В старой советской книге «Эстетика поведения» 1963 года выпуска есть примечательная, броская фраза, на которую нельзя не обратить внимание: «Красивый человек – это человек коллективист». Ни много, ни мало. На первый взгляд, эта «конструкция» отдаёт откровенным идиотизмом, потому что автор сознательно (а возможно даже подсознательно, следуя некоему порыву, едва ли не инстинкту) смешивает несмешиваемое: внешнюю презентабельность - с одной из форм общественных отношений. Далее следует расшифровка формулы – человек прекрасен не только и не столько своим румяным лицом, стройным телом да буйными локонами, сколько богатыми душевными качествами и достойным поведением. В противном случае, такой красавец тут же обращается пустым, эгоистично-жестоким и – уродливым… Дорианом Греем или ещё какой-нибудь Элен Безуховой, с которой Лев Николаевич Толстой «расправился» довольно сурово.
Иначе говоря, коллективизм, умение подчинить своё трепетное, противоречивое «Я» - интересам сплочённого общества являлось уже не просто важной составляющей социального бытия, но и вторгалось в эстетические категории. Разумеется, сейчас, в эпоху моды на цинизм, это смотрится дико или же - забавно. Юным – смешно. Тем, кому за тридцать – чаще всего печально. Одни тоскуют по советскому «чувству локтя», другие вспоминают его с содроганием и пугаются любого посягательства на их уникальную privacy, добытую в боях за демократию и свободный рынок.
Но к разговору о социалистических нормах общежития мы ещё вернёмся. А сейчас хотелось бы поговорить на тему, вроде бы не связанную с вопросом коллективизма / индивидуализма. Как вы думаете, почему у современных кинематографистов не получается создавать шедевры, точнее так – «народное кино»? Начну издалека, и не спешите говорить про некие злые деньги, которые сейчас диктуют волю создателям. Дело в том, что современное российское кино создаётся в подражание западным, чаще всего американским, образцам. А что лежит в основе западной, а, в особенности – американской культуры? Индивидуализм и стремление к личному успеху, то есть типичная для западного мира ценностная ориентация.
Тут уже не так важно, праведно или неправедно человек стремится к своему первому миллиону, к своей звёздной роли, к своим вершинам и глубинам. Он делает это ради себя, в первую очередь. У него есть некий, изначально выстроенный смысл – добиться успеха. Он может преодолевать обстоятельства (честь ему и хвала), он может виртуозно хитрить и обманывать богатых подлецов (подлецов же!), он может красиво – через тернии к звёздам – идти к своему счастью. К своему. Возможно, не мешая и даже помогая окружающим, идущим своими путями – каждый к своей персональной цели. Талантливый одиночка спасает мир от нашествия инопланетных чудовищ. Ему не верили. Его даже упекли в сумасшедший дом, а потом он их всех всё равно спас. Порядочный, сильный и красивый полисмен бросает вызов мафиозному клану, а в финале один на один сражается с мастером кунг-фу (чаще всего в заброшенном производственном помещении). Битва длится минут десять, после чего окровавленный герой прижимает к себе соблазнительную блондинку, покрытую не сажей и ссадинами, а несмываемым макияжем. Он победил, ему и лавры. Затурканная провинциалка в безобразных очках нанимается на работу в шикарный столичный офис, чтобы в конечном итоге обернуться чуть ли не «Мисс Америкой». Занавес и аплодисменты.
И это не только и не столько кино, ибо синематограф всегда обслуживает основные идеи, усвоенные, привычные и понятные обществу. Любое произведение западной литературы – будь то поучительный «Дэвид Копперфильд» или очаровательно-бесполезная «Анжелика» - всё это истории личных амбиций, персональных побед, индивидуальных счастий. Даже такая знаменитая книжка о крепкой мужской дружбе, как «Три мушкетёра» не так уж проста и наивна, как это может показаться на первый взгляд. Заметим, что это не просто смакование опасных и весёлых приключений четырёх друзей – красной нитью произведения проходит история успеха шевалье Д`Артаньяна. В одной из статьей, посвящённых буржуазной системе ценностей, была хорошая фраза, смысл которой заключался в следующем – практически любая западная вещь, будь она талантливой или же бездарной, оказывается обращена к архетипу Гадкого Утёнка. Будет ли этот Утёнок счастлив в роли Прекрасного Лебедя – вопрос второй, однако, тема личной победы над обстоятельствами и персональной драмы – это основной вопрос западного искусства. Лев Николаевич же ценил в «Войне и мире» именно мысль народную.
