас» (24,4%), «Нортроп» (22%) и т. д.
В США и странах Западной Европы еще с начала 1970-х годов действует «Программа наделения работника акциями» («Employee stock ownership plan», ESOP, кириллическая аббревиатура – ЕСОП), призванная всемерно поощрять включение работников во владение собственностью. В основе проекта находятся идеи ученого и бизнесмена Л. О. Келсо, выступавшего за «рабочий капитализм». В этом его активно поддерживал сенатор Р. Лонг, благодаря которому предприятия, участвующие в ЕСОП, получили серьезные налоговые преференции. Если вкратце, то суть деятельности ЕСОП заключается в том, чтобы передавать акции рабочим (для этого был создан специальный траст). Голосование здесь построено не по «классическому» принципу «одна акция – один голос», но так – «один акционер – один голос». И работники не имеют право продавать акции на сторону.
При этом, сам рабочий может стать акционером, не потратив ни единого доллара, а иногда его просто ставят перед фактом, вручая акции, так сказать, в добровольно-принудительном порядке. Вначале компании ЕСОП действовали, преимущественно, в металлургии и металлообработке, но потом они распределялись более равномерно – по всем отраслям. Сегодня в США функционирует 12 тысяч предприятий, задействованных в ЕСОП, а их работникам принадлежит от 5 до 100 % капитала. Активы данных фирм достигли 120 млрд. долларов, в их деятельности занято 13 % всей рабочей силы.
Исследователи А. Калюжный и В. Калюжный подчёркивают: «Важно отметить, что компании, применяющие метод ЭСОП, становятся более производительными и конкурентоспособными. Они расширяются, нанимают больше рабочих и служащих, выплачивают больше налогов. Стало уже обыденным явлением, что работники компаний, использующих метод ЭСОП, уходят на пенсию, располагая акциями на сотни тысяч долларов. Продажа этих акций компании или сохранение их ради дивидендов при условии, что компания остается в собственности работников, гарантирует обеспеченную жизнь пенсионеров. Оказался несостоятельным самый главный довод противников собственности трудовых коллективов о приоритетной и безусловной ориентации последних на увеличение заработной платы и дивидендов в ущерб расширению и обновлению производства, повышению его эффективности. Об этом убедительно свидетельствует тот факт, что в 1992 г. рост стоимости акционерного капитала на 1000 участвующих в программе ЭСОП предприятий США составил 23%, тогда как на 6000 не участвующих в ней — всего 4%, то есть в 6 раз меньше». («Народные предприятия, как инструмент стимулирования роста национальной экономики»)
А что же у нас, в России, славящейся своими артельно-общинными, кооперативными традициями? У нас тоже есть народные предприятия, статус которых прописан в соответствующем федеральном законе от июня 1998 года. Согласно ему, работникам НП должно принадлежать не менее 75 % акций, причем отдельный работник может иметь не более 5 %. Голосование здесь, как и случае ЕСОП построено по принципу - «один акционер – один голос». Продажа акций возможна только между акционерами, либо работник продаёт их всему предприятию. При этом, каждый новый работник наделяется акциями автоматически, при поступлении на работу.
Спорить нечего – система весьма демократическая, и всё это прописано в законодательстве. Однако, самих НП в России крайне мало – всего несколько десятков, и занято на них несколько десятков тысяч челоаек. Возникает вопрос – может быть российские НП неэффективны, отсюда и столь небольшая численность? Между тем, факты свидетельствуют об обратном. В условиях полного отсутствия государственной поддержки НП не только выживают, но и наращивают производство. Возьмём для примера крупнейшее из них – Набережночелнинский картонно-бумажный комбинат (НКБК). Его гендиректор Владимир Бестолоков рассказывает: «За 15 лет работы комбината в статусе народного предприятия выпуск товарной продукции вырос с 1,4 миллиарда рублей до 6,2 миллиарда, производительность труда - в четыре раза, объем прибыли также имеет тенденцию к росту. Заинтересованы работники и в модернизации предприятия. Так, в этом году планируем заменить практически две трети машин картонной фабрики. Причем кредитов комбинат не брал и пока не берет, развиваемся только за счет собственной прибыли». («Массовые акции»)
Или еще одно чрезвычайно успешное НП – Подольский кабельный завод, некогда бывший первом в рейтинге Московской области по показателю «экономическая эффективность». Работает на нём не так и много человек по сравнению с многими другими предприятиями Подольска - 1, 7 тысяч человек. (Есть заводы, насчитывающие по 6-8 тысяч работников.) Однако, он обеспечивает половину всех налоговых поступлений в бюджет города.
Годовой валовой объём производства на крупных предприятиях (1000—2000 работающих) достигает 1,5—3 млрд руб., с числом занятых до 500 человек — порядка 100—500 млн руб.
В 2012 году показатели были такие: «За прошедшие 10—12 лет объёмы производства увеличились в три — восемь раз. Это достойный ответ на всем известный призыв удвоить ВВП. В разы выросли также производительность труда и зарплата. Степень износа оборудования не превышает 40—50% (как исключение — до 60%). На половине предприятий 40—70% оборудования не старше пяти лет. Доходы не проедаются, а целенаправленно инвестируются. До 50% прибыли (десятки и сотни миллионов рублей) по решению трудовых коллективов ежегодно направляется на обновление основных фондов и технологическую модернизацию, составляя, как правило, 100% инвестиций… На социально-культурные нужды ежегодно направляется не менее 30% прибыли. Обязательный выкуп акций у работников, уходящих на пенсию, гарантирует им солидную прибавку в десятки и сотни тысяч рублей (чем не вариант накопительной пенсии работника, прямо заинтересованного в росте стоимости акций, — не спекулятивной, а через капитализацию прибыли и реальную модернизацию производства?)». (Виталий Тарлавский. «Народные предприятия России»)
Вот такие вот успехи, которые являются поистине сенсационными. Особенно, если учесть, что еще с 1990-х годов НП были поставлены в крайне невыгодные условия. «Закон о народных предприятиях был принят в 98-м году, однако принят был не сразу, первоначально он был отклонён Ельциным, который решил, что закон нарушает конституцию (типа, опять «советы и социализм»), пишет в своём ЖЖ-блоге renashid. - После долгих согласований его приняли, но ввели такие ограничения, связанные с созданием народных предприятий, что они не приобрели массовый характер. Согласно действующему закону, народное предприятие можно создать только путём преобразования коммерческой организации, работникам которой принадлежит более 49% уставного капитала этой организации. Кроме того, народные предприятия по действующему закону не могут быть созданы на базе государственных и муниципальных унитарных предприятий. Такие жёсткие ограничения на создание народных предприятий – это результат компромисса при принятии закона в 97-98 годах. К этому времени в нашей стране уже практически не осталось акционерных обществ, в которых акции после приватизации оставались бы на руках у трудового коллектива: почти во всех приватизированных предприятиях уже были крупные акционеры». («Народные предприятия, или один шаг на пути возрождения Родины»)
Итак, у России есть все возможности для того, чтобы стать в авангарде движения ха творческую и социальную многоукладность. И эти возможности кажутся ещё большими учитывая фактор гипертрофированной мощи западной плутократии, минимизирующей альтернативный уклад. Даже и с учётом неблагоприятной законодательной базы, наши условия представляются более предпочтительными.
4. Русская артельная традиция
В связи со всем этим надо рассмотреть русскую артель. Причем, необходим обратить особое внимание на её сакральный характер, что особенно важно в условиях перманентного кризиса традиционных ценностей, обусловленного, во многом, деятельностью глобальной плутократии.
