Краснодон сегодня щедро поливал майский ливень, переходящий в мелкую, кидаемую в лобовое стекло ветром дождевую пыль. Щетки шарахались по стеклу, с каждым взмахом приоткрывая на мгновение картины, изрисованные расцветающими свечками каштанов и прячущей пыльную обочину зелень травы.
За этот день нам удалось объехать еще один детский дом-интернат и садик. Всюду одно и то же. Нет еды, нет одежды, нет медикаментов.
Просьбы и заявки, направляемые в Управление гуманитарных операций, как сводки с полей боевых. Там батальоны просят огня, а тут люди просят жизни.
Именно жизни, а не просто хлеба и овощей.
Понимание того, что всех не накормить и всех не осчастливить, давно уже спряталось где-то под десятым слоем одеяла, в которое волей-неволей приходится понемногу заворачивать душу, чтобы совсем не сгореть от тысяч уставших и грустных сердец.
Именно грустных и уставших. Я помню земли и людей молодой Новороссии осенью, когда отчаянная воля к российскому родному дому сминала, как каток картонные коробки, любые печали и временные страдания. Именно временные, ведь каждый знал и, до последнего кванта своего духа, верил — надо лишь чуть-чуть потерпеть. Еще немного… последний бой….
А бои все не прекращались.
Вот и сейчас, глядя на дорогу сквозь разлапистые переборы дождевых щупалец по лобовому стеклу, вспоминаешь то время, когда изможденные голодные старики ползали на коленях по неубранным полям, где брошенные гектары кукурузы были нашпигованы минами и неразорвавшимися "подарками", рассыпанными щедрыми стаями "градов". Я видел этих отчаянно цепляющихся за жизнь стариков, перетаскивавших свои корзины среди хвостовиков "ураганов", торчащих из полей подсолнечника.
Они просто старались выжить, пока кто-то там, в эмпирических заоблачных далях политического публичного дома международного уровня, примерял на себя символику бывших диктаторов и расшаркивался по паркетным дорожкам министерств, в дипломатических реверансах глобальных шахматных партий.
А люди жили здесь и сейчас. Не через десять лет и не через сто. А именно сегодня. И им дела нет до того, как отразится чья-то внешнеполитическая игровая манипуляция на его судьбе через четверть века. Он просто их "не протянет".
Понимая это, чувствуя просто кожей, человек брал корзину и шел в поле за кукурузой, переступая неразорвавшиеся мины.
Глядя на скачущий за окном дождевой порыв, почему-то вернулась в память картина посещения перевальской школы-интерната в октябре прошлого года.
Четыре русские женщины на своих плечах таскали с полей еду своим воспитанникам и сумели пособирать из разрушенных домов со всей округи десятки осиротевших после бомбежек детей. Сами оборудовали бомбоубежище, сами смогли наладить преподавание и уроки в школьных классах, сами нарисовали учебники. Вот только уголь для отопления они себе сами набрать уже не могли. Потому что не приучены были брать чужое. Просто сидели и ждали, когда им привезут те, кто назвал себя властью.
Только вот беда — не привезли. Вернее, привезли, но не власти и не властители, а совсем другие люди.
Но и это не сломило людей. Все понимали тогда — надо заново научится управлять страной, заново воспитать настоящие кадры, обучить тех, кто потом будет живота не щадя своего….
Прошла зима. Как-то пережили. Правда, не все. Многие не смогли пережить эту зиму. Хотя, я уверен, очень-очень хотели этого. Но в холодных квартирах и домах умирали те, кто не смог и не мог достучаться до небес или самостоятельно дойти до тарелки с теплым супом. Не все могли просто рассказать о том, что сил нет встать.
За это время так и не был создан внутригосударственный механизм мониторинга. Никто не ходил по домам и квартирам и не проверял обессиленных стариков, кроме самостоятельно организовавшихся волонтеров и нескольких общественных групп.
Дождь в очередной раз плюнул свой майский привет на стекло. Машина вышибла из глубокой лужи несколько ведер небесной воды. В багажнике уютно пристроились несколько мешков спасительной муки-крупы-картошки, а мысли продолжали свой бесконечный марафон по спирали какого-то отчаянного лабиринта. И конца и края ему видно не было.
Все вертелось в голове, что ж мы за люди такие, если все на свете делаем вопреки, а не на благо.
