Конфуз французских ученых

В 1869 году в парижском суде исправительной по­лиции закончился необычный процесс, значение которого переходит границы юридических сфер и который имел международный интерес для ученых историков. Процесс обескуражил французских ученых составляющих «Academic des sciences», цвет французской нации, а ученые других стран вздохнули с облегчением.

Люкас Врэн, сын фермера из окрестностей города Шартра, обвинялся в фальсификации, при посредстве подделки более 27,000 автографов и исторических документов, которые он в течении 8 лет продал академику Мишелю Шалю за 140,000 франков, вы­давая их за подлинные.

Обвинителем Врэна перед судом был прокурор Фурши, защитником обвиненного - адвокат Гальбоннер. Подсудимый, хотя и сознался в своей вине, но просил полного оправдания, так как он занимался подделкой этих документов «из патриотизма». Но суд, не обратив внимания на такое мотивирование преступления, приговорил Люкаса Врэна к двухлетнему тюремному заключению. Процесс, сам по себе, имеет только местный интерес, но значение его для истории циви­лизации заключается в обстоятельствах преступления, т. е. в подделке документов и в продаже их академику Шалю.

Несколько лет тому назад, французский математик и член парижской академии наук, Мишель Шаль представил в заседание академии, так называемых, «бессмертных», реферат, в котором он доказывал, что великий aнглийский математик Исаак Ньютон и итальянский астроном Галилей, свои великие открытия: закон тяготения и движение земли около солнца, украли у французского математика Блэза Паскаля, автора знаменитых писем против иезуитов («Les provinciales»), имевших в свое время большой успех.

Реферат Шаля, прочитанный в торжественном заседании членов парижской академии наук, произвел сенсацию и тревогу в ученом мире. Английские, итальянские и германские ученые писали опровержения на реферат французского академика и даже некоторые из членов парижской академии относи­лись сначала пассивно к обличениям своего товари­ща. Но когда Шаль, в доказательство своих смелых обвинений, представил целый ряд до тех пор неизвестных документов, как: письма Пас­каля, Галилея и их современников и просил ака­демиков рассмотреть эти документы и увериться в их подлинности, то академия «бессмертных» убе­дилась в справедливости доказательств Шали и признала Галилея и Ньютона похитителями чужих открытий, слава которых принадлежит исключительно французскому ученому, Блэзу Паскалю.

Более критически отнеслись к этому люди науки, вне Франции. Они немедленно потребовали доказа­тельств подлинности представленных Шалем документов, историю их открытия и происхождения. Член глазговской академии наук Гренд, написал статью в защиту Ньютона, где доказывал невоз­можность того, чтобы Паскалю был известен за­кон тяготения. Далее, было доказано, что одно из писем Галилея, представленных Шалем в акаде­мию, помечено 1641 годом, тогда, как известно, что великий флорентийский астроном с 1638 года был разбит параличем, и находился в состоянии слабоумия.

На что Шаль представил новые доказа­тельства, он обнародовал письмо, которое дока­зывало, что Галилей не умирал еще для науки в 1636 году, как это принимали до сих пор, но что слух об этом был распущен его врагами иезуитами. Посла того Шаль предъявил еще письмо Га­лилея к Людовику ХIV и другие, собственноручное письмо Людовика XIV, самым очевидным образом подтверждавшее, что открытия, приписанные себе Ньютоном и Галилеем, принадлежат Паскалю.

Это вполне удовлетворило парижскую академию наук и секретарь ее, Эли-де-Бомон, французский геолог, член Французской академии наук, член-корреспондент Петербургской академии наук, в торжественном своем докладе заявил, что подлинность представленных Шалем документов, неоспорима и что слава упомянутых выше открытий принадлежит Пас­калю и его отечеству Франции «Le style,c’est l hоmmе» («Стиль – это человек») - сказал Эли-де-Бомон, член французской академии, в своем докладе, который останется незабвенным навсегда, - «Слог характеризует человека и невозможно, чтобы какой-нибудь несчастный подделыватель, мог бы возвыситься до благородной простоты (стиля) Людовика XIV».

В то время, во всех гостиных парижского об­щества только и говорили, что об обличениях Ша­ля, о славе Паскаля и Франции, об обмане Ньюто­на и Галилея, об упрямом недоверии английских ученых и т. п. Даже Тьер, отличающийся вообще скептицизмом, на одном из вечеров у принцес­сы Жюли Бонапарте, в ответ на чье-то предполо­жение о возможности подделки автографов сказал: - Французы ли мы или нет? Если мы еще французы, то стыдно нам осмеливаться сомневаться в подлин­ности документов, доказывающих, несокрушимым образом, что Ньютон был только похитителем открытия нашего великого Паскаля! Но предположим на время, - чего в сущности нет, - что автографы поддельны. Тогда я требую, чтобы воздвигли статую знаменитому подделывателю, который восстанавливает теперь блестящий язык наших писателей XVII века!