Артель – старинная и очень устойчивая организация, упоминания о ней содержались ещё в письменных источниках XIV века (речь шла об охотничьих, рыболовецких и др. артелях). Очень интересна этимология этого слова. Многие исследователи, в частности М. Слобожанин, считают, что слово «артель» одного происхождения с другим старинным русским словом - «рота», «ротитися». И возникло оно путем перестановки букв по «закону полногласия». Как пример – от слова «рожь» произошло слово «аржаной». Означает же слово «рота» - клясться, присягать, божиться. Часто здесь обращаются к тюркскому «орта», означающему общину. Но при этом забывают про арийское, древнеиранское слово «арта», которым называли духа огня и правды. А ему родственно санскритское слово «рита» (rta) - им обозначали космический мировой порядок. (В русском народном сознании социальное было тесно связано с космическим, так «община» именовалась «миром».) Кстати, арабские авторы говорили о наличии трех территорий расселения славяно-русов - Куяве (Киевской земле), Славии (Новгородско-Ладожской земле) и Артании, которую многие исследователи располагают в Северном Причерноморье. Самих русов часто именовали «рутенами» и «ротальцами», что также указывает на «роту». Получается, что артель выступает своеобразным синонимом слова «русский»
Нельзя пройти и мимо сходства слов «рота» и «ряд» (по-рядок) со словом «род» («семья»). (Славяне считали творцом бога Рода, в чём также проявляется отмеченное выше сочетание космического и социального.) Артель и семья часто отождествлялись. Не случайно бытовала такая поговорка: «Артель — своя семья». А про большую семью говорили: «Экая артель». И вот еще одна интереснейшая поговорка: «Артель суймом крепка». Суйм – это артельный сход, и данное название родственно семье. (Тут можно вспомнить и про балтийско-славянский сейм – название парламента, а ранее – народного собрания, веча.) При этом, надо отметить принципиальное отличие русской артели от западных коллективных объединений. В энциклопедии «Русская цивилизация» читаем: «Чисто русской особенностью этой формы труда было также то, что члены артели связывались круговой порукой, то есть каждый из них ручался солидарно за всех остальных, все же вместе — за каждого отдельно. Этот признак вытекал из самого понятия об артели как о самостоятельной общественной единице. Эта ответственность друг за друга есть искони отличительный признак артели, доказательством чего служат дошедшие до нас исторические памятники, договоры с артелями, заканчивающиеся указаниями, что ответственность за ущерб и убытки, нанесенные артелью, должны падать на того, «кто будет в лицах», то есть на каждого конкретного члена артели. Все это лишний раз подчеркивало общинное происхождение артели, их кровное родство. Недаром А. И. Герцен считал артели передвижными общинами». Здесь ни одна группа и ни одна личность не преобладает над другой, часть выражает собой целое. Общность выступает как некий единый нерасчлененный субъект, соборная Личность.
Артели были самые разные, и кого только они не объединяли: рыбаков, охотников, бурлаков, золотодобытчиков, плотников, каменщиков, маляров, иконописцев, торговцев вразнос (офеней), пастухов, землекопов, лодочников, грузчиков, извозчиков, портных и т. д. (О многообразии артелей великолепно написано в монографии «В. В. Аверьянов, В. Ю. Венедиктов, А. В. Козлов. Артель и артельный человек».)
Весьма славны были сибирские маслоделательные артели, которые переживали невиданный взлёт. Если в 1894 по сибирской железной дороге вывезли всего 400 пудов масла, то в 1910 году этот показатель составил 3789,7 тыс. пудов (52 млн. руб.) Маслоделие давало золота вдвое больше, чем сибирская же золотопромышленность. При этом иностранные капиталисты взяли моду скупать русское масло и выдавать его за европейское. Таким вот образом датчане сбывали англичанам якобы «датское», а на самом деле, сибирское артельное масло.
Существовали биржевые артельные объединения, а также хозяйственные и творческие артели интеллигенции («Артель художников» и «Артель переводчиц»). Уже в конце XIX века свои артели стали создавать инженеры, бухгалтера, электромеханики. То есть, артельное движение не только не затухало, но и ширилось, в него вливались самые разные социально-профессиональные группы, что, несомненно, свидетельствует о её высокой эффективности и устойчивости. И во многом это было вызвано высокими заработками, которые обеспечивал артельный способ оплаты труда. Прибавочная стоимость здесь не изымалась (как это практикуется на частных и государственных предприятиях), но распределялась между всеми работниками. Это и обеспечивало высокий доход. Например, во второй половине XIX века зарплата ярославских строителей, артельно работающих в Петербурге, составляла примерно 400-500 руб. в год, тогда как работающие по найму зарабатывали не более 80 руб.
Показательно, что артели часто брали в свои руки казенные заводы, спасая тамошнее производство. «Одной из форм поддержания производства на таких предприятиях стала сдача их в аренду трудовому коллективу, организованному в производственную артель, - пишет А. М. Белоновская. - Примером артельного управления предприятием может служить переход в 1906 г. Нижне-Исетского металлургического казенного завода по договору на условиях аренды к трудовой артели, состоявшей из бывших рабочих и кустарей. Первоначальный капитал артели в 10 тыс. руб. сложился из отчислений артельщиков из пособий по случаю закрытия завода. На момент основания было 244 артельщика. Поскольку основное сырье (топливо и чугун) стоили дорого, артели пришлось развивать кузнечные, механические и столярные мастерские. Так, столярная мастерская, основанная на самодельных станках, производила и удачно реализовывала сельскохозяйственные машины. За 1908 г. 207 членов артели изготовили и реализовали: железа сотового и подковок — на 167834 руб. 71 коп., механических поделок и машин — на 41723 руб. 9 коп., чугунных и медных поковок — на 13485 руб. 91 коп., столярных изделий — на 3400 руб. 65 коп. Они получили прибыль 7421 руб. 24 коп». («Артель и современность. Оценка значимости опыта производственных кооперативов (артелей) в современной хозяйственной практике».)
Причём, не только хлебом единым была сильна и жива артель. Замечательный экономист-народник Василий Берви-Флеровский писал: «Русский работник не может жить без артели, везде, где работает несколько человек, составляется и артель: причем они не преследуют цель наживы. Главное — потребность общения... Отношение между капиталистом и работником холодное, оно основано на одном расчёте... Артельная жизнь не спишком строгий расчёт, где иногда место денежного вознаграждения занимает уважение — вот его настоящая сфера; работник при этом не теряет ни своей индивидуальности, ни достоинства, заслугу трудно оценить на деньги — он для артели сделает из уважения, артель ему за это отплатит почётом». Артельная этика побуждала каждого рабочего считать своё предприятие действительно своим, чувствовать себя полноценным хозяином, жизненно важной «частью» единого организма».
Вообще, многие артели были своеобразными священными общинами. Артель имела особое место для решения всех общих вопросов — оно располагалось у иконы (у «Образа»). Неявка считалась прогулом, даже если работник не терял ни минуты собственно рабочего времени.
Артель была в высшей степени пластичной. Она могла образовывать самые разные формы и возникать на их основе. Так, в Волоградской и Архангельской губерниях крестьянские общины часто образовывали артели по обслуживанию почты и переводов. И, наоборот, многие артели преобразовывались в кооперативные товарищества. И тогда уже артельщики были не только заняты совместным трудом, но и организовывали совместный бизнес в сфере транспортировки, закупки сырья использования машин и т. д.
