Вот пришел Андрей Правозванный, Редакцией освященный, слегка возмущенный, строго, по-прохановски, посмотрел и спросил:
- Пошто смерд толоконный шумишь здеся, бульку мутишь?!
Смерд толоконный, харя партхозактивная – Лерка Черновски, страхами пучимый, натырил добра державного в палатах геологических, заморским иродам душу продал, детушек в прикормные места обустроил, но понял: задули ветра Рассейские, степной травой – ковылем навеяло, тучи захмурились по-путински, вот вот гром грянет и стрелы жгучие в гузки посыпятся и ему, и детушкам, и бабушкам и роду всему хитрому, да недоброму к России Матушке, да народу ея. Смерд толоконный Лерка Черновски растревожившись, речь повел свою хитрую да ответную, под взглядом Андреевским, гундося жалобно:
- Я Ваше высоко превосходительство завсегда для блага отечества лоб свой толоконный бил, не жалея живота своея, пёкся о землях и водах, о нефти и всяких народах, как справный и честный воевода и добро мое праведной службой нажито и жисть моя грешная, все что хотите…
Спросил Андрей прямо по-путински лабрадорку свою придерживая по кличке Иронка, которая рычала в нетерпении на гузку Леркину глядючи:
- А говорили про тебя, гусь ты перепончатый, слова еретические выкрикивал, в секту партхозактивную хаживал, братьёв наших «азиатами» обзывал «ближнем зарубежьем» клял, о Главнокомандующем грязные баляки плел, с девкой ГОСДЕПКОЙ, толь польской, толь мериканской путался, аки кабель блудливый, да и воровал знатно, державе вредя когда в воеводствах был, говори пес смердячий правда ли это?!
Отвечал Лерка поганый, тресясь в страхе подлом, и занялся меж ними разговор суръёзный, редакционно строгий:
- Л.Ч.: Врут, врут люди недобрые, федорой свидомые, сами трижды продажные, да башибузуки ташкенсткие, волки степные, тати ночные, нами недобитые, да вами прикормленные, только вот Ваше благородие, правильно говорят людишки, что сколько волка не корми, а он все на баб смотрит, кабы чего не вышло…
А я, Ваше преосвященство, к братьям нашим меньшим всегда хорошо относился, вот недавно хвост у ишака Ходжи Насреддина позолоченным гребнем расчесывал, похвалу получил от друга евонного хозяина, Поэта знатного, у нас почитаемого…
- А.П.: Знаем Поэта знатного, душа он добрая, таких как ты жалеет искренне, от того-то и взгляд свой бросил на тебя беспутного и на подругу твою сварливую, всем недовольную. А волкА моего посторожись, от Малюты, от Скуратыча род его дерзкий, но служивый, давно порвать тебя и всю твою черновскиндю порывается сдерживаю пока, но пока… А сам то что так и будешь 282 раза вредить мне со своими скоморохами подлыми, роду племени незнамо какого, толи мизерного толи летютькинского, толи рахмазульского, а то ищщо не приведи Господи абы какого, сволочного да антироссийского?! Прям хаусня какая-то, Господи прости!
- Л.Ч.: Вот те крест, Ваше благородие, больше ни ни, не лишай меня пенсий и доходов воеводской праведностью заработанных, не ссылай род мой управный к злым зулусам, ибо нехристи они, теперь я только правильные стихи женщин красивых, новеллой поцелованных, да мужей государственных, по-прохановски читать буду как молитвы всенощные (чёй-то я невыспамши, сплю плохо – подумалось смерду – все волчара этот ненавистный снится, скалится нелюдь, ух бы я его, кабы…) да слова правильные и отечески любовные даже не говорить, а орать буду на углу на каждом, да на перекрёсточке неважном!
- А.П.: Даешь слово свое подлое, партхозактивное, смердоклятное?!
- Л.Ч.: Даю, даю Ваше вашество бесценное, многодрагоценное, хочь землю жрать, хочь нефть пить буду!
- А.П.: Ладно, была родила, чтоб незабылА, так уж и быть, прощеваю я тебя, токмо в последний раз, а то…!!!
- Л.Ч.: Как на духу, всю правду, всегда-завсегда, честное клятвоположенное!
- А.П.: Ну вали тады отсель, пока живехонек, но помни смерд, пока живехонек…
И повалил Лерка в апартАменты свои, в лихие годы хитростью приватизированные, натурой своей ненасытной, удрученный разговором с Андреем, да гражданством пока непотерянным, а придя домой, хлопнул коньячка армянского из запасов старопартийных, вспомнил про партбилет, который съел для скрытности, шальных девок студенток, зоны отдыха, пьянки веселья, довольство которое было тогда, когда в прошлом их принимали, как делегацию ВИП персон в братских, а теперь гадских республиках, грустя вышел во двор, кликнул болонистую сучку по кличке Мизерка, та тотчас бросив грызть «Философские тетради» Ленина, грязным колобком устремилась к нему, а он присел и запел свою любимую, а та подвывать ему стала и понеслась:
Ты сбежала к татарину в степи,
Я ушел свой хабар добывать.
На до мною все сроки заслуженно светят,
За тобой горько плакает мать.
Пр.
А путь и далек и долог
И низзя почесаться взад,
Держись «геолог»,
Крепись «геолог»
Госдеп тебе брат и сват.
В коррумпированном сообчестве горкомовских воевод погоняло Леркино было – «геолог», потому что время от времени ему молоточком по тыкве постукивать не мешало, для лучшего соображения в развале и обворовывании страны, которая с детства была не по душе. И даже визги, тявканье, хозяйские окрики прервавшие песню и подвывание Мизерки, визги пса по кличке Молчан, вместе со всем шумом, решившего в очередной раз вернуться, выброшенного на улицу из-за старости, визги и скулеж Молчана, смешанные с кудахтающим тявканьем Мизерки, матерными выкриками Лерки, бессердечными пинками, пинками Молчану так преданно по-собачьи приковылявшему туда, туда где его любимыми занятиями были грызня использованных в сантехнических целях мочалок и облаивании всех подряд, кроме хозяина и его сварливой подруги, которая иногда пописывала душещипательные вирши про любовь, огурцы, редьки, капусту и другие овощи протухавшие на брошенных полях, одинокие и никому не нужные, про былую морковь, взращённую в прошлых Душанбинских понедельниках, вторниках, воскресениях и четвергах, так как в остальные дни недели обыкновенно обсуждалась жизнь не присутствующих соседей, всяческие империалистические капиталовложения вселенского жулья, все это вместе и даже шумы с криками Леркиных домочадцев, животной живОтины, самого Лерки, не нарушали покой равномерно протекающей окружающей действительности, так было принято, а может привиделось как сон с булькающими в процессе готовки котлами плова для бедных, с неподаренными велосипедами и куклами, но сбывшимися слюнявыми поцелуями взасос в укромном уголке привиделось как может быть сия незатейливая история, да только в природе во всеобщем ее окружении как будто бы еле слышно и напевно-минорно, звучало речитативом: не мы такие, жизнь такая, не мы такие, жизнь… А Андрей Правозванный пошел дальше порядок и справность наводить в вотчине ему вверенной, в душах ему доверившихся, с веселой ясностью в светлое «Завтра».
ТТ.
Ноябрь, 2016 г.
Ташкент.
