Россия! встань и возвышайся!
«Бородинская годовщина», 1831 г., А.С. Пушкин
Как ни резко прозвучит, но вполне справедливо – лишись вдруг Европа, Европейский мир какой-либо своей составляющей, Европа осталась бы Европой, а Европейский мир, хоть и потерял бы свою французскость, испанскость, или, скажем, ирландскость, всё равно – остался бы Европейским миром. Иное дело – Русский мир, Русская цивилизация. Эти понятия прочно связаны с Россией и территориально, и организационно, т.е., государственно. И носители этой цивилизации – это русский народ вместе с другими народами, идентифицирующими себя с Русским миром. Не станет России – не станет Русского мира. Переидентифицируются русский и другие сродственные с ним народы – исчезнет Русская цивилизация.
Не имея возможности уничтожить Русский мир физически и учитывая необходимость сохранения России как буфера между Европой и мусульманским миром, свои главные силы Запад направляет именно на эту «переидентификацию». Россия выгодна Западу не как Русская Россия, а как третьесортное европейское государство, целиком зависящее от европейской инфраструктуры. «Сближение», фантомы которого всплыли при Горбачёве и Ельцине, никого ни к кому не приблизили, лишь ослабили и «развинтили» нашу страну.
Хоть калёным железом выжигай на лбу наших политиков великую мысль Александра III Миротворца о том, что у России нет друзей, кроме её Армии и Флота!..
Да, были и есть в Европе люди, хорошо понимающие Русский мир и отдающее должное России, как потенциальной духовной сокровищнице человечества. Вот лишь несколько примеров.
Вальтер фон Шубарт, «Европа и душа Востока», (по-английски “Russia and Western Man”). «Запад подарил человечеству наиболее совершенные формы техники, государственности и связи, но он лишил его души. Задачею России является вернуть её людям».
«Только Россия способна одухотворить человеческий род, погрязший в вещности и испорченный жаждой власти».
Stephen Graham (Стивен Грехам): «Я люблю Россию – иногда мне кажется, что я счастливый принц, нашедший Спящую Красавицу».
М. Беринг в книге «Русский народ» (M. Baring, “The Russian people”, 1911 г.): «То, что я люблю и чему удивляюсь в русском народе, имеет не варварский, живописный или экзотический характер, но представляет собою нечто вечное, общезначимое и великое – именно его любовь к человеку и веру в Бога».
И всё же, подобное понимание России скорее исключение, чем правило. А правилом является навязывание России европейских образцов, да ещё и по двойным стандартам. Как только Россия укреплялась и возвышалась – при Иоанне Грозном, при Петре Первом, в начале царствования Николая Первого, в Европе тут же поднималась волна клеветы, велись информационные атаки, ложь нанизывалась на ложь. Нечто похожее мы наблюдаем и сегодня, так было всегда, и, к сожалению, будет, видимо, и завтра!
Анти русская истерия, охватившая Европу в связи с подавлением польского мятежа 1830-31 гг. – один из наиболее ярких примеров «психической атаки» на нашу страну.
Не будем повторять здесь историю того кровавого противостояния, а для тех, кто захочет освежить в памяти основные вехи давно минувших событий - предлагаю пробежать глазами мой очерк "Декабристы, польские националисты и украинские самостийники" от 16.02.16 г.
К делу!
Итак, после ознакомления и одобрения Государем, получив официальное цензурное разрешение от 7 сентября, 10 сентября (здесь и далее – по старому стилю) 1831 года в Санкт-Петербурге вышла в свет брошюра «На взятие Варшавы», содержащая стихотворение В.А. Жуковского «Старая песня на новый лад» и два стихотворения А.С. Пушкина – «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». Второе известно чуть меньше, а первое стало хрестоматийным, (несмотря на знак «-», который выставила этой патриотичной и политически верной оде «пятая колонна», существовавшая в России с незапамятных времён):
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях, иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? вот вопрос.