Тут необходимо сказать и несколько слов о развитии кооперации в России – тема эта воистину эпическая. До революции мы здесь были «впереди планеты всей». К 1917 г. в России насчитывалось 55 тысяч разного рода кооперативов, в них участвовало половина всего российского крестьянства. 80% кооперативов были крестьянскими. Левая и либеральная оппозиция активно работала с профсоюзами, надеясь превратить их в орудие борьбы против самодержавия. И во многом это удалось. «Кооперация представляла собой широкое поле деятельности для налаживания межфракционных и межпартийных контактов для всех противников самодержавного режима, – пишет историк А. В. Лубков. - Так, известный общественный деятель член кадетского ЦК князь Д. И. Шаховской, являвшийся председателем общества потребителей «Кооперация» (к 1917 г. – самый крупный кооператив Европы), был постоянным инициатором всевозможных межпартийных объединений и действовал в этом направлении весьма активно. К сотрудничеству в обществе ему удалось привлечь представителей различных партий. Его заместителем по правлению являлись эсер А. В. Меркулов и большевик И. И. Скворцов-Степанов. Среди уполномоченных и членов совета общества заметную роль играли меньшевики В. О. и С. О. Цедербаум – братья, Ю. Мартова. П. Н. Колокольников…видный историк кадет А. А. Кизиветтер, а также Е. Д. Кускова и С. Н. Прокопович, влиятельные представители политического масонства России… Сам Д. И. Шаховской – видный масон в третьем поколении ставил знак равенства между масонством и кооперацией». («Война. Революция. Кооперация»)
А консерваторы-монархисты парадоксальным образом с кооперативами никак не работали. Да они, вообще, не интересовались ими, в упор игнорируя русскую самобытную форму, альтернативную западному капитализму. Очень многие монархисты выступали за ликвидацию общины, восторгаясь западным фермерством. Консерваторы, как это ни покажется странным, были очень сильно затронуты западничеством, они, в целом, были за капитализм, только «русский» - и без парламентской демократии. В этом была одна из причин их тотального политического поражения – в 1917 году от монархистов отвернулись как либеральные элиты, так и «социалистические массы». (При этом некоторое движение в сторону государственного социализма начало царское правительство, но это уже, как говорится совсем другая история)
Намного интереснее, в данном плане, социально-экономическая мысль русских народников, которую можно с полным правом охарактеризовать как самобытную и национально-социалистическую. Их взгляды на судьбы экономики и общественного строя разобраны Д. Жвания в интереснейшей работе «Модернизация при помощи «общинно-артельного духа». Здесь показано много оригинальных идей – например, идея «моральной экономики», ориентированной не на прибыль, а на внутреннее потребление. Народники думали о необходимости единства (на социалистической основе) промышленности и сельского хозяйства, города и села, без поглощения чего-то одного – другим. В этой связи Д. Жвания, в частности, обратил внимание на воззрения одного из ведущих теоретиков народничества В. П. Воронцова: «В популярной брошюре «Социальное преобразование России» он доказывает, что «наш крестьянин беден оттого, что земледельческая работа оторвана от промышленной», Воронцов призывает «сделать так, чтобы летом крестьянин занимался сельским хозяйством, а зимой работал в мастерской, на фабрике или заводе», где бы он изготовлял ткани, выделывал кожи и т.п. Продукцию, производимую на этих сезонных предприятиях, Воронцов предлагает распределять «прежде всего среди самих работающих» на них. Он предупреждал, что «открытие таких заведений частными предпринимателями невозможно», поэтому «указываемые фабрики и заводы должны быть общественными учреждениями и устраиваться общинами, волостями, земствами, государством». Сбыт товаров, указывает Воронцов, «не должен зависеть от капризов рынка: иначе общественное предприятие может также лопнуть, как лопаются частные предприятия, и затраченный на него общественный капитал погибнет бесполезно для дела». Заказчиками могли бы быть школы, больницы, армия, различные потребительные общества. Воронцов наделся на то, что сезонные общественные предприятия будут «брать за свои произведения дешевле капиталистических предприятий», благодаря тому, что «рабочие, живя в своих домах и кормясь в своих семьях, могут довольствоваться меньшим вознаграждением за труд, чем рабочие капиталистических фабрик, покупающие свое продовольствие за деньги и много расходующие за квартиры. С точки зрения Воронцова, создание общественных предприятий отвечает и финансовым нуждам страны. Коли «общественные предприятия будут приготовлять предметы, служащие для потребления самих работающих», и те будут получать их взамен денежной заработной платы, то сократятся их денежные расходы, и суммы, выручаемые от продажи хлеба, пойдут на уплату налогов. Воронцов поясняет, что «хозяйственные мероприятия государства могут рассчитывать на значительный доход» только в том случае, «если они находятся под постоянным контролем общества». С его точки зрения, «такой контроль невозможен при современном бюрократическом режиме». По его мнению, «дело радикально изменится, когда старые порядки рухнут, и водворится народное управление».
К сожалению, развитие России пошло не по пути общинно-артельного, народного хозяйства. Большевики взяли курс на строительство государственного социализма, который, с полным основанием, может быть охарактеризован и как государственный капитализм. Хотя ещё при Сталине мощная роль государства вполне себе органично сочеталась с наличием сильного артельного сектора. В 1950-х годов в СССР функционировало 114 тысяч мастерских-артелей самого разного профиля, на них работало 2 миллиона человек, производящих 6 % валовой продукции (40 % мебели, 70 % металлической посуды, почти все игрушки) В распоряжении артельщиков были НИИ, конструкторские бюро, экспериментальные лаборатории, своя собственная пенсионная система.
Эволюция артельных предприятий впечатляет. Взять, к примеру, гатчинскую артель «Юпитер», которая в 1924 года выпускала всякую галантерейную мелочь, уже в 1944-м, в освобождённом от немцев городе, производила столь нужные в тот момент фонари, гвозди, замки, лопаты. А уже в начале 1950-х годов «Юпитер» выпускал алюминиевую посуду, стиральные машины, сверлильные станки. В 1923 году начал свою деятельность ленинградский «Столяр-строитель», выпускавший сани, хомуты и гробы. А в 1955 году он поменял своё название на «Радист», став производить, в крупных размерах, радиооборудование и мебель. И таких примеров великое множество.
Ростки народного, артельного социализма вытоптал «реформатор» Хрущев. В 1956-м, «разоблачительном», году он постановил передать государству все артельные предприятия. И их «передали», точнее, отняли у трудовых коллективов, причем безвозмездно, в результате чего пайщики потеряли все свои взносы. И тут Хрущев выступил как последовательный продолжатель большевистской политики тотального огосударствления, которая только способствовала крушению советской экономики. Государство взяло на себя непосильный груз и закономерно надорвалось.
Однако, артельная организация всё же пробила себе дорогу – в 1970-х годах. Тогда стал активнейшим образом распространяться бригадный подряд. Обычная схема управления, по сути, игнорировала самое «низшее», базовое звено предприятия – бригаду. Она находилась под жёстким контролем партийно-государственных органов, с ней не заключались никакие договора, вознаграждение за труд отдельного работника бригады не зависел от труда других её работников.
А вот в рамках бригадного подхода «низовой» трудовой коллектив уже выступал в качестве субъекта управления. Он заключал договор с администрацией, переходя на хозрасчёт. Данный метод вполне успешно распространился на четверть всех предприятий страны. К примеру, Калужский турбинный завод, после введения бригадного подряда, увеличил производительность труда в 3,4 раза.
5. Судьбы планирования
Для эффективного согласования деятельности трёх секторов экономики и различных её предприятий необходимо общенациональное планирование. Как известно, оно весьма успешное применяется и в условия западной экономики. Так, президент Ф. Рузвельт, вытащивший эту страну из пресловутой Великой депрессии, использовал опыт СССР в области государственного регулирования экономики. В конце 1930-х годов, под руководством администрации Штатов, были сформированы мощнейшие организации, занимающиеся долгосрочным планированием. Они специализировались по разным штатам, отраслям и направлениям. Правда, во время неолиберального наступления 1970—1980 годов их заменили «прогностическими моделями». Однако неолиберальные манёвры и «свободный рынок» не помешали крупным американским корпорациям, превосходившим по масштабам советские отраслевые министерства, осуществлять внутреннее планирование именно что административным методом.