Не смотря на торжественное заявление парижской академии, иностранные ученые продолжали свои кри­тические исследования касательно мнимых обличений Шаля. Хотя они и не имели в руках документов, но обнародованный текст их дал возможность убедиться, что они наполнены противоречием, помечены фальшивыми числами и содержат в себе, мно­жество несоответствий, все это дало право не французским ученым протестовать еще энергичнее и настаивать на мнении, что документы подложны.

Парижская академия начала уговаривать Мишеля Шаля обнародовать историю своих открытий и ука­зать на источник, из которого он почерпает автографы и тем заставить прекратить все опровержения и обличения. Шаль не согласился на это, пото­му что, как он говорил, он дал слово молчать об этом, он продолжал взамен этого представ­лять академии новые автографы и документы и та немедленно признавала их подлинными.

Тем не менее Немезида не успокоилась. Но для того, чтобы объяснить читателю необычайные обстоятельства, которые, наконец, открыли истину, мы возвратимся на несколько лет назад.

В 1861 году Мишель Шаль познакомился с од­ним земляком по департаменту, по имени Люкасом Врэн. Люкас Врэн служил прежде в одной нотариальной конторе, занимавшейся специально составлением родословных книг, объяcнениями гербов, составлением генеалогических таблиц и проч. Здесь Врэн имел возможность изучить различные рукописи и заниматься археологическими и генеалогическими исследованиями. Контора эта по распоряжению полиции была закрыта и Люкас Врэн остался без всяких средств.

Тогда он обратился к Шалю, который был ему известен за страстного собирателя автографов и сообщил ему, что некий граф Буажурдэн, в 1791 году, спас от революции драгоценное собрание ру­кописей, хранившихся в квестуре города Тура и увез его в Америку. Потомство графа Буажурдэна возвратилось с этим coбpанием рукописей во Францию и находятся в настоящее время в стесненных денежных обстоятельствах. Потомки графа, по словам Врэна, согласились бы продать некоторые из рукописей.

Шаль ухватился за это предложение и Врэн вскоре после этого принес ему не­сколько писем и документов XVII столетия, содержавших в себе замечательные сведения об открытиях Паскаля. Шаль рассмотрел автографы, признал их подлинными и купил. Вскоре стесненные финансовые обстоятельства «потомков графа Буажурдэни» обратились в хроническую болезнь и Врэн постоянно приносил Шалю новые автографы, относившиеся не только к XVII веку, но и к классической эпохе Рима и Греции. Кошелек Шаля был всегда открыт для ловкого продавца.

Таким образом Врэн, в течении 8 лет продал Шалю более 27,000 автографов, на сумму до 140 000 франков. В последнее время, он стал уже обещать Шалю баснословные редкости за которые брал деньги вперед и, наконец, совсем перестал ходить к Шалю. Последнее обстоятельство возбудило в Шале подозрение, но не относительно подлинности купленных им автографов, - они были для него несомненны - а относительно того, что может быть Врэн нашел более щедрого покупщика.

Поэтому он сообщил полиции, что Люкас Врэн взял у него вперед деньги и не доставил обещан­ных автографов. Парижская полиция знала уже о претензиях иностранных ученых и о сообщениях, сделанных Шалем академии и возы­мела другого рода подозрение, нежели заявленное Шалем. Она стала наблюдать за Врэном и накрыла его в то время, как он занимался фабрикацией весьма редкого автографа.

Подделыватель откровенно во всем сознался, это поразило Шаля, как громом. Мнимый граф Буажурдэн со всем своим обедневшим потомством оказался не существовавшим, а все 27,000 автографов, не исключая и до­кументов, об открытиях Паскаля, оказались сфа­брикованными Врэном.

Врэн указал, где он доставал старую бумагу и пергамент, каким обра­зом составлял чернила, имевших вид пожелтевших от времени, он рассказал, каким образом он копировал древние рукописи в луврской библиотеке и в оправдание себя говорил, что он в душе убежден в том, что открытие закона тяготения и вращения земли около солнца действительно принадлежит Паскалю, что только из патриотизма, ради славы Франци, он занялся подделкой автографов. Деньги же, полученные им от Шаля, он употребил, по его словам, «на свои ученые занятия» и «исследования».