Ряд польских, а также либеральных исследователей в России и зарубежом, утверждали, что пушкинское стихотворение написано чуть ли под диктовку Николая I. Очередная ложь, рассчитанная на малограмотных читателей. За месяц до написания стихотворения Пушкин в письме П.А. Вяземскому излагал абсолютно те же мысли, только, разумеется, в прозаической форме: «Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря, мы не можем судить её по впечатлениям европейским… Конечно, выгода почти всех правительств держаться в сём случае правила non-intervention (невмешательства), то есть избегать в чужом пиру похмелья, но народы так и рвутся, так и лают». В том же июле месяце Пушкин обращался к графу А.Х. Бенкендофу с предложением издавать политический журнал со следующими словами: «Ныне, когда справедливое негодование и старая народная вражда, долго растравляемая завистью, соединила всех нас против польских мятежников, озлобленная Европа нападает покамест на Россию не оружием, но ежедневной бешеной клеветою… Пускай позволят нам, русским писателям, отражать невежественные нападки иностранных газет». Артур Христофорович, очевидно, не без согласования с Государем, оставил просьбу без внимания, полагая, что там, где должны «говорить пушки», музам лучше заниматься более свойственными им делами…
К кому же конкретно адресовался Пушкин?
Антироссийскую кампанию во французском парламенте возглавил маркиз де Ла Файет (1757-1834), видный деятель масонской организации «Великий восток Франции». Именно он создал в феврале 1831 года т.н. «Польский комитет» в поддержку мятежников, а в 1833 году им был основан «Союз защиты прав человека». Не обратить ли нам внимание на то, что у правозащитных организаций с момента их возникновения чётко прослеживаются масонские корни и антироссийский вектор?..
Вторил Жильберу Лафайету - Франсуа Моген (1785-1854), видный либеральный политик времён Июльской революции (исторический период во Франции с 1830 по 1848 гг.). И, наконец, активным сторонником восставших был граф Максимилиан Ламарк (1770-1832), прославленный наполеоновский генерал. Что в этой ситуации двигало им в большей степени – любовь к полякам или жажда реванша в войне с Россией – этот вопрос мы оставим открытым…
Реваншизм парламентариев был выявлен Пушкиным со всей ясностью. Он хоть и постоянно использует вопросительную частицу «ль», но на самом деле ни у него, ни у читателей не возникает сомнений в том, что Бородино и Березина ещё очень свежи в памяти французов:
И ненавидите вы нас...
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?..
Итак, все трое Лафайет, Моген и Ламарк, встречая одобрение со стороны Палаты, в своих парламентских речах неустанно требовали незамедлительного вооружённого выступления против России в союзе с мятежниками, т.е. по существу, призывали к началу новой европейской войны. И в русском обществе начало войны многими не исключалось, в том числе и Пушкиным, и поэтому он бросает своим виртуальным противникам столь пламенные строки:
Вы грозны на словах — попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж к нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
То, что к возможному началу новой войны Пушкин относился с полной серьёзностью, говорит и тот факт, что в последующих редакциях поэт убрал первоначальный латинский эпиграф Vox et praeterea nihil (Голос и больше ничего), в смысле: «пустые слова»; т.е. слова могли оказаться и не «пустыми»… Ещё одним подтверждением сказанному служит фраза Пушкина из письма к князю Вяземскому от 14 августа того же года: «Если заварится общая, европейская война, то, право, буду сожалеть о своей женитьбе, разве жену возьму в торока». (Пушкин женился 18 февраля 1831 года.) Смысл данного выражения ясен, но, всё же, уточню: «торока» - это ремешки сзади седла, которыми что-либо к нему привязывалось, то бишь «взять в торока» - что-то взять с собой в поход; в случае с поэтом – не «что-то», а «кого-то» - жену, первую красавицу Петербурга…
Собственно «Клеветникам России» и «Бородинской годовщине» предшествовало ещё одно стихотворение – «Перед гробницею святой» - беспокойные размышления поэта возле усыпальницы М.И. Кутузова в Казанском соборе. Пушкин понимал важность момента, т.к. первоначально русскую армию в противодействии повстанцам преследовали неудачи. Не случайно в середине лета 1831 года поэт сказал графу Е.Е. Комаровскому: «Теперь время чуть ли не столь же грозное, как в 1812 году». А потому и пушкинская реакция на взятие Варшавы, проявленная им в «Бородинской годовщине», вполне понятна и не навеяна извне. Мне попадались различные пушкинские сборники с самыми замысловатыми комбинациями произведений в них. И как-то ни разу не встретилась данная трилогия как некая художественная единица. Я сам для себя свёл и прочитал все три стихотворения подряд – поверьте, ощущение удивительное!..
«Клеветникам России» было написано в Царском Селе в начале или в середине августа, во время осады Варшавы войсками графа И.Ф. Паскевича (1782-1856).
Иван Фёдорович Паскевич – умышленно забытый либеральной интеллигенцией выдающийся военачальник и государственный деятель Российской Империи. Даже простой перечень сражений и кампаний, в которых он участвовал, и заслуженных им наград – занял бы у нас несколько страниц.