Совершенно очевидные вещи приходится годами доказывать и прошибать сквозь стены людского ленивого непонимания. Нет. Наверное, я не прав. Скорее — это НЕОпонимание. Есть, видимо, особая каста, которая все понимает как-то по-новому. Мне, видимо, таких высот не постичь.
Но почему неимоверный и искренний героизм людей, порыв духа и воли, толкающий народ за тысячи километров, срывая их с теплых диванов в просторы Донбасской войны, граничит на одном операционном столе с тупостью, жадностью, предательством и подлой ленью? Почему тысячи людей, отдавая все, идут и сражаются, гибнут и воскресают, спасают других, жертвуя собой?
И почему холодный детский дом и одинокий старик, замерзающий в своей хате, должен ждать, как подаяния, ведро каменного угля, кем-то выкопанного у него из-под ног?
Ополчение в изнурительных и тяжелых боях различного масштаба удерживало территории морозной и снежной зимой. Парни в окопах, откровенно паршиво одетые и полуголодные, искренне и честно бились за русский мир. Города постепенно оживали, налаживая коммунальное хозяйство и подметая снежные заносы на дорогах, благо это не Западная Сибирь.
И депутаты вроде чего-то там делали, решая вопросы на совещаниях и заседаниях. Все при деле. Появились силовики и начали выстраивать хоть какое-то подобие правоохранительной системы. Но про Народ, сам Народ, во имя свободы и процветания которого бились и умирали, как-то подзабыли.
Куда-то в бездонные дебри пустоты разговоров и бесчисленных конференций пропала сама жизнь. Ценность ее куда-то пропала. Верней, даже не ценность, а понимание ее значимости. Это побочный эффект любой войны. Люди просто привыкают умирать. Тяжелая особенность психики.
Надо ли биться за людей — да. Иначе, кто мы после этого? А раз надо биться — давайте думать, как преодолеть эту разруху, боль и тошнотворную неразбериху.
Война на Донбассе вытащила на свет Божий не только проблемы с психикой нескольких сотен полоумных сатанистов, пёс бы с ними. Самой главной бедой лопнувшего нарыва оказалась горькая правда кризиса управления.
До сих пор нет четко выстроенной и действующей по законам здравой логики системы, позволяющей спасти людей, защитить от голода и угрозы гибели.
Привозя тонны грузов на Донбасс, растаскивая эти мешки и коробки по голодному краю, я уже начал ловить себя на мысли, что мне стыдно слышать слова благодарности. Стыдно потому, что видно, как люди устали кого-то благодарить. Нет, они делают это искренне — ведь помощь действительно жизненно необходима, но в глазах — усталость. От беды и необъяснимого опустошения, от того, что ты просто зависишь от кого-то. Приедет гуманитарка или нет, вспомнят про тебя или нет, узнают ли вообще о том, что ты есть…
Люди хотят и готовы кормить себя сами. Им нужна возможность проявить свой труд, реализовать свои силы на своей земле.
Нужно экстремально быстрое восстановление и запуск предприятий. Это в сотни раз дешевле, чем кормить годами безработные города. Необходимо формирование системы настоящего государственного строительства, позволяющего создать четко спланированную последовательность действий. Тот самый спасительный план, выполняя пункты которого мы постепенно построим место под солнцем, где гуманитарка будет уже не нужна.
В предыдущей статья я уже отразил особенности гуманитарной работы на территории Новороссии. Практически ничего не изменилось за это время.
Частные волонтеры и благотворители продолжают пытаться пробиться сквозь целый набор сложностей и искренне, упрямо идут по своему пути. Власти, с не менее завидным упорством, пытаются все это инициативное движение подмять под пресс запретов.
С одной стороны, понятно, что порядок необходим, но надо понимать, что запретить людям проявить свое искреннее желание спасти ближнего, совершив свой духовный подвиг по меньшей мере противоестественно.
Гуманитарная работа на территории Новороссии станет эффективной тогда и только тогда, когда государство вспомнит о том, что оно как раз из отдельно взятых граждан и состоит.
Представьте себе, когда вы проснетесь в стране, где сплошь и рядом живут только те, кто больше не хочет никому помогать. Отшибли у них желание, что-либо делать для других. Каждый человек в стране — это его часть. Маленькая, порой слабая, но часть. Невозможно создать государство без духовного тепла и доброты. Невозможно быть русскому миру вообще во Вселенной, если этот русский мир будет состоять из людей, переставших чувствовать чужую боль.