А вот пример восточный, хотя и касающийся напрямую капиталистической экономики. Глава Тайваня Чан Кайши, практически сразу же после поражения в борьбе с коммунистами, напрямую призвал задействовать опыт СССР: «…Давайте присмотримся к планомерному развитию советской промышленности, когда за короткий период эта страна поэтапно превращалась в индустриальную. Благодаря чёткому планированию всех компонентов промышленного развития». Так, собственно говоря, китайские антикоммунисты и поступили, что привело к мощнейшему экономическому рывку Тайваня, ставшего «индустриальным драконом».
Если же брать современные капиталистические страны, то там всё тоже очень и очень интересно. Да, планирование, по преимуществу, индикативное (рекомендательное), однако существуют и мощные административные органы, занимающиеся составлением и реализацией плановых заданий. Так, во Франции, Бельгии и Нидерландах успешно функционируют «генеральные комиссариаты по планированию». Аналогичные структуры имеют место быть в Норвегии, Исландии, Дании и Японии. Тамошние нефтегазовые и биологические ресурсы полностью, безраздельно находятся в ведении государства и государственных отраслевых плановых комитетов. Кстати, в Стране восходящего солнца «государственное управление экономического планирования» создано ещё в 1937 году.
А как же быть с советской плановой экономикой, которая всячески бичуется за чрезмерный бюрократический централизм? Ведь именно она обеспечила пресловутый «план по валу» и «вал по плану»? Тут всё, опять-таки, очень интересно. Посмотрим на аргументацию критиков «советского плана». Исследователь В. Попов указывает на ахиллесову пяту плановой экономики СССР: «Низкая эластичность замещения труда капиталом в плановой экономике хорошо согласуется с известным фактом: самое слабое место плановой системы — её неспособность производить своевременную замену устаревшего оборудования и других элементов основных фондов. Плановая экономика может строить новые мощности и расширять действующие, но вот когда дело доходит до обновления мощностей, здесь плановая система тягаться с рыночной не способна». («Закат плановой экономики». // «Эксперт.Ру».)
Что ж, характерно уже одно только признание: советская директивная плановая экономика отличалась возможностью быстро и эффективно создавать новое. В этом ли не указание на её мощнейшую креативность? Но как же быть с обновлением уже созданного? Здесь всё, конечно, хуже: «В советской экономике сроки службы основного капитала были очень большими, выбытие элементов основных фондов — медленным, а средний возраст машин и оборудования, зданий и сооружений — высоким и постоянно растущим. На первый взгляд может показаться, что вся проблема низкой загрузки мощностей, или «проблема дефицита рабочей силы», как её обычно называли плановые органы, легко решалась, особенно в плановой экономике. Надо было просто переориентировать инвестиции со строительства новых мощностей на реконструкцию старых. Причём именно в директивно планируемой экономике такой манёвр был возможен, ибо речь шла не о микропропорциях, в поддержании которых план уступал рынку, а о крупномасштабных структурных сдвигах, в осуществлении которых плановая система не раз доказывала своё преимущество. Но это как раз тот случай, когда долгосрочные цели плановой системы приходили в противоречие с самым главным принципом её функционирования — плановым заданиям по объёмам производства. Главным критерием оценки деятельности предприятия было выполнение пресловутого плана по валу, причем отказаться от этого принципа, не меняя самой природы системы, было невозможно».
Опять-таки, выделим один, очень существенный момент у В. Попова: «...Именно в директивно планируемой экономике такой манёвр был возможен». Из этого следует, что менно в условиях плана такой манёвр как раз и возможен, но почему-то не получился. Вместо него мы получили «план во валу». А получилось что — «план по валу»? Получилось это в результате крайне неудачно и непродуманно произведенного рыночного эксперимента – т. н. Косыгинской реформы.
Как очевидно, советский план советскому плану- рознь. В 1960-е годы произошла переориентация экономики СССР на стоимостные показатели. Столь ругаемая либералами, да и многими левыми и правыми, сталинская экономика была основана не на получении денежной прибыли, но на постоянном и планомерном снижении себестоимости продукции, которое и приводило к повышению качества (и снижению цен). Именно это снижение себестоимости способствовало бурному развитию науки и техники. «…Устойчиво снижать себестоимость можно только за счёт внедрения достижений НТП, — замечает Б. Гунько. — Вот почему тогда наука и изобретательство были у нас в большом почёте» («Сталинская экономика»).
И, действительно, при сталинской информократии учёные были чем-то вроде привилегированного сословия. Это выражалось как в идеальном («почёт») плане, так и в плане материальном (зарплата). Историк С. Миронин приводит такие данные: «Послевоенное десятилетие характеризовалось ростом престижа научно-преподавательской работы. Зарплата ректора выросла с 2,5 тыс. до 8 тыс. руб., профессора, доктора наук с 2 тыс. до 5 тыс. руб., доцента, кандидата наук с 10 летним стажем с 1200 до 3200 руб. В эти годы соотношение зарплаты доцента, кандидата наук и квалифицированного рабочего составляло примерно 4 к 1, а профессора, доктора наук 7 к 1» («Сталинский порядок»). А вот ещё весьма показательные цифры: в 1940—1950 годах количество научных учреждений увеличилось на 40%, число студентов — на 50%.
При Сталине предприятию устанавливался план выпуска продукции определённого качества и по конкретно заданной цене. Именно эта цена и покрывала издержки производства, а также обеспечивала некоторую прибыль. Причем сама прибыль и себестоимость (издержки) не связывались между собой. Прибыль просто-напросто означала разницу между ценой и себестоимостью. И в этой оптике всё предприятие в целом ориентировалось именно на снижение себестоимости продукции. А успехи в данном направлении поощрялись — вполне конкретно, материально.
«Допустим, завод выпускает легковые автомобили, — читаем образное сравнение у Михаила Антонова. — Себестоимость автомобиля составляет 5000 рублей. Допустим, что доля прибыли от себестоимости определена в 20 процентов (повторяю, эта норма могла быть любой, непосредственно с себестоимостью она не была связана). Следовательно, прибыль с каждого автомобиля равна 1000 рублей. А продажная цена автомобиля составит 6000 рублей. Теперь предположим, что коллектив завода, введя технические новшества и организационные чудеса, снизил себестоимость автомобиля в два раза — она составила 2500 рублей. А что сталось с прибылью? При сталинской модели... прибыль определялась как разность между «твёрдой» на какой-то период ценой и получившейся себестоимостью. Поэтому прибыль увеличилась бы на эту самую величину снижения себестоимости и достигла бы 3500 рублей. На этом уровне она сохранялась бы до конца года, завод процветал бы. Значит, в сталинской модели экономики увеличению прибыли никакого планового значения не придавалось, а увеличить её можно было только двумя путями: через наращивание выпуска продукции по сравнению с планом и через снижение себестоимости. В конце года подводились итоги работы предприятия и фиксировалось новое, сниженное значение себестоимости. К этой величине добавлялась прибыль и получалась новая, уменьшенная цена продукции. В данном примере установленная новая цена на автомобиль равнялась себестоимости 2500 рублей плюс, допустим, те же 20 процентов от неё в качестве прибыли, итого 3000 рублей. Значит, потребитель (народное хозяйство) от покупки каждого автомобиля по сравнению с прежней ценой получил бы выгоду в 3000 рублей. Именно снижение себестоимости продукции создавало возможность снижения цен на неё... В хрущёвско-косыгинской (либермановской) модели, по сравнению со сталинской, всё было наоборот. В ней главное было — получить прибыль (в рублях). Но сама прибыль образовывалась как жёсткая процентная доля от себестоимости. И получалась зависимость: чем выше себестоимость, тем больше прибыль. А значит, стремиться надо не к снижению, а к повышению себестоимости... В рассматриваемом нами примере картина выглядела так. Снизил коллектив себестоимость автомобиля в два раза — с 5000 до 2500 рублей — уменьшилась и его прибыль с 1000 до 500 рублей. Увеличить прибыль за счёт произвольного повышения цены автомобиля тоже нельзя: цена должна быть равна себестоимости плюс 20 процентов от неё, то есть 3000 рублей. Итак, при снижении себестоимости автомобиля вдвое цена его будет одинаковой как при прежней, так и при новой модели — 3000 рублей. Но при прежней модели прибыль предприятия составляла 3500 рублей, а при новой — всего 500 рублей... В результате все, кто раньше за снижение себестоимости и цены поощрялся, теперь стали за это материально наказываться. Ясно, что коллектив при новой модели бороться за снижение себестоимости не будет, а значит, исчезла и возможность снижения цен. Потеряли и коллектив завода, и потребитель продукции, и государство, и население» («Капитализму в России не бывать»).