Итак, мы знаем, что западная цивилизация выстроена на началах здорового индивидуализма, она любит героя-одиночку, она, если говорить более весомыми категориями – антропоцентрична, ибо вертится вокруг отдельного Человека и его личных потребностей, амбиций, удобств. Ибо как шутили неугомонные сатирики перестроечной эпохи: «У них на Западе всё для человека, у нас – для народа». И тот самый народ, сидя в зале, покатывался от смеха, ибо подразумевалось, что у них там 150 сортов колбасы для человека, а у нас – очередной прокатный стан для безликого народа. А вот теперь вспомним о советском, точнее - о русском коллективизме. Можно привести в пример и общинное земледелие, сопрягаемое с общинным способом решения всех проблем, и даже дворянское самоуправление, которое имело место с екатерининской эпохи до 1917 года. Екатерина Великая очень хорошо понимала тот народ, которым правила – она знала, что русский народ предпочитает коллективные формы бытия, мыслит себя, как живой сплочённый организм, а не как сборище «уникальных индивидуальностей», цель каждого из которых – оседлание личной Фортуны.
Впоследствии знаменитый философ-славянофил Алексей Хомяков сформулирует понятие «соборности». Русское слово «собор» созвучно и близко по смыслу глаголу «собираться» - «со-бор». Соборность – это целостное сочетание личной свободы и единства многих людей на основе всеобщего понимания абсолютных ценностей. Такое понимание соборности соответствовало древнерусскому понятию «лад» и было неразрывно связано с общинной жизнью русского народа. Соборность отвергает такое понятие, как «личное счастье», утверждая, что быть счастливым в одиночестве невозможно. Советский коллективизм продолжал, по сути, ту же идею. Коммунизм, к которому предлагалось стремиться рабочим, колхозникам, писателям и космонавтам подразумевал непременную общность, ибо в переводе с латыни commūnis — это, собственно, и есть «общий».
Дома-коммуны 1920-х годов были не бездумным экспериментом шального послереволюционного десятилетия, но попыткой приноровить ту самую общинность – к требованиям новой идеологии. Правда, вскрылось много перегибов и ошибок. От домов-коммун отказались в пользу традиционного уклада – общинность на Руси никогда не посягала на семейные устои и личную собственность. В последующие десятилетия коллективность, сплочённость играли огромную роль в формировании человека и общества в целом. Другое дело, что часто это выливалось именно в подавление индивидуальности, на чём сыграли в конце 1980-х творцы так называемой Перестройки. Так, на месткомах и парткомах могли обсуждаться супружеские измены и любые отношения внутри семьи. Если вы смотрели фильм «Разные судьбы», то, наверняка, помните, как на комсомольском собрании молодёжь обсуждает избиение молодой жены – мужем-студентом. «Нет, пусть он скажет, за что меня избил!», - кричит залу героиня Татьяны Пилецкой. Или, например, в культовом фильме 1970-х «Служебный роман» подонок Самохвалов просит общественницу Шурочку разобрать любовную «лирику» Ольги Рыжовой на месткоме.
Этим и подобным глупостям (или подлостям?) радостно противопоставлялась тотальная свобода человека на Западе. Да, ты там никому не нужен, но тебя не будут полоскать на собраниях трудовой ячейки. Ты хорош уже потому, что это – «Ты». Тебя ценят (или оставляют подыхать в канаве) потому что ты свободен и не только от Шурочек, но и от любой системы. Твори, выдумывай, пробуй. На экранах и на страницах книг появились герои-одиночки, которые один на один сражаются с другими такими же. Но не получается… Герои выглядят картонными, пластмассовыми, бесполезными. Потому что не монтируются с менталитетом. Привить полный индивидуализм и прочие добродетели дядюшки Скруджа никак не получается. Потому и не выплясывается «народное кино», не выходят культовые шедевры и прочие «жемчужины» - любая вещь напоминает сказочного Тянитолкая, у которого один смысл тут же противоречит - другому. А на выходе, как водится, ноль.
Сейчас – самое время осмыслить то наследство, от которого мы так лихо отказались в 1990-е. Советский образ жизни уже не видится ужасным – как выяснилось, в нём было много хорошего. Он ждёт своей грамотной переоценки, разумеется, с учётом повседневных реалий. Взять в жизнь современную всё то лучшее, что было когда-то – наша посильная задача.
