Меня представили здесь, на "Сталинских чтениях", как председателя Русского экономического общества имени Сергея Фёдоровича Шарапова. С.Ф. Шарапов — дореволюционный экономист, умерший в 1911 году. Наиболее известная его работа — "Бумажный рубль". И, когда я изучал денежно-кредитную реформу в Советском Союзе, то увидел, что многие идеи Шарапова были реализованы.
То есть, для индустриализации нужны были интеллектуальные наработки, но не менее важным было и наличие соответствующих политических условий. В середине 1920-х годов у Сталина были серьёзные оппоненты как слева, так и справа — они тянули страну в разные стороны: Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сокольников (он же Бриллиант)… Кстати, Сокольников был наркомом финансов. Он готовил денежную реформу. Его льстиво называли вторым советским Витте. Как вы знаете, будучи министром финансов, Витте провёл денежную реформу, и в 1897 году у нас был введён золотой рубль. Фактически на Россию была накинута "золотая петля" Ротшильдов. А Сокольников, собственно, хотел провернуть то же самое. Однако Сталин вовремя успел сместить его с поста. Слава Богу, у нас после нэпа золотого рубля в обращении не было. Если бы появился тогда, то мы бы откатились на позиции начала XX века, и у меня не хватает фантазии представить, что произошло бы с нашей страной!
Так что, безусловно, Сталин был человеком с хорошей интуицией. Некоторые говорят, что он был выдающимся теоретиком, приводя в пример его книгу "Экономические проблемы социализма в СССР". С моей точки зрения, Сталин как практик намного интереснее Сталина-теоретика. Самое главное даже не в том, что он что-то изобретал, а в том, что он умел подбирать нужных людей и прекрасно чувствовал общий курс, по которому должна двигаться страна. Он быстро схватывал суть тех или иных предложений, исходивших от экономистов.
Идеологом партии долгое время считался Николай Бухарин. Он утверждал, что нам нужна эволюционная модель индустриализации, и что надо начинать с отраслей, в которых происходит быстрое обращение капитала, то есть высокая "рентабельность" капитала. Накапливая капитал, по его мысли, можно было от лёгкой промышленности переходить к тяжёлой и к созданию вообще фундамента для построения мощного государства. Но этот алгоритм был абсолютно нежизнеспособен в условиях жёсткого внешнего окружения России. Сколько раз предпринимались попытки военной интервенции в 1920-е годы! Времени на раскачку не было совсем. Цитирую слова Сталина, сказанные им в 1931 году: "Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут".
К этому моменту мы сумели, наконец, подготовить политические предпосылки для индустриализации. Не буду говорить о судьбах оппозиционных сил, но главный оппозиционер Троцкий, как вы знаете, был выслан сначала в Алма-Ату, а потом и за пределы страны. Это, безусловно, облегчило проведение индустриализации страны в необходимом ключе. Основными принципами этого курса стала опора на государственный сектор и централизованное управление экономикой. Тогда не использовалось словосочетание "мобилизационная экономика", но, по сути дела, это была именно модель мобилизационной экономики.
Сталин придерживался универсального набора плановых показателей независимо от отраслей. Это минимум показателей, одинаковый для всех. Хотя, конечно, у каждой отрасли были и свои специфические показатели.
Когда сейчас говорят у нас о планировании, зачастую выясняется, что имеют в виду простое прогнозирование! А при Сталине было жёсткое директивное планирование, где план становился законом. Конечно, неисполнение закона влекло за собой ответственность, что естественно для экономики рывка, мобилизационной экономики в условиях, приближённых к боевым.
Мне иногда приходится соприкасаться с некоторыми депутатами нашей Госдумы. У меня складывается впечатление, что далеко не все из них понимают, в какое время и в каком мире мы живём. Я им говорю, что мы находимся в состоянии войны, а они этого понять не могут. Удивительная слепота! Таким людям происходившее в 30-х годах, конечно, представляется чем-то ужасным. Как же, ведь ухудшались условия жизни людей!.. Ведь к стройкам социализма привлекали заключённых из так называемого ГУЛАГа!.. Это же не демократично!..
Вы меня извините, но необходимо понимать: это была война — самая настоящая, необъявленная. Сегодня мы имеем такую же. Я всё пытаюсь достучаться до сознания наших народных избранников, объяснить им, что гибридная война (холодная война) в любой момент может перейти в горячую, и чем слабее будет наша экономика, тем больше вероятности для столь катастрофического сценария. Но у многих, увы, атрофировано ощущение времени…
В 30-е годы это чувство времени было присуще не только руководству страны, но и всем людям, которые участвовали в индустриализации, в стройках социализма.