В СССР введение рыночного механизма, который неумело скрестили с государственно-плановым, оказалось именно отходом от качества в сторону количества. План идеально подходил именно для повышения качества — при снижении цены. Но из него просто выхолостили изначальную суть, понизили весь общенациональный фон. И, к слову, одновременно осуществили децентрализацию. Причём начало было положено ещё при Хрущёве — в самый ранний период. В 1954 году на Февральском пленуме ЦК были ликвидированы многие отраслевые министерства, их функции была переданы местным органам управления. Позже были созданы печально известные совнархозы. Тогда резко сократили количество плановых показателей — с 9400 (в 1953 году) до 1780 (в 1958 году). Соотношение между прибылью и налогом с оборота составило 45% и 55% (1950 год) вместо 21% и 79% (1960 год). Что в итоге? А всё просто — налог снизился в полтора раза, а прибыль предприятий возросла в четыре раза. В руках директорского корпуса оказались сосредоточенными гигантские денежные потоки. И вот, пожалуйста — за 12 лет почти в пять раз увеличились местные бюджеты. При том, что союзный бюджет остался почти прежним. «Иными словами, — отмечает А. Островский, — руководство партии встало на рискованный путь экономического ослабления союзного центра и усиления низших звеньев советского государства как корпорации: республик, краёв, областей и предприятий» («Кто поставил Горбачёва?»).
Могут возразить, что дебюрократизация и децентрализация назрели, и это действительно так. Но получилось, что хрущёвское руководство никак не поколебало саму административно-бюрократической систему, а только лишь распылило её. Оно отказалось от плюсов мобилизационной сверхцентрализации, ничем их не заменив. В известном смысле можно говорить о бюрократической анархии, очень напоминающей рыночную. Различные ведомства и предприятия тянули одеяло друг на друга, причём всё это усугублялось противоречиями между ведомственно-отраслевыми и партийно-территориальными организациями. Советская (послесталинская) экономика только кажется этаким монолитом, на самом деле это была полукапиталистическая вольница, которая в час икс стала вольницей абсолютно капиталистической, пусть и с мощным бюрократическим уклоном. Исследователь М. Восленский, автор нашумевшей в своё время работы «Номенклатура», даже считает нужным говорить о советском «бюрократическом рынке». Историк А. В. Шубин более осторожен в своих оценках и утверждает наличие «экономики согласований»: «Советская экономика представляла собой систему со множеством сегментов, где распределение и обмен происходили одновременно на нескольких уровнях:
1. Распределение натуральных ресурсов по плану, который сам был плодом согласований между заинтересованными сторонами.
2. Обмен натуральными ресурсами между смежниками, когда каждое предприятие было заинтересовано в том, чтобы получаемый продукт соответствовал стандартам качества, но не было склонно обеспечивать высокое качество собственной продукции...
3. Обмен дефицитными, высококачественными продуктами, которые покупались по государственным ценам, чем обеспечивалась законность обмена...
4. Теневой денежный обмен (коррупция) также наличествовал, но был ограничен возможностями легально использовать в личных целях большие денежные средства...
Чтобы уравновесить все эти уровни, проводилось бесчисленное количество переговоров — официальных совещаний и негласных согласований. Это была своего рода сетевая структура, но с несовершенным, медленным движением информации. Горизонтальные связи в советском обществе не были легализованы, развивались в тени, не составляя единого поля. Советская совещательная экономика была основана как на вертикальных, так и горизонтальных, равноправных связях, что напоминало несовершенный рынок...» («Золотая осень, или Период застоя»).
В то же самое время во многих соцстранах, пошедших по пути «рыночного социализма», планирование становилось, по сути, индикативным (рекомендательным), терялись преимущества директивности, что также вело к бюрократической, ведомственной анархии. В первую очередь это касается Югославии. В 1950 году там началась реформа хозяйственного управления. Прерогативой государства сделали установление принципиальных направлений социально-экономического развития, определение самых общих пропорций. А вот конкретные плановые задания составлялись самоуправляемыми рабочими советами. Предприятия выстраивали прямые, «горизонтальные» связи друг с другом и переходили на хозрасчётную основу. Единые, установленные государством, цены отменялись, страна переходила к так называемым экономическим ценам, которые формировались в условиях свободного рынка. Главным показателем эффективности хозяйствования становился доход. Некий эффект это дало, но лишило страну преимуществ единого общенационального плана. Сам государственный план не был согласован с планами предприятий. Страну и национальный рынок раздирало местничество всех видов, на первый план выдвигались узкогрупповые интересы. Конкуренция между предприятиями носила самый ожесточённый характер, что вело к постоянному росту неравенства между хозяйственными единицами. Можно вспомнить и про «открытый план» в Польше, который тоже серьёзно дезорганизовал экономику.
6. Общенациональный План
Так что свалить всё на планирование никак не получается. Его по-настоящему и не было. Но будущее, безусловно, за ним — и современное информационное общество создаёт для этого все условия. Более того, сегодня объективно снимаются противоречия между индикативным (рекомендательным) и директивным (обязательным) планированием. В принципе, и то и другое есть нечто усечённое, ограниченное, которое лишь оптимизирует кошмар экономики (и то не всегда). Всё равно, при «советском» госкапитализме бушует бюрократический хаос, а при нынешнем западном — хаос рыночный. Поэтому, одной рекомендации в планировании будет недостаточно. А упор на директивность снизит эффективность и гибкость экономического механизма. И даже сочетание подходов не решает проблем, потому что директивность продолжает оставаться «обязаловко»й, а рекомендация — всего лишь рекомендацией.
Необходима полная автоматизация, которая соответствует запросам информационного общества. В СССР её пытались осуществить в рамках проекта ОГАС, но партократия всё сорвала. В 1963 г. вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР, в котором намечалось создание Единой системы планирования и управления (ЕСПУ) и Государственной сети вычислительных центров. Потом было принято другое название – Общегосударственная автоматизированная система планирования и управления в народном хозяйстве (ОГАС). Правительство было готово реализовать крупномасштабный проект директора Института кибернетики АН УкрССР Виктора Глушкова, который предлагал перевести управление народным хозяйством на электронно-кибернетическую основу. Помимо автоматизированных систем управления Глушков разрабатывал системы математических моделей экономики и безналичного расчета физических лиц. По сути, речь шла о том, как сделать планирование не просто директивным, но и по-настоящему научным.