Потомок полтавского старшины в войске Богдана Хмельницкого казака Пасько, Иван Фёдорович стал единственным в России полным кавалером одновременно двух Орденов – Св. Георгия и Св. Владимира. Следует подчеркнуть, что полных кавалеров Ордена Св. Георгия в истории было всего четверо – кроме самого Паскевича, это генерал-фельдмаршалы М.И. Голенищев-Кутузов-Смоленский, М.Б. Барклай-де-Толли и И.И. Дибич-Забалканский.
В 1849 году Высочайшим повелением казачьему потомку были назначены воинские почести, определённые только Императорам Всероссийским…
Почти четверть века (после взятия Варшавы и до своей кончины) Паскевич являлся Наместником Царства Польского, что обычно было прерогативой Членов Императорской Фамилии…
В стихотворении «Бородинская годовщина» А.С. Пушкин приводит как бы самую краткую биографию И.Ф. Паскевича (на тот момент времени, разумеется):
Могучий мститель злых обид,
Кто покорил вершины Тавра,
Пред кем смирилась Эривань,
Кому суворовского лавра
Венок сплела тройная брань.
«Вершины Тавра» - горная цепь в Армении, которую преодолели русские войска под командованием Паскевича во время Русско-Персидской войны 1826-28 гг. «Смирилась Эривань» - Паскевич последовательно овладел Нахичеванью, крепостями Аббас-Абад и Сардар-Абад, и Эриванью – столицей Эриванского ханства, а после занятия всей Азербайджанской провинции, двинулся к Тегерану. 10 февраля 1828 года Персия подписала мирный договор, по которому Эриванское и Нахичеванское ханства перешли к России.
«Венок сплела тройная брань» - Пушкин указывает на три военных кампании, из которых Русская армия под командованием Паскевича, выходила победительницей – это уже упомянутая Русско-Персидская война, Русско-Турецкая война 1829 г., окончившаяся взятием Эрзерума и укреплением русских на Кавказе, а также рассматриваемая нами Русско-Польская война 1831 года.
Интересно, а как бы встретил А.С. Пушкин усмирение Венгрии? Ведь именно после подавления русской армией во главе с тем же Паскевичем т.н. Венгерского восстания (1848-49 гг.) николаевская Россия была названа «жандармом Европы». Сколько крокодиловых слёз было пролито по поводу этого наречения прозападными историками и масонами-филантропами! Кое-кто до сих пор настаивает на «покаянии» за «растерзанные и подавленные» Польшу и Венгрию, но следует не «каяться», а гордиться Самодержцем, к которому как ни к кому другому подходит библейское определение «удерживающего». Достигнет ли Россия когда-либо столь весомого мирового влияния? Верится мало… Нет ныне на Руси потомственного казака генерал-фельдмаршала Светлейшего князя Варшавского Ивана Фёдоровича Паскевича-Эриванского…
Но вернёмся к нашей основной теме. Итак, если «Клеветникам России» было написано во время осады Варшавы, то стихотворение «Бородинская годовщина» родилось после получения Пушкиным новостей о взятии мятежной столицы 26 августа как раз в день Бородинского сражения. Известие об этом привёз Государю в Царское Село, где жили в то лето и Пушкины, внук генералиссимуса Суворова – тогда ещё флигель-адъютант Николая I, а в будущем – генерал от инфантерии, Светлейший князь Александр Аркадьевич Суворов (1804-1882). Пушкин был в восторге:
Сбылось - и в день Бородина
Вновь наши вторглись знамена
В проломы падшей вновь Варшавы;
И Польша, как бегущий полк,
Во прах бросает стяг кровавый -
И бунт раздавленный умолк.
В боренье падший невредим;
Врагов мы в прахе не топтали;
Мы не напомним ныне им
Того, что старые скрижали
Хранят в преданиях немых;
Мы не сожжем Варшавы их;
Они народной Немезиды
Не узрят гневного лица
И не услышат песнь обиды
От лиры русского певца.
И вновь Пушкин вспоминает о «клеветниках России»:
Но вы, мутители палат, Легкоязычные витии, Вы, черни бедственный набат, Клеветники, враги России! Что взяли вы?..
Ваш бурный шум и хриплый крик Смутили ль русского владыку? Скажите, кто главой поник? Кому венец: мечу иль крику? Сильна ли Русь? Война, и мор, И бунт, и внешних бурь напор Ее, беснуясь, потрясали - Смотрите ж: всё стоит она! А вкруг ее волненья пали - И Польши участь решена...
