Русская мечта неизъяснима, но при этом она живёт в каждом подлинном творении поэта, композитора, художника. Обыденное слово, привычный звук, незатейливая линия, окрылённые русской мечтой, достигают неземных высот, наполняются небесными смыслами.
Если русская мечта поселяется в сердце творца, она вытесняет оттуда уныние и скверну. Принявший русскую мечту будет не "радоваться неправде", а "сорадоваться истине", не умножать боль, а врачевать раны, не сгущать тьму, а "одеваться светом, яко ризою".
Геннадий Животов — художник русской мечты. Он нашёл для её выражения глубинные образы, в которых единица становится равна миллиону, когда зрителю в небольшом рисунке открываются века и тысячелетия. Копьём Пересвета, пером жар-птицы, всплывающим Китежем художник выражает то, на что философу и учёному нужен "Нил чернил".
Многолетний сотрудник газеты "Завтра" Животов превратил свои рисунки в изобразительные передовицы. Он стал художником, которому посчастливилось обрести читателя. Широкая публика знает Животова "не по залам и по салонам", а по газетным полосам, что каждую неделю врываются в культурное пространство, как новое слово в обветшавший словарь, как пробуждающий монотонную партитуру повседневности звук.
Но, несмотря на работу в газете, где идёт "вечный бой" с "торжественными изменниками" и "надменными клеветниками", рисунки Животова — не карикатуры и шаржи, не однобокие фельетоны и сатира… Даже когда Животов беспощадно обличителен, когда он выставляет на всеобщее обозрение "голых королей" — даже тогда он светоносный художник, выполняющий особую миссию особыми средствами.
Геннадий Животов — метафорист. Метафора — его главное оружие. Определённая Ломоносовым как "сближение далековатых идей", метафора способна у Животова на прямое переливание смыслов, на совмещение разнородных систем координат, когда из видимых плоскостей рождается прежде неведомые объёмы, пространства, в которых живёт русская мечта.
Для Животова русская мечта — это потемневшая в нашу эпоху икона. Божественный лик на ней сокрыли гарь десятилетий, мрак заблуждений, хула врагов. Но сквозь плотные слои лик постепенно проступает: то ли икона обновляется, то ли мы прозреваем.
Животов как художник прозревает быстрее других: его око привыкло пробиваться сквозь тьму. Животов реставрирует икону: снимает напластования мрака, чтобы явить лик мечты, способный озарить всю нашу жизнь.
Недавно вышедший двухтомный альбом политической графики Животова — это сбережение русской мечты. Первый том, посвящённый 90-м, предстаёт как "далёкое близкое": то, что было тридцать лет назад, память хранит, будто вчерашний день. И при этом "как много пройдено дорог". И при этом — в борьбе за Отечество "за годы сделаны дела столетий".
Может быть, "из памяти изгрызли годы", кто стал прототипом некоторых мелких бесов. Может быть, из рисунков Животова постепенно уходят исторические детали, но при этом образы наполняются надвременным, бытийным содержанием. Злодеи минувшей эпохи сегодня оказываются аллегорией зла, "сном разума, рождающим чудовищ", "садом земных наслаждений", всадниками апокалипсиса.
Первый том графики — это "попрание тьмы". Сквозь карту усечённой России пробиваются серп и молот рабочего и колхозницы, рассеивая свет на всё постсоветское пространство. Народ-победоносец в облике красного витязя отсекает голову орлу со свастикой вместо крыльев. Русский БТР совершает Приштинский бросок — пробивает путь справедливости, восстанавливает "правду Бога". Пушкин своей тяжёлой тростью грозит клеветникам России — и от одного взмаха они разлетаются как сор.
Второй том — "хождение во свете". Постепенное накопление сил, пробуждение веры и воли. "Свете светлый, светло просвети" — звучат слова молитвы в каждом рисунке Геннадия Животова. Ратники бессмертным полком идут среди облаков, и оттого становится твёрже наша земная поступь. Крымский мост уходит за горизонт — и там соединяет небеса и воды. Сирин, русская птица счастья, прилетает в разрушенную Пальмиру, несёт весть о том, что "претерпевшим до конца" даруется Победа. Спаситель от Голгофского креста ведёт Россию по благоухающему лугу. И в этом крестном ходе — икона преподобного Сергия Радонежского и Родина-мать с Мамаева кургана, воин, лишённый очей на недавней войне, и космонавт, увидевший Землю в иллюминаторе и вспомнивший синий цвет на иконах Андрея Рублёва. Крестный ход ждёт рассвета — солнце встаёт нимбом над головой Спасителя.
Русская мечта, чтобы оставаться мечтой, не должна открываться до конца, являть себя во всей полноте. Но так хочется вновь и вновь зреть её в метафорах художника. Геннадий Животов берёт чистый лист, угадывает на нём контуры мечты, неспешно прорисовывает агнца, рыбаря, голубя, парящего над Россией.
