В конце прошлого месяца произошло знаменательное событие: наследники братьев Стругацких Мария Аркадьевна и Андрей Борисович Стругацкие вновь выложили книги Аркадия и Бориса в открытый доступ. Их безуспешные попытки борьбы с "пиратством" показали очевидное: сегодня книги АБС являются фактически народным достоянием, всеобщим "золотым стандартом" советской фантастической прозы. В связи с этим "Завтра" беседует с литературоведом Юлией Черняховской, которая недавно выпустила книгу "Братья Стругацкие", основанную на ранее не публиковавшихся материалах из личного архива фантастов.
"ЗАВТРА". Ваша книга — это дверь в некий мир, в котором братья творили, создавали будущее, доносили его до своих благодарных читателей и стали, в общем-то, одной из легенд советской фантастики. Мы уже много знаем о творчестве авторов, но вы ведь больше рассказываете именно о жизни Стругацких?
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Я бы сказала, что не только. Хотя в книге действительно в первую очередь удалось затронуть именно биографические вопросы и суть их творчества. Дело в том, что когда я начинала работу над этой книгой, в научной среде нельзя было даже произносить слово "утопия".
"ЗАВТРА". А как же Томас Мор? А как же Олдос Хаксли или Оруэлл?
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Именно, существовало негласное разделение того, что мы называем общим словом "утопия". Например, Хаксли можно — а Мора нельзя. Оруэлла можно — а Кампанеллу нельзя. Чувствовался чёткий фарватер по линии "утопия-антиутопия". Считалось, что политическая философия присутствует в литературе или в искусстве только тогда, когда она анализирует недостатки, когда говорится, что всё плохо. И поэтому Стругацкие в постсоветской России анализировались либо в ключе того, что они писали множественные антиутопии, а значит, были антисоветчиками, либо же считалось, что исследовать их коммунистическую утопию — это ненаучно, не нужно, нельзя и тому подобное.
"ЗАВТРА". То есть получается, "Хищные вещи века" можно, а вот "Страну багровых туч" — ни-ни?
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Да, именно. Получалось, что описание мира "Полудня", центрального произведения общего утопического цикла братьев, невозможно было произвести без того, чтобы не написать о том, что он был создан якобы "под влиянием системы". Кроме того, мне постоянно ставили вопрос "а не был ли это заказ сверху?".
"ЗАВТРА". То есть якобы ЦК КПСС выдало братьям задание написать про светлое коммунистическое будущее "к XXII съезду КПСС"?
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Настаивали именно на этом. Когда я работала в архивах, мне дали практически прямое поручение: найти, где КПСС им поручало это написать. А КПСС нигде не поручало братьям писать про коммунистическое будущее. Единственное, что мне удалось обнаружить — это то, что в 1957 году Алексей Аджубей, выступая на собрании отдела фантастики Союза писателей, сказал: "а неплохо бы нам написать о светлом будущем". И это трактовали как "заказ партии". То же, кстати, касается и штампа о том, что "братья были антисоветчиками" — никаких подтверждений этому нет. В итоге, работая с документами, понимаешь, что надо бороться с мифами, рассказывать о реальных братьях Стругацких, а не об их шаблонных образах. Поэтому я подошла с другой стороны: попыталась рассмотреть их творчество комплексно. Ведь до сих пор замалчивается огромное количество их статей, которые братья написали в 60-е годы. В этом наследии они детально описывают, каким видят общество коммунизма и мир будущего, и пишут, что они чётко за построение коммунизма.
"ЗАВТРА". Это ведь не широко известные литературно-художественные произведения, а просто футурологические статьи?