При этом, Глушков опирался на отличное знание экономической жизни страны. Только в 1963 году он посетил около ста предприятий, лично отслеживая цепочки прохождения статистических данных. Показательно, что против Глушкова выступали не только партократы из ЦК, соблазненные либеральными экономистами. На Западе также подливали масла в огонь, в открытую «стуча» советским вождям: «Глушков собирается заменить кремлевских шефов вычислительными машинами!».
Нечто подобное ОГАС было создано в начале 1970-х годов в Чили, где правительство Народного единства взялось за реализацию грандиозного «Проекта Киберсин» (Project Cybersyn). И вот об этом уже знают не многие, в СССР, при всей внешней симпатии к «НЕ» и Сальвадору Альенде, об этом помалкивали. Дело в том, что руководители «экономического блока» правительства - Фернандо Флорес и Рауль Эспехо - отвергали как рыночный либерализм во всех его проявлениях, так и «советскую» командно-административную, бюрократическую систему. Они пригласили в Чили выдающегося британского учёного-кибернетика Стаффорда Бира – человека весьма состоятельного, но с левыми взглядами (что, впрочем, не редкость). В его задачу входило «внедрение» электронной «нервной системы» в чилийское общество. Исследователь Энди Бекет характеризует «бировскую» модель следующим образом: «Избиратели, рабочие места и правительство должны были быть соединены вместе новой, интерактивной национальной системой коммуникаций, которая преобразовала бы отношения между ними, сделала бы их более свободными, равноправными и ответственными, чем ранее. Это был своего рода «социалистический интернет», опередивший свое время на десятилетия… Новая коммуникационная система, протянувшаяся на всю длину Чили, от пустынь севера к ледяным полям юга, ежедневно передающая информацию о продукции фабрик и заводов, о потоках важного сырья, о количестве брака и других экономических проблемах… Обнаруженные на одном забытом складе 500 телексов, купленных предыдущим чилийским правительством, но так и оставшихся неиспользованными, потому что никто не знал, что с ними делать, были распределены по фабрикам и заводам. Центром появившейся сети стали две диспетчерские в Сантьяго. Там небольшая группа персонала собирала всю экономическую статистику воедино, а последняя прибывала каждый день по плану – ровно в пять часов. Оттуда обработанную статистику в виде отчета, используя дорогостоящую ЭВМ, отправляли в президентский дворец Ла Монеда». («Мечты в Сантьяго: «Проект Киберсин»)
Проект часто пробуксовывал, далеко не все рабочие были готовы управлять своими предприятиями (что подразумевали творцы «Киберсина») и слать необходимые отчёты в Сантьяго. Однако, многие же предприятия вполне вписались в новые реалии. Они активно использовали свои телексы, отправляя в президентский дворец предложения, запросы и жалобы. Так было налажено прямое общение между трудовыми коллективами и главой государства, которое создавало предпосылки для ликвидации средостения между народом и властью, устранения касты бюрократических посредников. (Об этом стоит помнить всем тем, кто говорит о невозможности прямой демократии. Даже в начале 1970-х годах, с их техническими возможностями, в стане третьего мира были достигнуты такие результаты.)
Хорошим испытанием на прочность стал для «Киберсина» октябрь 1972 года. Тогда при поддержке ЦРУ и ТНК в стране развернулось мощное забастовочное движение части мелкого бизнеса, которую сумели настроить против «марксистской тирании». Особенно серьезной стала забастовка водителей грузовиков, которая грозила парализовать всё Чили. Тогда правительство использовало телексы «Киберсина» для того, получать сведения о том, где сложилось самое трудное положение. Туда и направлялась основная помощь. Таким образом, удалось победить забастовку. А уже в будущем году в проект было вовлечено от четверти до половины всех национализированных предприятий. Поняв, что мирным путём Народное единство не одолеть, реакционные армейские круги во главе с Пиночетом свергли законное правительство, захватили Ла Монеду и убили Альенде, героически защищавшего резиденцию с оружием в руках (новая и новейшая история не знают такого примера – обычно элита либо бежит, либо кончает жизнь самоубийством). Что касается, пункта «Киберсин», то он был разрушен пиночетовской солдатней, по указанию своих главарей. Вот так, с подачи «прогрессивных» США был прекращен успешный эксперимент по интернетизации экономического управления.
При «киберсоциализме», в области плановой экономики, будет полностью стёрта грань между мнением (рекомендацией) и директивой (приказом). Планирование станет абсолютным. Мнение будет иметь характер директивы, исполняемой без чётко выраженного принуждения. И не нужен окажется огромный аппарат чиновников, которые принуждают выполнять плановые задания.
Вообще, не нужны будут все эти правительства и администрации. На их место встанут коллегии экспертов. Ведь бюрократия, с одной стороны, что-то оптимизирует, а с другой — наоборот. Это разветвлённый, и постоянно увеличивающийся, аппарат, это множество людей с разными представлениями, волями, характерами и т. д. И это множество будет наращивать хаос, сводя на нет любое планирование. Поэтому пусть информацию отслеживают и обрабатывают машины, руководимые операторами. Коллегии экспертов будут выносить свои оценки. А глава государства и народное представительство на основании всего этого — выносить решение. Это не будет ни в коем случае ни приказом, но советом, который даётся местным общинам — территориальным, производственным и т. д., находящихся друг с другом в самых разнообразных горизонтальных связях. А поскольку народное представительство должно избираться от этих же общин, то будет происходить ещё и планирование снизу.
Речь идёт о совете, который имеет под собой серьёзнейшее основание, возникшее в результате функционирования киберсистем, экспертов, выборных (в результате жесточайшего отбора) лиц. И само значение информации, поступающей в результате подобной деятельности, будет оцениваться чрезвычайно высоко — после великой образовательной революции, призванной выработать новое, информократическое сознание. Тут не помешало бы всеобщее высшеее образования, а, по большему счёту даже два таких образования –техническое и гуманитарное. (К слову, именно всеобщем высшем образовании настаивал Сталин в своей работе «Экономические проблемы социализма».)
Понятно, что такой совет будет восприниматься совсем иначе, чем рекомендация. Можно сказать, это будет одновременно и приказ, и рекомендация, но в тоже время и не то, и не другое. В общем, сие и есть информократия — советовластие, понимаемое не только как власть избранных институтов, но и как власть советов, данных одной частью социума другой её части.
Конечно, для создания новой информократической плановой экономики необходимо провести огромную теоретическую работу. И здесь необходимо обратить внимание на великолепные труды шотландских экономистов — В. Пола Кокшотта и Аллина Коттрелла. Они мощнейшим катком проехались по фридман-хайековскому рыночному идолопоклонству («Информация и экономика: критика Хайека»). А также предложили модель новой плановой экономики, и сейчас, в связи с этим, говорят уже об особой «шотландской школе» («К новому социализму»).
Ими как раз предлагается ввести автоматизированное, информократическое планирование — с упором на Интернет и кибермир. Кокшотт и Коттрелл предлагают не отрицание «советской» модели, но её информократическое снятие. В частности, они призывают уделять основное внимание именно конечной стадии выпуска продукции. Весьма интересно предложение отказаться от территориально-отраслевого принципа в пользу проектного, авторы выступают за создание плановых советов отдельных проектов. За это их критикуют этатисты, хотя, как представляется, особого противоречия тут нет, и оба принципа вполне сочетаются. Информократия предполагает разнообразное сочетание горизонтальных и вертикальных связей.
Обращает на себя внимание, что авторы считают рынок вполне возможным при социализме, но не в гибридном «китайско-югославско-венгерском» варианте. Рынок включается в систему информократического социализма как элемент одной системы, перенесённый в другую и меняющий свои системные свойства. Авторы очень увлекательно описывают свойства такого «снятого» рынка.