Я не пытаюсь идеализировать ту эпоху. Просто внимательно изучал документы начала первой пятилетки. Начиналась она весьма туго, люди не сразу поняли логику трудового процесса — что и зачем делается. Им надо было объяснить. И на второй-третий год пятилетки начался качественный разворот — люди стали понимать, ради чего они трудятся.
Именно трудятся, а не работают! Я всегда подчёркиваю различие этих слов. Работать может машина, работать может робот, а трудиться может только человек! К сожалению, разговаривая с сотрудниками кадровых служб крупных корпораций, банков, слышу от них: "Какая разница, это синонимы!" У них это синонимы, а у нас, православных русских, это два разных понятия. Тогда, в начале индустриализации, люди стали превращаться из работников в трудящихся. Слово "трудящиеся" было популярным, глубоко правильным словом.
Очень часто современные критики сталинской экономики говорят, что она была тоталитарной, жестокой. Но вы лучше посмотрите, какие у них были планы! Они насчитывали тысячи позиций. У некоторых министерств разрабатывались планы по всей товарной номенклатуре, производимой в рамках их отрасли. Доходило и до десяти тысяч позиций! При этом первые десятки или сотни показателей не были стоимостными, они были натурально-физическими. Были тонны, километры, метры, штуки, единицы, киловатт-часы… Это была экономика, заточенная на удовлетворение конкретных производственных и потребительских нужд.
Есть понятие "производственное потребление", есть понятие "личное потребление". На личное потребление работает группа отраслей под кодовым названием "Б", а на производственное потребление — группа под названием "А". Это значит производство средств производства. Безусловно, в условиях индустриализации необходимо было обеспечить ускоренное развитие отраслей группы "А" по отношению к отраслям группы "Б". Ясно, что это не вело к каким-то зримым качественным изменениям в уровне жизни людей, особенно поначалу. Но где-то уже к концу второй пятилетки можно было говорить о реальных качественных изменениях в уровне жизни каждого человека. (Я застал людей, которые жили в довоенных Москве и Ленинграде. Они, конечно, очень переживали при виде разрухи в эпоху 90-х и ностальгически вспоминали конец 30-х — начало 40-х годов).
Для успеха индустриализации необходимо было провести реформу денежно-кредитной системы. В угаре НЭПа, во второй половине 1920-х годов, было создано огромное количество разных акционерных компаний типа "Рога и копыта", в том числе и акционерных банков. Вы не поверите, но тогда в Советском Союзе было около четырёхсот (!) коммерческих банков. Примерно столько же сегодня у нас в РФ. И всё это исчезло в одночасье. В 1930 году была проведена реформа, в результате которой осталось всего около десяти банков. Все они были государственными, и естественно, не имели статуса акционерных обществ. Никому и в голову не приходило, скажем, оставить АО со 100%-ным участием государства. Это просто было, если выражаться современным языком, что-то наподобие государственного унитарного предприятия.
Главным банковским учреждением был Государственный банк Советского Союза. Был ещё банк, который несколько раз менял свои названия (в 1980-е он назывался Промстройбанк) — мощнейшая организация, которая имела несколько тысяч отделений и филиалов по всей стране и занималась не столько кредитованием, сколько финансированием капитальных вложений по всей стране. Был Кооперативный банк. Вот он, пожалуй, был единственным негосударственным. Представлял собой кооперативный сектор экономики. Я не буду называть все банки, упомяну лишь ещё один — Внешторгбанк. Да, и сегодня есть банк с такой вывеской, но он совершенно не тот, что был в начале 30-х годов. На Внешторгбанк тогда была возложена почётная миссия государственной валютной монополии.
Должен сказать, что, к сожалению, до сих пор среди патриотов, в том числе государственных мужей, есть серьёзное недопонимание того, что такое рубль и каким он должен быть. Сейчас на волне энтузиазма некоторые говорят: "Давайте замещать американский доллар, евро и британский фунт российским рублём. Вот мы торгуем нефтью, и давайте требовать, чтобы нам платили рублями, и самим покупать товары за рубли!" Это страшная ошибка!
Сталину, кстати, не раз говорили: "А может, мы, Иосиф Виссарионович, хотя бы частично начнём торговать с другими странами, используя советский рубль?" Он всегда говорил: "Нет! Ни в коем случае!" Так как прекрасно понимал: стоит только условной собаке высунуть хвост на мировой рынок, как тут же посредством хвоста начнут крутить самой же собакой. Видимо, Сталин хорошо знал историю предшествующего столетия, в частности реформ Александра II. Обычно все вспоминают его освобождение крестьян от крепостного права. Очень тяжёлая реформа, так как был выбран наихудший вариант освобождения для крестьянства. Об этом, кстати, писал Сергей Фёдорович Шарапов. Финансовая, судебная, земская, образовательная реформы, предпринятые при Александре II, перевели всю Российскую империю на рельсы капитализма. Это была тихая буржуазная революция. А ведь альтернатива-то была!