Победа! сердцу сладкий час!
Россия! встань и возвышайся!
Греми, восторгов общий глас!..
Тут уместно напомнить, что на взятие Варшавы поэтически отозвались (и в духе вполне близком к Пушкину и Жуковскому) Ф.И. Тютчев и А.С. Хомяков.
По «горячим следам» было выполнено три перевода «Клеветникам России» на французский язык. Первый принадлежал, ни много, ни мало, самому С.С. Уварову (1786-1855), будущему министру народного образования, второй – князю Николаю Борисовичу Голицыну (1794-1866), ветерану Отечественной войны 1812 года, музыканту, писателю, известному также переводом на французский язык знаменитой поэмы И.И. Козлова «Чернец», а третий - А. Цуриковым… Два последних перевода в 1839 году были изданы в Москве отдельными брошюрами.
Как уже было сказано, третьим в той книжке было опубликовано стихотворение В.А. Жуковского «Старая песня на новый лад» или «Русская песня на взятие Варшавы», написанное тогда же – в самом начале сентября 1831 года. Стихи Жуковского были написаны размером русского гимна «Гром победы раздавайся», и также, как оба пушкинских стихотворения, содержали и параллели с Бородинской битвой, и высокую оценку главнокомандующему – И.Ф. Паскевичу:
Раздавайся, гром победы!
Пойте песню старины:
Бились храбро наши деды;
Бьются храбро их сыны.
…
За Араксом наши грани;
Арарат, чудесный плен
Арзерума, Эривани
И разгром Варшавских стен.
Спор решен! дана управа!
Пала бунта голова!
И святая наша слава,
Слава Русская жива!
Гимн Жуковского не содержал исторических отсылок и «злобы дня», а потому современники обратили на него куда меньшее внимание, чем на стихи Пушкина. П.А. Вяземский, так тот и вовсе окрестил творение Василия Андреевича «шинельной одой», намекнув на чиновников-дилетантов, ходящих по начальству со своими поздравительными виршами, и пустил это выражение «гулять по свету».
Выход брошюры разделил светское общество на два лагеря – патриотический, в котором это событие бурно приветствовали, и либеральный, где втихомолку симпатизировали полякам и осуждали поэтов за проявление верноподданнических чувств. Можно сказать, что книжка эта стала первой репетицией того размежевания, которое произойдёт через 5 лет с выходом в свет «Философического письма» П.Я. Чаадаева в журнале «Телескоп». Так, член прозападного кружка любомудров литературный критик Николай Александрович Мельгунов (1804-1867) писал своему другу, также литературному критику, будущему славянофилу Степану Петровичу Шевырёву (1806-1864): «Мне досадно, что ты хвалишь Пушкина за последние его вирши. Он мне так огадился как человек, что я потерял к нему уважение даже как к поэту».
Как ни странно, на сторону Пушкина встали и некоторые декабристы. Так декабрист А.А. Бестужев, широко известный под псевдонимом Марлинский писатель-беллетрист, сожалел, что не может участвовать в боях против мятежников и утверждал, что «поляки никогда не будут искренними друзьями русских». А вот член «Союза благоденствия», уволенный со службы полковник лейб-гвардии Московского полка, Г.А. Римский-Корсаков писал, что после выхода в свет пушкинской оды он отказался «приобретать произведения Русского Парнаса».
Особенно забавно, что среди противников Пушкина оказалась внучка Кутузова Дарья (Долли) Фёдоровна Фикельмон (1804-1863), дочь Е.М. Хитрово. Её неприятие пушкинской оды дошло до того, что она, по её собственному признанию в письме всё к тому же князю Петру Андреевичу, перестала даже здороваться с поэтом! А ведь именно к этому периоду (1830-33 гг.) многие пушкинисты относят её роман с Пушкиным… Так, может, поляки тут ни при чём?..
«В штыки» восприняли пушкинские стихи и правофланговые тогдашней «пятой колонны» братья Тургеневы. Брат Александр писал брату Николаю, находящемуся в политической эмиграции с 1826 года: «Твоё заключение о Пушкине справедливо: в нём точно есть ещё варварство!.. Как поэт, думая, что без патриотизма, как он его понимает, нельзя быть поэтом, и для поэзии не хочет выходить из своего варварства».