Крайне интересно рассмотрение вопроса о национальном суверенитете. Сообщество социалистических стран (а, надо сказать, что модель их планово-экономических отношений детально расписана в исследовании) позиционируется как самый надёжный путь к сохранению национального суверенитета. Так что новый социализм Кокшотта и Коттрелла — это ещё и национальный социализм (не путать с нацизмом).
Автору этих строк будущая структура планирования видится следующим образом. В стране создаётся Национальный плановый совет (НПС), куда входят представители коллегий экспертов, выборные народного представительства, учёные-экономисты. Часть НПС назначается главой государства, часть делегируется различными учреждениями. При каждом местном Совете создаётся свой плановый совет. Кроме того, свои плановые советы создаются в рамках разнообразных проектов. Местные ПС и ПС проектов предлагают НПС свои предложения по составлению плановых заданий. Для этого они могут вступать в разнообразные ассоциации. После широкой (но ограниченной по срокам) дискуссии составляется общенациональный план, выполнение которого обязательно для всех. Впрочем, как уже было сказано выше, обязательность в условиях информократии весьма и весьма условна.
7. Политический базис «малой родины»
Безусловно, рассматривая социально-экономические вопросы, нельзя пройти и мимо политического измерения. Для создания равновесной системы взаимодействия секторов и предприятий необходимо сильное надклассовое государство. Его вовсе не следует отождествлять с сильным бюрократическим аппаратом, который весьма склонен к различным олигархическим поползновениям. Нужна сильная власть Главы Государства – Арбитра, препятствующего эксплуатации одной социальной группы – другой.
Глава мог бы опираться на систему хорошо организованных общин, в рамках которых, как уже показано выше, можно оптимально согласовывать интересы различных групп и секторов (в том числе, и экономических).
В 2016 году состоялись смешанные выборы Государственную Думу, возродилась практика, когда половина депутатов избирается от партийных списков, а другая – от территориальных округов. В принципе, именно представительство от территорий более всего отвечает интересам избирателей. Ведь реальный, конкретный избиратель - это не единица, обладающая своим голосом, а человек, живущий в определенной среде. Это средой является его местность – дом, улица, район, город. Всё то, что принято называть «малой родиной», и еще можно назвать «малым политическим пространством». И важно для него развитие именно своей местности, которая выступает неким «комьюнити», своеобразной общиной. Другое дело, что в современном атомизированном обществе «комьюнити» существует в размытом виде, и человек выступает как единица с размытой же самоидентификацией. Такие единицы составляют некую «массу», которой очень удобно манипулировать.
Многие партийные политики осуществляют эту манипуляцию уже больше двух сотен лет, выработав самые разные технологии мягкого подчинения. Одной из них является внушение того, что сам избиратель, голосуя за какую-либо партию, проявляет политическую позицию и определятся в идеологии – области высокоинтеллектуальной. На самом деле, идеология чужда подавляющему большинству, которое, конечно, можно сильно «разогреть», особенно, в годину потрясений, но которое также быстро и остывает. Если брать современное общество, то различие между партиями и их идеологиями минимальны. По сути, все основываются на либерализме, который подаётся под всяческими соусами – консервативном, социалистическом, националистическом и т. д. В самых разных странах примерно половина или треть избирателей не приходит на выборы вообще, отказывая, таким образом, в доверии всем существующим партиям, да и самой политической, избирательной системе, в целом.
Когда партийные политики выдвигаются по избирательным округам, то они всё-таки вынуждены учитывать интересы «комьюнити» в большей степени, чем в случае выдвижения по партийным спискам. Но всё равно зависят они, в первую очередь, не от избирателя, а от своего партийного руководства и его спонсоров. В момент выборов для кандидатов важно, как его партия проведет свою избирательную кампанию, ну, а в дальнейшем запросы избирателей просто игнорируют – всё равно грандиозные партийные машины, так или иначе, проводят своих людей, если не в правительство, так в парламент. Даже и те, кто выпал из парламентской «обоймы» уже успели получить очень даже немало от своего «представительства».
Россия вернулась к выборам от территориальных округов. В условиях наличия сильных партийных машин и слабости комьюнити, выигрывают от этого, прежде всего, партии. Половина депутатов и так будет избираться по партийным спискам, а в округах можно выдвинуть своих кандидатов, обладающих сильнейшими организационными и финансовыми ресурсами. Существует даже предположение, что в некоторых случаях «партии власти» будет даже удобно выдвинуть в округе формально независимого, но лояльного, по отношению к ней, кандидата. И, действительно, в условиях снижения популярности этой самой партии такая технология выглядит весьма выигрышной. Есть мнение, что нечто подобное произошло на недавних выборах в Мосгордуму.
И, всё-таки, переход к территориальным округам является шагом вперед, он закладывает условия для дальнейших преобразований. Необходимо полностью отказаться от партийных списков и выбирать депутатов только от территорий. Партии должны выдвигать своих кандидатов в округах – на общих, со всеми другими, условиями. У них так всегда будут огромные возможности, так что никакого ущемления здесь не будет. Наоборот, выборы станут намного более «равными», а, самое главное – максимально приближенными к конкретным людям, к их месту проживания, к «малой родине».
Здесь, конечно, необходимо выполнить ряд важнейших условий. Так, территориальных округов должно быть больше, чем 450 (таково количество мест в Думе). Оптимальным было бы создание 2000-3000 территориальных образований, от которых и выбирались бы депутаты – представители разных организаций и самовыдвиженцы. Чем меньше округ, чем более компактно пространство, тем легче самоорганизоваться «народным массам». Собственно, на малых пространствах они перестают быть этой самой громоздкой «массой», которой удобно манипулировать. Вместо «массы» возникает органическая общность, община, выступающая в качестве реального субъекта. (Согласно, античной политической философии, демократия, вообще, возможна только на малых пространствах.)
Не следует бояться, что парламент, состоящий из 2000-3000, станет некоей громоздкой конструкцией. Во-первых, это вовсе не факт, а во-вторых, можно вернуться к практике 1988-1993 годов, когда какая-то часть депутатов образовывала постоянно действующий Верховный Совет, состав которого подвергался постоянной ротации. Главное – организация масс на местах, при которой люди получают реальную возможность управлять сами собой. Любопытную модель предложил в своё время Союз социалистов-революционеров-максималистов (ССРМ). Это была группа, отколовшаяся от партии эсеров еще в 1905 году. Максималисты сразу же, еще задолго до большевиков, выступили за власть только возникших тогда Советов, собственность же они требовали передать в руки трудовых коллективов. ССРМ отказывал в праве на власть любой партии, считая, что часть народа не должна управлять целым. Себя максималисты называли именно союзом, считая, что идейные течения должны сосредоточиться на идейной же работе. После 1917 года ССРМ разработали свой проект Советской конституции. Максималисты видели, что власть постепенно переходит от самих Советов к их исполнительным комитетам, а те подминаются под себя партией коммунистов. Они предложили укрепить Советы, сделав их сделать съезды постоянными. Но поскольку в полном составе их функционирование было затруднено, то предполагалось создать исполкомы из двух третей участников Советов. Одновременно должна происходить постоянная, регулярная ротация самих съездов – на основе перевыборов.
Разумеется, необходимо вернуть возможность отзыва депутата, причем процедура должна быть максимально упрощенной. Более того, нужно выдвинуть особые требования уже на стадии выдвижения кандидатов. Конечно, встаёт вопрос о явке – пусть выборы считаются состоявшимися лишь в том случае, если на них пришла половина избирателей округа, половина из которых (плюс один голос) проголосовала за одного из кандидатов. В случае, если этого не произойдет, то пусть будут новые выборы, «слугам народа» полезно побегать.