Иногда мне задают вопрос: почему Александр II послушал советников, и страна покатилась по такому страшному пути? Чтобы ответить на этот вопрос, надо знать биографию человека и тех, кто его учил и воспитывал. Вот Александр III был духовно взращён Константином Победоносцевым, мы это хорошо знаем. И соответственно, Александр III абсолютно отличался от своего родителя в плане экономики и прочих политических решений.
Так вот, Александром II была введена конвертация российского рубля. Он стал свободно выходить за пределы Российской империи, попал на берлинскую, парижскую, лондонскую биржи. Рублём начали играть, курс его стал скакать. Сложно стало пользоваться российским рублём, меняющим свою покупательную способность. И за это ухватились разные "мудрецы", и в ход пошли советы: давайте-ка стабилизируем рубль, сделав его золотым. А тут на подхвате Сергей Юльевич Витте обозначился со своей реформой 1897 года — масон 33-го градуса, к слову.
Так что, думаю, Сталин прекрасно учитывал все эти тонкости. У меня даже иногда возникает ощущение, что он читал "Бумажный рубль" Сергея Шарапова, равно как и книгу русского генерала Александра Нечволодова "От разорения к достатку", в которой подробно и популярно объясняется, как устроены банкирско-ростовщические хитрости. Может быть, читал он и книгу Георгия Бутми "Золотая валюта". В общем, были люди на Руси и в Советском Союзе, которые прекрасно знали ловушки мировых ростовщиков.
Поэтому Сокольников и лишился кресла наркома финансов. Ему не позволили играть в "золотые валюты". Так что ВТБ, собственно, стал держателем иностранной валюты. А сама она в Россию не заходила, что очень правильно.
Сегодня у нас в Конституции есть правильные слова о российском рубле как единственной валюте, обслуживающей внутренний оборот. А другие законы писались уже без оглядки на Конституцию, например, "О банках и банковской деятельности" и "О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)". По ним, оказывается, можно использовать валюту внутри страны. В общем, полный правовой беспредел.
При индустриализации такое было, конечно, невозможно, так как она могла проходить только в условия понятных, однозначных законов в денежно-кредитной сфере. Государственная валютная монополия сама по себе существовать, конечно, не может, а только в паре с другой госмонополией — внешней торговли. Когда я учился в МГИМО (на факультете международных экономических отношений), нам много про это рассказывали, но никто никогда не говорил, откуда вообще взялась сама идея. Дело в том, что уже в 1918 году, 22 апреля, был подписан Декрет о введении государственной монополии внешней торговли. Я до сих пор пытаюсь найти того, кто подсказал Ленину необходимость принятия этого гениального Декрета (потому что никто до революции эту тему не поднимал). Но попали в самую десятку! Если бы у нас не было государственной монополии внешней торговли, я думаю, с индустриализацией бы ничего не получилось.
Враг тоже прекрасно понимал, что Россия очень хорошо закрылась ото всех возможных ударов Запада. И государственной валютной монополией, и государственной монополией внешней торговли, и тем, что все банки стали государственными… Не ухватишь! На память приходит и Генуэзская конференция 1922 года. Сталин не участвовал в этой конференции, но тем не менее… Нельзя забывать, что Запад задумал эту конференцию как показательную порку России.
Но наша страна хорошо подготовилась к Генуе. Знаю об этом со слов участника этой международной встречи, профессора Николая Николаевича Любимова (а тогда — заместителя директора Конъюнктурного института при Наркомате финансов Союза ССР). Было предельно ясно, на какие вопросы нам придётся отвечать. В первую очередь на тот, что связан с долгами царского и Временного правительств. Но на это нами был подготовлен очень серьёзный документ — встречные требования к бывшим союзникам по Антанте относительно ущерба, который был нанесён нам в результате морской и торговой блокады, объявленной в декабре 1917 года, а также в ходе военной интервенции.
Запад нам "выкатил" в Генуе долг с процентами на 18,5 миллиардов золотых рублей. Мы же выставили требования на 39 миллиардов золотых рублей! Этот документ готовили несколько месяцев на основе первичных бумаг, собиравшихся по всей стране. Так что это был не кабинетный продукт, от которого можно легко отмахнуться. Консенсуса, естественно, достичь не удалось, каждый остался при своём.
Вторым пунктом обсуждения были национализированные инвестиции иностранного капитала. Мы тут тоже не пошли на попятную, национализировали, да и всё. Только немцам сделали уступку. Параллельно Генуэзской конференции нашей дипломатии удалось совершить такой финт, от которого бывшие союзники по Антанте просто обалдели. Имею в виду Рапалльский мир… Ночью в совершенно секретной обстановке встретились советская (во главе с Чичериным) и немецкая (во главе с Ратенау) делегации и заключили мир, дезавуирующий Версальский договор. Последующие документы предусматривали частичное восстановление позиций немецких инвесторов.