Результаты полицейского следствия были так убе­дительны, что Шаль вскоре в заседание академии наук торжественно заявил, что был обманут, что все представленные им в академию документы подложны и что все заключения, сделанные из этих документов, как, им самим, так и его товари­щами, совершенно безосновательны.

В этот день парижская академия наук потерпе­ла такое сильное поражение, которого она долго не забудет.

Если подумать, что 65 человек ученых, составляющих «Academic des sciences», цвет французской нации, не смотря на все предостережения и протесты английских, германских и итальянских ученых, позволили одурачить себя до того, что в торжественном заседании объявили обманщиками двух ученых, в течении двухсот лет считавшихся великими, то невольно придется придти к убеждению, что во Франции, наука и критика находятся в жалком положении. Это не единственный случай, указывающий на то, что французская нация относится необыкновенно легкомысленно к серьезнейшим научным вопросам и решает их с тем же самодовольством, с той же самоуверенностью и с тем же шиком, с какими она сочиняет свои «Орегя bonffes», модные прически, «objets de luxe» и строит баррикады.

В парижской арсенальной библиотеке, с давних пор находилась тетрадь, наполненная разного рода фигурами и буквообразными знаками, тетрадь эта была поименована в каталоге библиотеки «Le livre des snnvuges» (книга диких). Известный библиофил Поль Лакруа, один, из лучших библиографов, пишущий под псевдонимом «Bibliophile Jacob», обратил внимание на эту рукопись, как говорили, американского происхождения, принадлежавшую библиотеке маркиза
де Польми. Вследствие этого соборный священник, из Монпелье, абат Доменех, член парижского географического общества и французского этнографического общества, предпринял издание этой замечательной рукописи. Под надзором министра императорского двора и на счет императора Французов, появились в свет роскошное издание с 228 литографированными facsimiles. Абат Доменех заявил, что рукопись эта есть хроника ацтеков, написанная в 14 главах и содержащая в себе, между прочим, данные, о введении христианства в Мексике, историю ацтеков и их нравы. Эта великолепно изданная книга была посвящена ученому библиографу Полю Лакруа.

При своем появлении в свет, книги эта обратила на себя всеобщее внимание, действительно, до сих пор литература, ацтеков совершенно неизвестна, а этот манускрипт «Jlannseript, pitographique americain precede d'une notice stir I’Etlmographie ties Poaux-Rouges par 1 Abbe Domeneeli» не имеет ceбе подобного.

Эта «книга диких», издание которой стоило стольких трудов и денег, вскоре по выходе своем в свет, была признана одним немецким ученым, библиотекарем Ф. Петцольдом в Дрездене, за пачкотню мальчика немецко - американского происхождения, вероятно из семейства немецкого переселенца в Aмерику, который, не умея хорошенько писать, старался по своему передавать свои мысли особыми знаками и рисунками. Ясно написанные по-немецки слова «Wurst»,«Anne-Marie», «Unschuldige»,«Loffel». Не оставляют никакого сомнения относительно этого маранья, которым сам себя одурачил французский ученый мир. Саму книгу, первоначальная цена которой бы­ла 60 франков, можно теперь купить за ничтожную сумму в каждой парижской книжной лавке.

В настоящее время в парижской академии наук несколько вакантных кресел, на одно из них предложен кандидатом «ученый» библиофил Поль Лакруа или «Bibliophile Jacob». Может быть к его литературным заслугам причислено и открытие этой знаменитой «книги диких»?

При парижском университете существует кафедра китайского языка, которую в течении уже 8 лет занимает профессор Станислав Жюльен, известный своим путешествием в Китай и своим собранием китайских рукописей и произведений искусств. Профессор Жюльен считался во Франции авторитетом во всех вопросах, касающихся Китая, а потому и был выбран в число жюри на всемирной выставке в 1867 году. Приезд китайского посольства в Париж послужил поводом к открытию, что Жюльен совершенно не знает китайского языка и что он в течении 8 лет преподавал своим ученикам какое то наречие бретонского языка. Вследствие это­го открытия Жюльен уволен в отставку и вероятно без пенсии.

«Бессмертные» члены парижской академии всегда были предметом насмешки парижской публики, от­крытие же подделки документов Люкасом Врэном, дало повод к самым злым насмешкам. Действи­тельно, некоторые подробности этого процесса, обна­ружили совершенно непонятные факты, объясняемые только французским легковерием и легкомысленным характером.