Часто бывает так, что на плечах избирателей в парламент въезжает какой-нибудь яркий говорун, слабо связанный с ними и не имеющий представления об их подлинных интересах. Поэтому, тут напрашивается такое требование – кандидатом может стать лишь человек, проработавший какое-то время в системе местного самоуправления. Это сразу же отсечёт от выборов многочисленных проходимцев, демагогов и карьеристов, как правило, обильно смазанных деньгами. Причём, сами выборы следует проводить на безденежной основе. Стоило бы отменитьвсе эти листовки, плакаты, растяжки, спецвыпуски газет и проч. предвыборную продукции. Всем кандидатам выделяется равное количество эфирного времени на одном из каналов ТВ, где они и излагают свою позицию. И пусть на них работает не тот краткий агитационный период, когда они пиарят себя, а то время, которое они прожили до момента голосования. Избиратели должны судить о своём кандидате не по словам, а по делам, которые он делал всю свою взрослую жизнь. Понятно, что как раз такой «суд» и лучше вершить жителям малого пространства, избирателям небольшого территориального округа.
Есть тут и еще один важнейший аспект – производственный. Для человека важно не только место проживания, но и место работы. Они же, в большинстве случаев, не совпадают. Между тем, работнику не должна быть безразлична судьба территории, на которой он проводит значительную часть своей жизни. А никаких рычагов для того, чтобы повлиять на развитие местности у него нет. Сегодня вопрос этот не поднимается совсем, все сосредоточились на оптимизации «классических» форм, игнорирующих целые сферы человеческой жизни и деятельности. Но в своё время вопрос о роли предприятий в избирательном процессе поднимался – причем, известными политиками, учеными, публицистами.
Это было во время перестройки. Тогда, на первых порах, было принято говорить о возврате к ленинизму. А при Ленине вся советская вертикаль основывалась на первичных, городских и сельских Советах. Их состав формировался на избирательных собраниях. В селе это были сходы по месту жительства, а в городах – собрания на предприятиях (фабриках, заводах, учреждениях). Местные советы посылали своих делегатов на волостные и уездные съезды Советов. В свою очередь, уездные съезды формировали губернские, а те обеспечивали представительство на Всероссийский съезд. Кстати, за многоступенчатые выборы от разных местных собраний выступали, до революции, многие русские консерваторы-монархисты. Они утверждали, что субъектом выборов должны стать не разрозненные массы, но коллективы людей, проработавших вместе какое-то время и хорошо знающих друг друга.
Изучение «ленинского наследия» привело к тому, что ряд теоретиков-коммунистов («Общество научного коммунизма») ухватилось за идею представительство от трудовых коллективов. В дальнейшем на ленинизм как-то не напирали, а перевели вопрос в практическую плоскость. Была выдвинута идея создания производственных округов, которую, в конце концов, поддержало могущественное руководство советских профсоюзов (ВЦСПС), которое в сентябре 1989 года приняло соответствующее постановление: «В целях обеспечения расширения представительства рабочего класса, трудового крестьянства в органах Советской власти пленум ВЦСПС обращается к Верховным Советам союзных республик с предложением предусмотреть в законах о выборах в республиканские и местные Советы народных депутатов возможность проведения выборов не только по территориальным, но и по производственным округам».
Суть идеи заключалось в том, чтобы обеспечить трудящимся возможность принять участие в выборах депутата от того округа, на территории которого они работали. И проекты здесь были самые разные. Так, известный «прораб перестройки» и основатель Демократической партии России (ДПР) Николай Травкин предложил формировать двухпалатные Советы. Одна палата должна была избираться от жителей и формировать расходную часть бюджета. Другую палату следовало избирать от производственных коллективов, в её задачу входило бы формирование его доходной части.
Интересный проект предложили члены группы «Перестройка» (Советский район) А. Трофимов и А. Любарев, автор исследования «Выборы в Москве: опыт двенадцати лет. 1989–2000». Последний пишет: «Нам казалась важной возможность обеспечить именно интересы тех, кто, как значительная часть москвичей, живет в одном районе, а работает в другом. С одной стороны, бюджет районов Москвы формировался в основном за счет налогов предприятий, а известный демократический принцип (приведший к Американской революции) гласит: «нет налогообложения без представительства». С другой стороны, люди пользовались в большой степени инфраструктурой тех районов, где работали (магазины, заказы, транспорт и т.п.) и им не могло быть безразлично, как она развивается. Поэтому мы считали целесообразным предоставить тем, кто работает, но не живет в районе, право влиять на состав районного Совета. В то же время мы считали необходимым уйти от сложившейся практики, когда выдвигают одни (трудовые коллективы), а голосуют другие (население): в такой ситуации депутат оказывался перед дилеммой – чьи же интересы отстаивать. При выделении производственных округов можно было реализовать схему, по которой трудовые коллективы выдвигали бы кандидатов по производственным округам, а население – по территориальным; мы надеялись, что такая схема могла способствовать повышению активности населения. Эту схему мы рассматривали как компромиссную, приемлемую именно для переходного периода. По нашему мнению, в случае введения выборов по производственным округам необходимо было гарантировать: прямое и тайное голосование; альтернативность выборов; однопалатность Совета; превышение числа депутатов от населения над числом депутатов от трудовых коллективов; облегчение норм выдвижения кандидатов населением (т.е. снятие значительного числа ограничений, предусмотренных официальным проектом закона)».
Идея выборов по производственным округам встретила мощное противодействие тогдашних либералов-ельцинистов, утверждавших, что они выгодны только начальству, которое будет контролировать рабочих. Не получила они никакой поддержки и у партийных аппаратчиков, хотя они, по утверждению враждебных им «демократов», должны были всячески выступать именно за неё. Очевидно, что ни либералам-«демократам», ни либеральничающим коммунистам не нужна была самоорганизация трудящихся. Она ведь могла сорвать грядущий распил общенародной собственности, на которую так надеялись мнимые антиподы из двух «лагерей». Характерно, что накануне Августа 1991 года тогда еще горбачевское руководство тихой сапой распустило Советы трудовых коллективов, еще недавно рекламируемые как одно из важнейших завоеваний перестройки. (Что же до выборов по производственным округам, то они были разрешены в порядке эксперимента. В Москве этот эксперимент был проведен в Тушинском и Перовском районах.)
К идее этой стоило бы вернуться. Работники предприятий, находящихся на территории определенного округа, должны получить возможность принимать участие в тамошних выборах, голосуя, одновременно, и по месту жительства. Это предложение, безусловно, вызовет резкую критику сторонников «классической» модели, упирающих на необходимости жёсткого следования принципу «один человек – один голос». Однако, эта политическая арифметика совершенно не важна. Важно то, как организовано конкретное малое пространство – «комьюнити», которое является малой родиной и для тех, кто там проживает, и для тех, кто там работает. Если к деятельности (избирательной, в том числе) его жителей, добавится и деятельность его работников, то произойдёт мощное сложение сил – на благо всему местному развитию.
На базе новых, небольших округов могли бы сложиться и новые, самоуправляемые образования – территориальные общины, способные заменить нынешних административных гигантов. Друг с другом они вступали бы в разнообразные ассоциации. И внутри них происходило бы эффективное взаимодействие различных общин – как местных, так и производственных. Более того, общины из разных округов также образовывали бы различные, многоуровневые связи. Такое общинное многообразие («цветущая сложность») великолепно бы вписалась в реальность информационного (постиндустриального) общества с его первенством вольных горизонтальных сетей, которые приходят на место грандиозным бюрократическим монстрам-пирамидам.
Итак, сделаем вывод - грядущая многоукладность Русского Ковчега будет покоиться на трёх китах – Общине, Артеле и Плане.