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Это и статьи, и личные письма. Такие тексты публиковались в журналах типа "Техника — молодёжи", в изданиях для детей и юношества. Братья вообще очень долго боролись за создание отдельного альманаха по фантастике, но у них категорически не получалось его создать в СССР. Интересно, что в 1966 году, когда Стругацкий направил запрос в отдел агитации и пропаганды ЦК ВЛКСМ о создании такого альманаха, туда же пришла жалоба на АБС от некой группы писателей, которым, как они утверждали, Стругацкие "запрещали публиковаться" и "мешали в творчестве". В итоге этот показательный конфликт закончился так называемой "запиской Яковлева", в которой под его подписью отдел агитации и пропаганды ЦК ВЛКСМ резюмирует, что нужно внести кадровые изменения в основное издательство, издававшее тогда фантастику. Это было издательство "Молодая гвардия", а упомянутый Яковлев — это будущий "прораб перестройки", ближайший соратник "гробовщика СССР" Михаила Горбачёва. Вот так и похоронили в далёком 1966-м году инициативу Стругацких.
Можно даже интерпретировать этот факт как попытку запретить утопическую советскую фантастику. Конечно, сложно это однозначно доказать, но по этому эпизоду можно вполне предположить, что существовал некий умысел сознательного лишения общества образа светлого будущего — без такого образа гораздо проще трансформировать политическое сознание, чем и занялись через двадцать лет после 1966 года…
"ЗАВТРА". Но уже в 60-е годы было понятно, что в экономическом плане, в идеологическом Советский Союз начинает проигрывать. Было ясно, что без мечты, которая возникла после запуска спутника, полёта Гагарина, невозможно было победить капитализм.
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Мне кажется, тут всё сложнее. Существуют опросы, проводившиеся в 1960-е годы, которые показывали, что наибольший общественный накал существовал на первой волне веры в космос, гордости за первый спутник, веры в Гагарина. Дальнейшие полёты уже производили меньший эффект. Не знаю, насколько правомерно это сравнение, но любой наркотик со временем действует слабее.
От постоянного использования единственного образа космоса общество, возможно, начало уставать — и появились иные запросы. Например, неожиданно к концу 60-х годов возник образ русской народности. И уже в 70-е годы получается, что коммунистическая утопия и темы творчества Стругацких, как и их образ будущего, выходят из мейнстрима. Да и вообще советская фантастика начинает переживать кризис — тотальный бум публикаций фантастики в начале 60-х резко пошёл на спад в 70-е годы. И это был не запрет сверху — произошла переориентация общественного интереса, возник запрос на стагнацию и консерватизм. В целом — это естественный процесс, в любом обществе после прорыва в будущее возникает желание закрепить полученные результаты.
"ЗАВТРА". А как изменились Стругацкие? Они же не ушли с арены? Есть "Миллиард лет до конца света" — это уже не "Путь на Амальтею", по сути это где-то противоположные произведения. В ранней повести мы видим устремлённую в будущее, как стрела, единую коммунистическую общность, а в поздней работе авторов наблюдаем какие-то метания, динамику мелких и личных сюжетов, но в которой тоже неожиданно поднимаются столь же насущные и философские вопросы.
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Мне кажется, что братья где-то в 70-е годы уже ушли в метафизику в духе Тарковского — это было тогда в моде. Однако надо иметь в виду, что в первых произведениях основным "ведущим" в творческом тандеме был Аркадий Стругацкий, старший брат. А в 70-е годы на передний план выходит Борис. И хотя часто говорят о том, что братьев невозможно разделять, но по переписке, по тому, какие статьи кто из них оставил, в общем-то, можно реконструировать, что братья были с очень разными жизненными взглядами. Борис был классическим "шестидесятником", а вот Аркадия я бы назвала тем термином, который пока что не в ходу, но который очень хорошо его характеризует. Аркадий — это "пятидесятник", человек, сформировавшийся при Сталине, но после победы в войне. Интересно, что современные исследователи часто сводят описание этого поколения к тому, что они ничего не понимали, ничего не знали, выставляя их какими-то марионетками и "жертвами режима". А ведь это совершенно не так. Например, Аркадий — очень показательный представитель "пятидесятников": он был кадровым военным на первом этапе своей жизни. В армии он служил до 1954 года, ровно до тех пор, пока был Сталин. А потом внезапно заявил: нечего делать здесь, в армии — и стал проситься в отставку. А служил он в Сибири, в непосредственном соседстве с лагерем политзаключённых. И в своих письмах он отзывался о политзаключённых вполне конкретно, что "это сволочь, которую стрелять надо". И никак нельзя сказать, что Аркадий не знал, что там происходит. Он абсолютно осознанно поддерживал существовавшую общественную позицию, советский строй со всеми его проявлениями. На смерть Сталина Аркадий отправил Борису письмо, в котором пишет: "Горе нам, горе, умер Сталин, но не падать духом. Дорога вперёд продолжается". Невозможно, конечно, сказать, насколько это было искренне — некоторые группы исследователей утверждают, что письма читались, что Аркадий якобы не мог даже в письме написать свои настоящие мысли. Но мне кажется, что это уже некая абсолютно конспиративная теория.