Дай нам Бог – всем русским людям – понимать патриотизм по-пушкински…
В.Г. Белинский, переживавший в середине тридцатых годов период увлечения Гегелем, и, хоть сам, не зная немецкого языка, работ великого немца не читавший (переводов тогда ещё тоже не было), активно пропагандировал гегелевский тезис о том, что «всё действительное - разумно». Именно с этих позиций он оценил пушкинские стихи как «гимн действительности»! И позднее, он всегда относил и «Клеветникам России» и «Бородинскую годовщину» к лучшим пушкинским творениям.
Однако, спустя 16 лет в своём знаменитом письме к Гоголю «неистовый Виссарион» вспомнил о них с негативным оттенком. Заведомо разоблачая своими гневными речами самого себя и своих единомышленников, он писал: «Титло поэта, звание литератора у нас давно уже затмило мишуру эполет и разноцветных мундиров. И вот почему у нас в особенности награждается общим вниманием всякое так называемое либеральное направление, даже и при бедности таланта, и почему так скоро падает популярность великих поэтов, искренно или неискренно отдающих себя в услужение православию, самодержавию и народности. Разительный пример — Пушкин, которому стоило написать только два-три верноподданнических стихотворения и надеть камер-юнкерскую ливрею, чтобы вдруг лишиться народной любви». Нет, Виссарион Григорьевич! Не лишился и никогда не лишится Пушкин «народной любви», а вот «либеральное направление», столь восхваляемое Вами, с той поры и до наших дней полностью себя дискредитировало!
Впрочем, Белинский – это одна из ключевых фигур и в истории отечественной мысли, и в истории русской литературы. Его сегодняшнее забвение – едва ли не страшнее вчерашнего прославления. И что за напасти терзают нашу культуру? Почему вчера мы изучали «Письмо Белинского к Гоголю», не читая того, что писал Белинскому Гоголь, а сегодня штудируем «Письмо Гоголя к Белинскому», отвергая само право Белинского на ответ? Почему нельзя трезво рассмотреть оба документа и извлечь из них пользу для дня нынешнего? Кто и что нам мешает? Вопрос…
Приведём ещё несколько отзывов.
Алексей Илларионович Философов (1800-1874), генерал от артиллерии, участник штурма Варшавы писал, не жалея лестных эпитетов: «Какое богатство мыслей самых отвлечённых, выраженных пиитическим образом! Какие возвышенные, прямо русские чувства!»
Е.А. Баратынский писал И.В. Киреевскому, что в оде «сказано дело, и указана некоторая точка, с которой должно смотреть на нашу войну с Польшей».
Солидаризируясь с Евгением Абрамовичем, издатель и пушкинист Павел Васильевич Анненков (1813-1887) в статье «Общественные идеалы Пушкина» («Вестник Европы», 1880 г.) как бы подводит черту под многолетними спорами вокруг этих стихов: «За Пушкиным, остаётся, в конце концов, непререкаемая честь первой попытки подложить нравственную и теоретическую основу под голый факт ненавистного столкновения двух родственных племён».
А как же отнёсся к стихам Пушкина Пётр Яковлевич Чаадаев? Все те, кто заблуждаются насчёт Чаадаева, считая его западником и «декабристом без декабря», смеют предположить, что он симпатизировал полякам и французским парламентариям, а, стало быть, воспринял пушкинские стихи с негодованием. Но на самом деле государственник и основоположник русского консерватизма П.Я. Чаадаев писал Пушкину в письме от 18 сентября 1831 года следующее: «Я только что прочёл Ваши два стихотворения. Друг мой, никогда еще Вы не доставляли мне столько удовольствия. Вот Вы, наконец, и национальный поэт; Вы, наконец, угадали свое призвание. Не могу достаточно выразить свое удовлетворение. <...> Стихотворение к врагам России особенно замечательно; это Я говорю Вам. В нем больше мыслей, чем было высказано и осуществлено в течение целого века <...> Не все здесь одного со мною мнения, Вы, конечно, не сомневаетесь в этом, но пусть говорят, что хотят - а мы пойдём вперёд... Мне хочется сказать себе: вот, наконец, явился наш Данте…»
Пушкинскую позицию, выраженную в этих стихотворениях, впоследствии поддерживал и Константин Николаевич Леонтьев.
Стоит ли говорить, что со словами благодарности к обоим поэтам обращался и один из виновников торжества – сам генерал-фельдмаршал И.Ф. Паскевич?