Государственному механизму, со своим тяжелым набором министерских шестеренок необходимо создать симбиоз с собственными гражданами, стремящимися искренне переложить часть работы этого самого государства на свои плечи.
Но картина сейчас такова: если до января-февраля объем гуманитарных грузов, завозимых в Новороссию частными волонтерами и МЧС были примерно равнозначны по объемам, то теперь граждане свой пыл значительно поубавили. Устали от километровых очередей, устали от того, что магические слова "гуманитарная помощь" на вопрос таможни "что везете" практически сразу притягивали полосатый шлагбаум к земле с удесятеренной силой гравитации.
Устали люди еще и от того, что в их собственной стране никто ни разу не задумался, а чем может помочь или хотя бы не вредить и не мешать этим людям тот огромный титан под названием Страна.
Уверен, что если по городам и весям губернаторы и мэры всех мастей объявят о желании провести открытые встречи с гражданами, активно занимающимися гуманитарной работой, законодатели разработают новые правила игры, помогающие выполнять духовный долг тем, кто считает это нормой своего поведения, то жизнь станет теплее.
Собирать надо таких людей. Как жемчужины. Собирать и разговаривать. Слушать их беды и думать, как им помочь, а не решать за народ: можно ему ребенка накормить или нет.
Безусловно, нельзя забывать о том, что на достойном пути духовной борьбы и взаимопомощи непременно приклеивается жирная когорта спекулянтов на человеческом горе. Псевдоволонтеры всех мастей, контрабандисты и откровенные жулики. Мир несовершенен. Но бороться за него надо.
Необходимо всерьез и в кратчайшие сроки разработать такие модели регулирования гуманитарной деятельности, чтобы люди и организации, честно и искренне творящие добро, знали, что страна чтит и ценит их вклад в общее дело.
А дело-то и вправду общее.
Гуманитарная работа частных волонтёров, помимо того, что помогает спасать жизни людей, несет не менее важную функцию. Эти ручейки доброты, переходящие в реки, воспитывают наше молодое поколение, выстраивая его миропонимание в светлом, добром русле, дают возможность любому, от мала до велика, почувствовать значимость доброго дела. Когда человек протягивает хлеб тому, кто через день погиб бы от голода, его душа меняется раз и навсегда. Она мгновенно одевается в такую броню от зла, что до конца дней хранит его сердце горячим и открытым.
Страна, состоящая из таких горячих и добрых людей, непобедима и обречена на счастье и процветание.
Дождь понемногу стих, и усталый "уазик", вдоволь напрыгавшийся по лужам и ямам краснодонских направлений, — дорогами это назвать можно весьма условно, — деловито рявкнув, остановился возле Центральной больницы. Там врачи, которым мы привезли продукты. Те самые врачи, которые не рванули в обнимку с телевизорами и коврами на Изварино, а остались здесь. На своей земле. Они не ушли и тогда, когда украино-фашистские власти запугивали их увольнением и прекратили выплаты заработных плат, требуя от них выехать за Северский Донец. Они, в отличие от подавляющего большинства других работников бюджетной сферы, остались дома. Там, где они были нужны. Нужны раненым, нужны детям, засыпавшим под вой "ураганов", старикам, которым некуда было бежать.
Я вынул ключ из замка зажигания и открыл дверь, чтобы пойти к ним и поклониться в ноги. Тем, кто сдержал слово и свою, врачебную клятву. Те мешки и коробки, что дотряслись в битком забитом салоне "Патриота" до порога больницы, даже помощью не назовешь. Это просто то, что им сейчас очень нужно, а когда мне будет очень нужно, чтобы их сердца и руки спасли мою жизнь, я знаю, что они тоже будут рядом.
Холодный автомат удобно пристроился на месте переднего пассажира, философски помалкивая, уставился зачехленным коллиматорным прицелом в потолок машины. Войны здесь уже не слышно. Хотя она всегда где-то рядом.
Но листья лезли к солнцу после весеннего дождя — и мир оживал.
Жизнь каким-то непостижимым образом сама, подобно упрямому ростку, пробивает черный асфальт всеобщего тотального хаоса, выламывает, вспучивая весенними силами, куски запекшейся черствой корки и рвется вверх.
И в завершение хочу сказать, что небеса смилостивились над моим мозгом, и я понял, почему некоторые люди идут, сражаются, гибнут и воскресают, а другие живут иначе.
Потому что воскресать могут только те, кто идет вперед, сражается и гибнет. Не за себя. За других.