"ЗАВТРА". А насколько до нас дошёл архив переписки братьев между собой? Можно ли по письмам понять суть их взаимодействия, совместного творчества, споров и конфликтов?
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Братья переписывались буквально раз в три дня. Большая часть их переписки посвящена очень разным вопросам, много внимания уделено космосу, будущему, литературным вопросам. Кстати, интересно, что в конце 60-х годов, подтверждая названную тенденцию "усталости от прорыва", они немножко уходят в бытовые темы, оставляя вопросы будущего. К сожалению, до нас дошла только половина архива — та часть писем, которую писал Аркадий Стругацкий, и лишь до 1968 года. Остальные, более поздние письма со стороны Аркадия, как и переписку со стороны Бориса, пока что не опубликовали — этому есть объективные препятствия. Всё дело в том, что опубликованную часть переписки передал исследователям сам Борис Стругацкий, заявив в то время, что остальные письма "не сохранились". Насколько это правда — покажет время, пока что личный архив Бориса Стругацкого находится в ведении его наследников, возможно, письма самого Бориса именно там.
"ЗАВТРА". А насколько можно реконструировать образ Бориса из писем Аркадия? Ну, знаете, стандартное "в ответ на твой вопрос о …, пишу тебе следующее"?
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Такого в письмах братьев очень много. Например, Аркадий пишет Борису, кстати, немножко с насмешкой: "Ты увлекаешься своим радио “Свобода”, и слушаешь всякую ерунду, и думаешь, что тебе всё можно". Или был очень интересный эпизод, когда, судя по всему, Борису в институте или в школе предлагали сотрудничать со структурами, занимаясь тем, что называется доносительством. На что Аркадий ему резонно отвечает: "Даже не сомневайся, ты — наш человек, ты должен доверять ВЛКСМ, и раз тебе предлагают что-то в ВЛКСМ, значит, так правильно, значит, так и надо".
"ЗАВТРА". Получается, из писем виден образ достаточно разных по стилю, по мировоззрению братьев, которые уживались в рамках какого-то единого будущего, но на настоящее, я так понимаю, иногда имели совершенно разные взгляды?
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Да, и тут мне важно подчеркнуть два интересных момента. Во-первых, иногда складывается ощущение, что их произведения строятся как своеобразная полемика двух авторов. Судя по всему, Борис в этом тандеме высказывал более либеральные идеи, а Аркадий на это отвечал своими более ортодоксально-коммунистическими взглядами.
Например, в романе "Обитаемый остров" выведены фактически две жизненные позиции. Жизненная позиция человека достаточно наивного, который всем хочет помочь, дав им "свободу", — это Максим Каммерер. И тут же есть жизненная позиция Сикорского-Странника, который всё знает и чувствует, но понимает, что нельзя так просто сломать систему. И он жёстко говорит Максиму: "Ну, вот мы сейчас выключим башню, а кто кормить голодное население будет?".
И мне почему-то кажется, что Сикорский — это именно голос Аркадия, это его жизненная позиция. Но братья всегда уважали друг друга, оставляя во многих работах отрытый финал. Хотя, если честно, мне представляется, что Аркадий всё-таки более уверенно излагает свою позицию даже при таком подходе.
