Грандиозный замысел ВГТРК "Война и мир. Читаем роман" произвёл сильное впечатление. Более тысячи трехсот человек всех возрастов и профессий участвовали в этом чтении. От школьников до стариков, от простых читателей до известных европейских актеров, политиков и государственных деятелей. Трансляция велась из разных уголков России и мира, и даже из космоса. На "Культуре" эти "включения" удачно перемежались с показом замечательной экранизации романа "Война и мир" Сергея Бондарчука. Проект действительно стал глобальным, что и отметил в интервью главный редактор телеканала "Россия—Культура" С. Шумаков. Наверное, далеко не всем удалось целиком и последовательно послушать весь текст эпопеи Льва Толстого: чтение было рассчитано на 60 часов. Но само погружение, пусть на мгновения, в глубины философии романа, в стихию прекрасной, яркой, образной русской речи воздействовало, как глоток ключевой воды среди потоков засоренного жаргонизмами, политическими и бытовыми штампами, примитивными эмоциями контента, заполняющего пространство нашего эфира и Интернета. Вот такой эффект производило это чтение — отвечаю советнику президента России В. Толстому, который накануне трансляции признался, что организаторы проекта еще не до конца понимают, "какой это может произвести эффект", и выразил попутно надежду, что это "вызовет всплеск интереса и к русской истории, и к русской литературе, и непосредственно к роману Толстого, к музеям и местам, связанным с его именем".
На это надеяться тоже хочется. Однако для меня главное — расцвет на экране Русского Слова. Ведь в большинстве идущих по ТВ современных российских фильмов, не говорю уж о передачках вроде "Пусть говорят" или какой-нибудь "клаб", персонажи даже в любви объясняются на уровне "Волга впадает в Каспийское море" или "мама мыла раму". На фоне подобного убожества выгодно выделяется сериал "Тихий Дон" С. Урсуляка — пожалуй, единственное в уходящем году по-настоящему художественное кинопроизведение, не оставившее телеаудиторию равнодушной. В целом для меня это авторское кино, как "Солярис" А. Тарковского, и, во многом соглашаясь с оценками этой работы, высказанными в прошлом номере "Завтра" А. Бобровым, всё же замечу, что, на мой взгляд, смелая попытка создателей ленты соединить эпопею с арт-хаусными приёмами частично удалась только в финале сериала, как раз и вызвавшем наибольшие споры зрителей. Сергей Урсуляк не то чтобы отошел от всемирно известной концовки шолоховского романа — он увидел её по-своему, прочитал как бы поверх хрестоматийного текста дальнейшую трагическую судьбу Григория Мелехова — странника по жизненным путям, оказавшегося не готовым к тем испытаниям, которые выпали на его долю по воле времени и истории. Григорий, конечно, никакой не "русский Гамлет", для этого он слишком земной, он укоренен в народной казацкой традиции, но предназначенные ему круги Рая, Чистилища и Ада проходит с достоинством, и на последнем пути встречает всех своих умерших родных, которым кланяется до земли и, как распятый, раскинув руки, грудью падает на пепелище былого счастья, уже несуществующих надежд. То ли горько обнимая родную землю, то ли готовясь принять за нее последнюю муку… Еще живой — он мертв. А с ним и вся прежняя жизнь, все родственные связи, весь уклад, который вскормил его. Вечен лишь Тихий Дон за его спиною, косогоры и перелески величественной донской степи. Река, её как будто замершее течение, в разном освещении, в разные времена года, играет в фильме огромную символическую роль, в чем немалая заслуга оператора Михаила Суслова. В финальных эпизодах фильма мне слышится еще и некий внутренний спор со знаменитыми строками Ф. Тютчева: "Блажен, кто посетил сей мир/ в его минуты роковые!/ Его призвали всеблагие / Как собеседника на пир". Жестокая реальность войн и революций оказывается невероятно далека от романтических упований. Не всякому дано выдержать подобное со-беседование…
Однако волнует другое. В мыслях, вызванных просмотром "Тихого Дона", естественно, рождаются параллели с современностью. Совсем не те, которыми пугали аудиторию всевозможные пиарщики сериала: мол, посмотрите, насколько кровопролитны гражданские противостояния, как страшны расколы в обществе, к чему приводят революции и т.д. Практически в духе либеральной публики, предлагающей трактовку событий 1917-го года и Гражданской войны как торжество биологического, звериного начала в человеке, не более. Коварное упрощение! Хотя никто не спорит о высочайшей человеческой цене социально-исторических катаклизмов. С. Урсуляк, мне кажется, поддался либеральной риторике (возможно, он разделяет ее) и вполне сознательно не поднялся на высоту идейного столкновения противоборствующих в романе сил. За кем здесь правда, кому и чему служить? — неясно в его версии шолоховской эпопеи. Режиссер и авторы сценария, сделав акцент на личностной составляющей этой исторической драмы, предоставили зрителю право додумывать самому, из-за чего, по каким причинам разгорелась братоубийственная война на Дону. Снова, как и в случае с эпопеей Толстого, будем надеяться, что эта экранизация побудит людей, особенно молодого возраста, взять в руки роман "Тихий Дон", или посмотреть знаменитый одноименный фильм Сергея Герасимова (1956‑1958 гг.), что тоже немало.
Остается вопрос: удастся ли нам, сегодняшним, зараженным потребительством и стремлением к гедонизму, разучившимся самостоятельно думать ("не грузи" — популярная присказка), массово поглощающим всевозможные "продукты", ладно, "со вкусом" вишни, шоколада и пр., но "со вкусом" литературы, творчества, настоящего большого дела, отличать подделки от подлинного? Наконец, есть ли что-то у нас за душой, способное сквозь заманчивые обещания светлого "общечеловеческого" будущего разглядеть свое предназначение на родной земле? Разумеется, кроме того, чтобы обогащаться с акульей алчностью. Несмотря на пережитое, у Григория Мелехова в романе Шолохова такие точки душевной опоры были.