Известный русский педагог и общественный деятель Лев Иванович Поливанов (1838-1899) писал: ода, «которую скоро знала наизусть вся образованная Россия… как нельзя лучше выразила чувство собственного достоинства». Основатель знаменитой «поливановской гимназии» даёт идеологическую оценку пушкинскому произведению: «… с редкой прозорливостью русский поэт указал… такую сторону, которая озарила и для будущих поколений истинный смысл наших прав в славянском вопросе… С неменьшим достоинством… подкреплено право самостоятельного пути русской политики… Едва ли можно указать во всей европейской литературе более возвышенное произведение в области политической лирики».
К сожалению, такие люди как Поливанов не всегда оказывались у руля народного образования в России… Теперь их, кажется, нет и вовсе…
* * *
Когда в либеральной российской и позднее в советской критической литературе я постоянно встречал ссылки на крайне негативное отношение к этим стихам и к самому факту выхода брошюры «На взятие Варшавы» со стороны умнейшего человека той эпохи, поэта и литературного критика князя П.А. Вяземского, признаюсь – я не переставал удивляться! И дело ведь было не только в том, что Пётр Андреевич ближайший друг и Жуковского, и Пушкина, а в том, что он - истинный государственник, мудрец, реалист! И такая необъяснимая реакция! При этом, свою позицию он отстаивал активно и публично, она отражена в нескольких письмах, в дневнике, в личных спорах с Чаадаевым… Конечно, с какими-то замечаниями князя можно легко согласиться. Ну, например, с присущей ему едкостью, он пишет: «Смешно, когда Пушкин хвастается, что «мы не сожжём Варшавы их». И вестимо, потому что после нам пришлось же застроить её».
Адресуясь к В.А. Жуковскому, Вяземский (вполне в духе помещика-крепостника) писал в своём «Дневнике»: «Очень хорошо и законно делает господин, когда приказывает высечь холопа, который вздумает отыскивать незаконно и нагло свободу свою, но всё же нет тут вдохновений для поэта». Эту же мысль Пётр Андреевич развивает в письме к дочери М.И. Кутузова – страстной пушкинской поклоннице Елизавете Михайловне Хитрово (1783-1839): «Правительство, подчиняясь слепой и непоколебимой необходимости, может подписать смертный приговор народу, как и отдельному лицу, противящемуся установленному порядку и неизменным условиям существования, но поэзия, которая не должна быть помощницей необходимости, не должна вмешиваться в эту прозу действительности. Вот где поэт должен сказать вместе со Христом: «Царство Моё не от мира сего!».
Пётр Андреевич признаётся, что критикой своей ему «хотелось оцарапать и Пушкина», причём «царапаться» князь Пётр собирался, ещё и не прочитав пушкинских стихов! Странно, не похоже на Вяземского. И в полонофильстве никогда он замечен не был… В чём же тут дело?
А дело оказалось не в этических и не в эстетических расхождениях Вяземского с Пушкиным и Жуковским, а именно в совершенно ином взгляде на польский вопрос в целом! Решение моим сомнениям наступило, когда я не поленился и раскрыл сам оригинал. А в оригинале после выше приведённой фразы из «Дневника» идёт следующий текст: «При первой войне, при первом движении в России, Польша восстанет на нас, или должно будет иметь русского часового при каждом поляке. Есть одно средство: бросить Царство Польское, как даём мы отпускную негодяю (выделено мной – Г.П.), которого ни держать у себя не можем, ни поставить в рекруты. Пускай Польша выбирает себе род жизни…»
Таким образом, позиция князя Вяземского по отношению к польскому вопросу становится совершенно ясной! Для него русская кровь, пролитая при подавлении польского восстания, кровь – напрасная; и воспевать эти жертвы, да ещё и сравнивать «плен Варшавы» (Пушкин) с Бородиным – дело непозволительное!
Наблюдательный и саркастичный Вяземский за три четверти века вперёд предсказал верное решение польской проблемы, к которому российские политики пришли лишь в начале XX века, и которое нашло своё выражение в лозунге времён Первой Мировой войны: «Польше и Финляндии – государственную независимость, России – Босфор и Дарданеллы!».
* * *
Есть такая очень древняя боевая песня русичей:
Гой Купала! Гой Ярило!
Солнце землю озарило!
Коловрат поворотись,
Жарче пламя разгорись!
И припев:
Гори, гори ясно,
Чтобы не погасло!
Некий литературный критик в начале прошлого века назвал выход в свет брошюры «На взятие Варшавы» - «вспышкой русского шовинизма».
Как ответить на это обвинение?
Ответим, как и подобает, словами наших славных пращуров:
«Вспышка русского шовинизма», гори, гори ясно, чтобы не погасло!..