"ЗАВТРА". А второй момент, который показывает переписка, что это?
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Это иной вопрос, связанный с общим становлением Аркадия и Бориса. Дело в том, что даже если мы говорим о 60-х годах, носителем ценностей которых является Борис, то мы должны сказать, что это всё равно общество с коммунистическими идеями и моралью, какие-то диссидентские тенденции в нём сильно преувеличены. Это уже в конце 60-х идеи диссидентства пошли на взлёт, когда возникло стремление "к тёплому комфортному коммунизму". А конец 50-х — начало 60-х — это ещё ефремовское построение общества, где каждый должен жертвовать всем ради общества, где пусть только общество прикажет, Советы прикажут — и коммунары пойдут вперёд стройным рядами.
А вот 60-е годы приносят иной образ будущего. Если сравнить утопию Ефремова с утопией Стругацких, то окажется, что во второй уже у каждого должен быть свой домик, у каждого человека должна быть возможность заниматься творческим трудом. У Ефремова, конечно, тоже каждый занимается творческим трудом, но, для сравнения, в мире Ефремова у человека вообще нет личных вещей и любой член общества должен быть готов в любой момент "по переводу" сняться с насиженного места и переехать на другое место работы, место службы. Думаю, тут и возникает то романтическое и в то же время тёплое, что смог привнести в романы братьев Борис, смягчивший суровый мир Ефремова и своего брата, которые всё-таки несли иную, сталинскую картину мира. Не то чтобы Борис категорически против принципов Аркадия, но он уже как-то хочет, чтобы ничем не надо было жертвовать, чтобы общество тоже заботилось о человеке. И это изменяет всю картину мира будущего, создавая "утопию Стругацких", отличную от "утопии Ефремова".
"ЗАВТРА". То есть способности способностями, но потребности тоже нужно учитывать?
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Да, как-то так. Но вот отдельный, весьма спорный вопрос. Ведь в итоге это привело к абсолютному доминированию потребностей, потому что получается, что сначала мы ставим вопрос, открывая злополучное окно Овертона, говоря: "А может быть, всё-таки нам общество что-то должно?" — и доходя в конце до максимы: "А может быть, мы ничего ему не должны? А может быть, и вообще просто пускай нам всё дают?".
И мне кажется, что и Ефремов, и Стругацкие ясно видели эту опасность. Ведь и Ефремов в своём "Часе быка", и поздние Стругацкие начинают разрабатывать и рефлексировать возможные препятствия на пути к обществу Полудня, к обществу Кольца — к "городам Солнца", которые они выстраивали в своих утопиях. И здесь нельзя говорить, что Стругацкие отказались от своего идеала, что они "похоронили" общество Полудня в своих поздних романах только потому, что они описывают препятствия. Они работают как настоящие, честные футурологи: сначала формируют позитивные прогнозы, а потом рассматривают негативные сценарии. При этом достаточно чётко говорят, что есть "торная", столбовая и неизбежная дорога истории — и всё равно нас так или иначе ход времени вынесет именно туда. Что же касается того, когда именно произошёл перелом и в творчестве братьев, да и во всей советской фантастике, — то этот момент очень трудно определить. Можно, конечно, считать и от упомянутой "записки Яковлева", так как именно после неё стартовали гонения на позитивную фантастику и фантасты начали писать отрицательные вещи. С другой стороны, надо сказать, что "Хищные вещи века" Стругацких написаны ещё в 1963-64 годах, всего лишь через два года после программного для них "Полудня", а в "Хищных вещах" нет коммунизма в принципе. Сами братья говорят о том, что в "Вещах" они описали самый кондовый, натуральный капитализм, более того — современное нам общество потребления. Это прямая антитеза обществу познания, которое торжествует в обществе Полудня. Это и была основная задумка братьев — они считали, что двигателем прогресса в будущем станет стремление к познанию. Когда материальные потребности будут удовлетворены, человек будет стремиться познавать. Но в "Хищных вещах века" они честно показывают, что потребление можно возвести в абсолют — и иногда общество может попасть в эту страшную ловушку. Как попал, возможно, в неё и наш с вами современный мир. Мы ушли в другую сторону от "торной дороги", сформировав то самое общество потребления, о котором предостерегали нас Стругацкие. По сравнению с XIX или даже с ХХ веком, у нас уже все потребности давно удовлетворены, но мы хотим ещё, ещё…
"ЗАВТРА". Получается, что в "Хищных вещах века", которые были написаны во время, когда не знали ни о мобильной связи, ни об интернете, ни о каких-то нынешних виртуальных удовольствиях, которые часто называют уже "виртуальными гробами", братья предугадали всё это? Стругацкие уловили суть, придумав некую мифическую "сому", вещь, которая даёт благополучие, "благорастворение в воздусях", и так показали жуткое и тотальное общество потребления?