Третьим пунктом преткновения на Генуэзской встрече стало требование отмены нами государственной монополии внешней торговли. Здесь мы встали намертво, и Запад ничего от нас не получил.
Но давайте вернёмся к теме экономического плана и его показателям… До сих пор многие никак не могут понять, как вместо стоимостных показателей, рентабельности и себестоимости можно прибегать к натуральным показателям в виде тонн, штук, квадратных метров и так далее. Однако это был единственный действенный способ уйти от товарно-денежных отношений, как в Англии, Германии и прочих странах капиталистического мира. Мы тогда опережали своё время. До межотраслевых балансов на Западе, между прочим, додумались только в 70-е годы! Это был прототип будущей модели экономики, где деньги представляют из себя не более чем счётную единицу.
Безусловно, это не отменяло всех товарно-денежных отношений, но индустриализация предусматривала, что значительная часть производственных отношений находится вне сферы денег, выпускавшихся Государственным банком Советского Союза. Обмен машинами, оборудованием, сырьём между предприятиями промышленности осуществлялся на основе условных цен. Это были безналичные деньги, там наличные вообще никогда не использовались. А вот в обмене потребительскими товарами деньги оставались, но их оборот относился к оборотам безналичным в соотношении примерно 1/10, причём цены в безналичном обороте могли быть самые разные и условные, диктуемые только необходимостью максимизации результата.
В связи с этим скажу пару слов о том, как устроена вообще крупная корпорация. Знаю об этом, что называется, изнутри, так как работал консультантом в данной сфере. Крупная транснациональная корпорация имеет десятки и даже сотни филиалов, отделений, дочерних структур, между которыми выстраиваются свои внутрикорпоративные отношения на основе трансфертных цен. (Эти цены не имеют никакого отношения к рыночным ценам — ценам, которые якобы регулирует ВТО.)
Чтобы вы представляли себе, примерно треть всего мирового товарооборота — это внутрикорпоративный оборот. По сути, это своего рода чёрный ящик: что происходит внутри, неизвестно. Понятно, что транснациональная корпорация встраивает свои цены во внутрикорпоративные потоки, дабы оптимизировать конечный результат — прибыль. Именно по такому принципу устроена была и советская экономика — вспомним появившееся в 30-е годы понятие "единый народно-хозяйственный комплекс". То есть Советский Союз был одной большой корпорацией!
Статистика говорит, что у нас было 30 000, а далее — и 40 000 промышленных предприятий… Эти предприятия обменивались полуфабрикатами и инвестиционными товарами на основе условных цен таким образом, чтобы на выходе был максимальный результат. Что считал Госплан максимальным результатом? Максимальное удовлетворение инвестиционных потребностей общества и личных потребностей человека. Инвестиционные — это понятно: чтобы производились станки, машины, были полуфабрикаты, сырьё, необходимое для производства конечных продуктов. Конечное звено в личных потребностях — продовольствие, одежда, бытовая техника, жильё и так далее.
Вся эта конструкция собиралась наверху, в государственной плановой комиссии (сокращённо — Госплан). Он использовал балансы, но не только межотраслевые. Были также денежные, финансовые, и всё это сходилось — одно с другим. Более того, уже когда реформа Косыгина — Либермана себя дискредитировала, стали задумываться о дальнейших вариантах.
В качестве одного из них предлагалось использовать возможности электронно-вычислительных машин для того, чтобы оптимально выстраивать потоки товаров, услуг, полуфабрикатов между предприятиями единого народнохозяйственного комплекса. Эту идею защищали академик Виктор Глушков, а также первый директор Центрального экономико-математического института Николай Федоренко. Но к тому времени (концу 70-х) партийно-государственная бюрократия набрала уже немалый вес, и ей такая модель была не нужна. Потому что она отменяла саму бюрократическую прослойку. И, что самое главное, исключала возможность "откусывать", то есть воровать что-либо в этой отлаженной цепочке.
Отдельная большая тема — размывание сталинской модели экономики. Но должен сказать, что после XXII Съезда партии, на котором Хрущёв обнародовал Третью программу КПСС, немецкие коммунисты прямо сказали о том, что это понижение целей. Да и многие советские люди восприняли эту программу так, что к 1980 году всё будет бесплатно… Но если вы целью ставите "кормушку", то идея коммунизма терпит крах. Естественно, что в международном рабочем коммунистическом движении последовала негативная реакция. Я, будучи школьником, помню, как люди хотели дождаться магического 1980 года. Но на пути к нему в 70-е годы вымахало в полный рост терние государственного капитализма, который вскоре трансформировался в капитализм частнособственнический.