Длинный список поддельных автографов представленных в суд, заключает в себе, кроме писем Паскаля и его современников, следующие редкости: 5 писем Абелира и 1 неизвестное его сти­хотворение: «L’amant malheureux», 5 писем Алкивиада к Периклу, 181 письмо Алкуина ученого друга Карла Великого, 6 писем Александра Великого к Аристо­телю, 1 письмо Аттилы к одному гальскому полко­водцу; 8 писем Катерины Баро, вдовы Лютера (ее звали Катарина Лютер и она была урожденная де-Бора); 1 письмо Велизария; 12 писем Бианки Кастильской и три песни, ее сочинения: 1 письмо Юлия Цезаря к гальскому полководцу Верцингеториксу; 18 писем Лауры к Петрарке (Лаура, как известно, была вымышленная личность); 10 писем Карла Мартела к герцогу аквитанскому; 3 письма франкского короля Хлодвига, писанные с поля битвы при Цюльнихе; 3 письма Клеопатры к Катону, к Цезарю и к Пом­пею; 10 писем Корнелии, вдовы Помпея: 1 письмо Эсхила к Пифагору; 1 письмо Ирода к Лазарю: 12 писем Жанны д’Арк к своим родителям; 1 письмо Иуды Искариoтского к Св. Mapии Магдалине; 1 письмо Лазаря, после воскресенья его из мертвых; 1 письмо Магомета к королю Французскому; 10 писем Понтия Пилата к Тиберию; 1 письмо греческой поэтесы Сафо и т. д. и т. д.

Люкас Врэн, как видать читатель из этого списка его творений, не мало не церемонился ни с историческими, ни с вымышленными личностями; для пополнения автографический коллекции Шаля ему при­ходилось подделывать почерки государей, пророков, полководцев и т. п. всех веков и стран. Но во всей этой истории замечательно то обстоятельство, что все эти письма, исключая писем Клеопатры, Иуды Иcкариотского, Аттилы и других, писаны по фран­цузски, в стиле 17 столетия и на бумаге той же эпохи.

Разумеется, смелый обманщик рассказал акаде­мику следующую басню для объяснения этой несо­образности. Все эти письма, в оригиналах, сохра­нялись в турском абатстве и были переведены и скопированы французскими учеными в XVII столетии. Копии сохранились, оригиналы же погибли. Шаль успокоился после такого объяснения, хотя са­м текст этих документов даже и не ученому покажется сомнительным относительно подлинности.

Для примера приводит, текст письма Клеопа­тры к Цезарю: «Mon tres ame, … …Lo XI mars Lаn de Rome VCCIX. Cleopatre».

(Мной очень любимый, наш сын цезаревич здоров, я надеюсь, что он скоро будет в состоянии перенести путешествие отсюда в Марсель, где я имею намерение отдать его в учение, столько же по причине воздуха там вдыхаемого, сколько и по причине хороших вещей, которые там преподают. Я прошу вас сказать мне, сколько времени вы пробудете в тех странах, так как я хочу привести нашего сына сама и спросить вас каким путем. Хочу высказать вам мною очень любимый, удовольствие, которое я чувствую, находясь подле вас. В ожидании я прошу у Богов для нас милости. XI марта VCCIX года – от построения Рима. Клеопатра).

Свирепый Верцингеторикс, предводитель галлов, покрытых звериными шкурами, выдал следующий пропуск одному пленному римлянину: - «Я дозволяю мо­лодому Троу Помпею возвратиться к его государю, императору Юлию Цезарю, и приказываю тем, ко­торые увидят это письмо, пропускать его свободно и помогать в случае нужды. X календ, мая месяца».

Жаль, что такой талантливый человек, как Люкас Врэн, должен был сойти со сцены. Какое бы счастье мог найти Врэн в Риме, в то время, когда там оспаривают у стольких противников непогрешимость папы, непорочное зачатие Божьей Матери и силлабус, он мог бы доставить святому отцу папе весьма драгоценные документы, как то: засвидетельствованный у нотариуса атестат о непогрешимости всех пап, от Св. Петра; авто­граф еврейской повивальной бабки в первый год по Р. X. и оригинал рукописи Силлабуса, подписанный апостолом Иоанном.

Какую богатую, талантливую будущность уничто­жил парижский суд исправительной полиции сво­им приговором. Kaкие интересные исторические фак­ты разъяснил бы Люкас Врэн, при более обшир­ной деятельности: - Оригинальный текста, тронной речи Александра Македонского, переписку Адама с Евой в раю, представленный вексель Иoвa, с над­писью еврейского купца, контракт, заключенный между Ромулом и Ремом при построении Рима, написанный и засвидетельствованный на Римском гер­бовом листе, щведский паспорт Рюрика, выданный ему для проезда в Poccию, формулярный список Хлестакова, визитную карту Евгения Онегина, все эти автографы и документы, может быть, были бы найдены Враном и, вероятно, нашли бы себе поку­пателя!