По ночам все так же
Снится мне деревня,
Отпустить совсем не хочет
Родина моя.
Из песни.
Однажды пожилая интеллигентная женщина преподала мне поучительный урок, когда, будучи проездом в Москве, в толчее подземного метро, нечаянно задела ее своей сумкой и, оправдываясь, в смущении сказала: «Извините, пожалуйста, я из провинции, деревенская, в столице бываю редко и не привыкла к такому многолюдью».
- Ничего, не огорчайтесь, все мы вышли из деревни, - с прощающей улыбкой ответила она.
Когда известный поэт приехал из Москвы в свой южный солнечный город, где родился, то увидел среди современных сверкающих новостроек чудом сохранившуюся древнюю глинобитную кибитку, в которой прошло давнее детство его. Он плакал от этой встречи с колыбельной кибиткой своей счастливыми слезами и выплакал целую пиалу (чашу) блаженных слез.
Когда я приехала из города, в свою лесную смоленскую деревеньку, где некогда стояла моя родная бревенчатая хата-изба, то не обнаружила ее и также плакала, уронив не меньше слез, чем достопочтенный поэт. Ибо не было уже домика деревянного, резного моего. Поросло бурьяном и не узнать то место, где он стоял, когда-то появился на крутом берегу у тихих истоков Шуицы.
Давно стерлась с лица земли маленькая деревенька, где некогда прошло невозвратное детство. А сколько их у нас таких, исчезнувших во времена Хрущевского укрупнения 60-ых годов и в новый перестроечный период деревень, селений? Десятки? Сотни? Тысячи?!
Но как хочется снова вернуться в отчий дом, туда, где ты делал первые шаги и научился ходить, где затевал свои первые детские игры, мечтал о будущем, был счастлив, верил в удачу, любил.
День выдался погожий и ясный, когда вместе с престарелой двоюродной тетушкой Ариной отправились мы из бывшей полусохранившейся Центральной усадьбы упраздненного в 90-е годы совхоза проведать родные места и свою бывшую, лежащую в пяти километрах от нее, ныне исчезнувшую деревню.
Нас вызвался подвезти на своем стареньком мотоцикле с люлькой бывший ветеринар, а теперь пенсионер Николай Алексеевич. Он частенько наведывался в те места за грибами.
Малоезженная, забытая дорога петляла вдоль реки, мимо умерших деревень и заросших травой, неухоженных полей. В заброшенных опустевших деревнях еще кое-где уцелели сады. Пахло наливающейся антоновкой, черной смородиной и малинником.
Миновав большой, с перестойной травою некошенный луг и брошенные поля, мы подъехали к небольшой излучине Шуицы. Арина попросила Николая Алексеевича остановить мотоцикл, и мы спустились вместе с ней вниз, к реке.
Вода в реке кристально-чистая и прозрачная. Сквозь нее видно множество перекатывающихся разноцветных камушков на дне: белых, желтых, красных, гладких, в полоску и мелкую крапинку. Но больше всего лежало на дне голубых и синих камней.
- Это Синий Омут. Здесь воду можно пить прямо из реки, - сказала Арина, зачерпнула ладонями и испила из них чистой холодной водицы, а потом омыла ею свое, покрытое мелкими морщинками доброе лицо.
Вот, наконец, и наша деревня. Мы отпустили Николая Алексеевича собирать грибы, а сами отправились туда, где ранее находилась усадьба Арины.
Все здесь неузнаваемо изменилось. Едва угадывалась и стала совсем не хоженной пролегающая вдоль деревни дорога. Речка обмелела и заросла осокой и камышом. А молодой березняк на другом берегу реки, за которым расстилался просторный заливной луг, превратился в настоящий лес. На заливном лугу цвели летом небесно-голубые незабудки, душистые фиалки и синие колокольчики. Ранней весной, когда еще лежал снег, на солнечных проталинах возле березняка появлялись первые цветы – подснежники.
- Здесь был наш дом и рос сад, - отирая невольно накатившуюся слезу и указав на засохшие вишни, на поросшее чертополохом с крапивою место, пояснила старая Арина.