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Да, они многие вещи угадали касаемо наших 1990-х и последующих годов. Бориса Стругацкого где-то на рубеже 80-х и 90-х спросили: какой из ваших проектов больше всего похож на современное общество? Он ответил, став по сути провидцем: "Хищные вещи века". И уже где-то через пару лет после его высказывания западные футурологи тоже стали внезапно говорить об обществе потребления и об этом вселенском тупике человечества, который может всех нас погубить.
"ЗАВТРА". Получается, сейчас мы живём в мире победившей антиутопии, в мире господства "хищных вещей века", которые принимают личину тв-сериалов, компьютерных игр, каких-то социальных развлечений, которые уже тоже все виртуальные по своей сути — все эти "лайки" или "смайлики" в сети, группы и чаты, форумы и социальные сети. Получается, что эти фантомы уже буквально "поедают" и губят людей из реального мира — иногда и буквально, когда нас уже предупреждают: "перестаньте разговаривать по телефону, вы можете попасть в аварию"… Получается, если довести вашу идею и предупреждение братьев до логического финала, в нашем мире уже выросло поколение, которое не знает, что мир мог быть устроен иначе? Без потребления, удовольствий и жажды наживы?
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ. Да, именно. Выросли люди, которые уже знают Советский Союз исключительно по советским фильмам, для которых и победа 1945 года, и поражение 1991 года — лишь моменты некоей абстрактной истории, часто изложенной в виде художественного произведения, которое может как очернять какие-то моменты прошлого, так и показывать их в ярком свете. Поэтому наша задача — донести до нынешнего поколения максимально правдивый образ устремлений и мечтаний наших предков. Дать возможность прочитать, понять, принять идеальное видение будущего, которое есть в произведениях Стругацких и Ефремова, ведь иначе "святое место утопии" будет неизбежно занято чем-то другим — возможно, какой-нибудь магически-феодальной "Игрой престолов", построенной во многом на принципах морального релятивизма, а то и чём-нибудь похуже. Я верю, что идеи научно-технического романтизма, идеи позитивной коммунистической утопии не умерли, они живут в нашем мире, пусть и под спудом современных "хищных вещей". Часто выступаю перед слушателями и наблюдаю одну и ту же картину: люди подходят ко мне и говорят: "Да, я всё это видел, я этим болел, я это читал в детстве, я в это верю!". Конечно, сейчас, в мире "победившего Твиттера и Инстаграмма", где и 146 символов — уже "длинный текст", мир братьев Стругацких, их романы о мире Полудня, их утопия и в самом деле представляются несбыточной мечтой — но скажем честно: "А есть ли у нас иное будущее, в котором бы мы хотели по-настоящему жить?". И на этот вопрос у каждого должен быть свой, личный и честный ответ.
"ЗАВТРА". Спасибо, Юлия, большое спасибо вам за очень увлекательную и содержательную беседу. Хочется верить, что у всех нас будет не только сегодняшняя негативная антиутопия, но и право, и возможность иного будущего.
Илл. Ник Кляйн