Но вот мы дошли до небольшого взгорочка и остановились возле усыхающего кустика сирени и одинокого деревца рябины. Они росли под окнами моего бывшего родного дома. Раньше внизу, под пригорком, на широком плесе реки была пральня с мостиком, от которых не осталось и следа. Сгнили давно от времени. В детстве я сбегала по узкой тропке с пригорка к реке, чтобы умыться или набрать в ведерко светлой речной водицы для полива в жаркий летний день.
Весной вся деревня утопала в белой кипени цветущих вишнево-яблонево-сливовых садов, которые без человеческого ухода и пригляда давно увяли и засохли. От нашего сада сохранилась лишь старая, коряво разросшаяся раскидистая яблоня, с наклонившимися до самой земли под тяжестью обильных плодов ветками.
-Ух! Плодоносит еще, уцелела! - удивилась Арина и сорвала с ветки два яблока. Одно взяла себе, а другое подала мне. – На этой яблоне созревали самые сладкие и самые вкусные яблоки во всей деревне. Возьми, попробуй. Твоя мать любила угощать ими детишек.
-Ой, одичали совсем яблочки, - поморщилась она, откусив небольшой кусочек.
Я тоже попробовала яблоко. Оно сильно горчило на вкус. Но тут то ли от неожиданного ветерка, то ли от нашего человеческого присутствия, с отягщенных, согбенных веток посыпались водопадом на затверделую, поросшую бурьяном землю с шумом дикие яблоки. Мы стояли, не двигаясь, ошеломленные невиданным зрелищем.
Еще долго потом помнился мне, снился и чудился одичавший, заброшенный сад, горький вкус и гулкий стук падающих с веток, разбивающихся о землю несобранных яблок.
Да! Лишь на ухоженной, обласканной человеком земле созревают сладкие яблоки, лишь у обжитых родных берегов цветут лазоревые незабудки, распускают свои венчики синие колокольчики, рождаются добрые сказки, звонкие песни, любовь и мечты.
-Опустел край родной. Поросла чернобылом, бурьяном, чертополохом, покрылась бездорожьем земля моя. Исчезли с лица ее забытые всеми Богами давние деревни наши, вместо того, чтобы расти, богатеть и процветать, как обещали в свое время реформаторы. Но обещания так и остались одними обещаниями, - с горечью произнесла Арина. - А как пели раньше с вечера и на заре в здешних родных местах соловьи! Мы заслушивались их сладостным пением. Никто не слышит их теперь. Даже птица, соловей крохотный, селится и поет, разливая свои звонкие трели в березняке, ивняке над рекой, для слуха человека, для его души.
Опустели здешние места. Не поет здесь больше соловей. Ушел человек с обжитой земли в поисках счастья и лучшей жизни. Устремился в края дальние, незнакомые. Ходит, бродит по земле чужой, прибивается к городам удушливым, пыльным, каменным. Ищет мечту несбыточную свою. А где она, мечта, счастье твое, человек? Не здесь ли, у порога отчего, покинутого, у ручья бегучего, хрустального?..
Наконец, вернулся на своем фыркающем стальном коне Николай Алексеевич с полной корзиной подберезовиков и подосиновиков. Мы пригласили его присесть вместе с нами на прихваченную Ариной и расстеленную под знакомой раскидистой яблоней клетчатую скатерку и предложили отведать горячего чая из термоса и испеченных ею домашних пирожков.
-Ой, спасибо, присяду отдохнуть, а то я устал и проголодался. Грибов тут видимо-невидимо растет. Только собирать некому, - сказал он, принимая из рук Арины чай и пирожки.
Когда мы покидали заброшенную деревню, приближался летний вечер. Остывала нагретая за день солнцем земля. На обочине поросшей густою травой дороги звенели цикады и стрекотали неуемные кузнечики. В высоком, нежно-бирюзовом небе подсвеченные лучами заходящего солнца разбегались курчаво длинные перисто-барашковые розоватые облачка. А на востоке неожиданно появилась полная круглая луна. Все это вместе создавало неповторимо прекрасную, почти неземную, сказочно-фантастическую картину.
-Ах, какая красота необыкновенная! Не найдешь нигде такой! – произнесла от нахлынувших чувств Арина.
Но как спасти родную землю от опустения? Вернется ли вновь человек в покинутые места, вдохнет ли душу в заброшенные поля, оживит ли забытые дороги, совсем осиротевшие, одинокие берега ее?..
