Каждый роман Александра Проханова подобен гулкому стуку сердца, резкому сердечному сокращению, разгоняющему поток времени по мощному телу страны. Роман за романом, удар за ударом возникает таинственная синусоида сердцебиения, отражающая всплески социальной энергии, историческую аритмию, ускоренный или замедлившийся темп бытия.
Из нескольких таких синусоид складывается прохановское творчество. Они могут пересекаться и накладываться друг на друга. Творческий импульс может возвратить в прошлое и помочь прозреть будущее, отделить историческую хронологию от хронологии литературной, и тогда время, делая замысловатый вираж, устремляется за словом.
Первая литературная синусоида Проханова берёт начало в дебютных книгах "Иду в путь мой" и "Желтеет трава", продолжается в серии технократических романов и завершается романами о Перестройке. Последним мощным сердечным ударом этой синусоиды становится роман "Надпись". Роман — этапный, узловой, оказавшийся одновременно собирающей и рассеивающей линзой. Сквозь неё прошли лучи, выпущенные писателем из предыдущих книг: моление о природе, о семье, о Родине, о слове, изображение, созидание и одухотворение техносферы, предчувствие крушения мегамашины — государства. Всё это в "Надписи" усилилось, стало ещё ярче. Лучи прошли сквозь линзу, рассеялись новым светом, новыми темами и откровениями для следующих романов, где возникнут страшные и пленительные образы войны, непримиримая борьба государственных идеологий. Все это приходит из первых прохановских боёв на Даманском, из операции на Жаланашколе, впервые описанных именно в "Надписи", начинает синусоиду книг о войне.
В "Надписи", опубликованной в начале двухтысячных годов, повествуется о событиях конца шестидесятых. Автор, уже пережив и описав войну в Афганистане, Чернобыльскую аварию и "катастройку", оплакав "свернувшуюся в свиток" империю, услышав "чеченский блюз", возвращается в прошлое. Проханов пытается отмотать время назад, чтобы показать на расстоянии подрывную точку, точку распада, за которой был повержен красный исполин. Теперь стало ясно, как, какими усилиями можно было предотвратить трагедию. Какими соками можно было напоить обессилившее тело страны, какими энергиями напитать разрядившийся аккумулятор империи. Но если время необратимо, то пусть этот опыт, это прозрение воспримут те, кто сегодня созидает новую империю, кому предстоит вновь обходить подрывные точки и преодолевать пропасти.
В центре романа любимый прохановский герой — писатель. Этот тип героя в начале творческого пути Проханова стал практически абсолютным воплощением автора, повёл за собой первые две книги прозы, скрепил их с первым технократическим романом "Кочующая роза". Этот герой, вновь молодой и энергичный, появится и в поздних романах "Пепел" и "Убийство городов", соединит раннее и позднее творчество писателя. Герой-писатель всегда неразрывно сплетает литературу и действительность, творит книгу в книге, идёт к горизонту книги дорогой книги.
В "Надписи" писатель Коробейников по-прежнему автобиографичен. Но автор уже облекает его в художественные одежды, примеряет на него различные маски. Здесь уже нет, как в первой книге, прямого переливания авторского опыта в героя. Опыт теперь воплощается в самых разных персонажах — положительных и отрицательных, непреклонных и вероломных, одушевлённых и неодушевлённых.
Высшей степенью авторского перевоплощения в "Надписи" становится повествование от образов техносферы: "я — мост", "я — комбайн", "я — авианосец", "я — ракета", "я — бомба". Эти образы — предельное одухотворение машины: у каждого из них своё имя, свой голос, своя интонация, своя частота сердцебиения. Они рождаются и умирают, страдают, болеют и грезят. Они соединили металл с хлебом, водой и небесами.
Именно с образов техносферы Коробейников начинает свою будущую книгу. Он копит для неё опыт, добывает его порой на грани жизни и смерти, вглядываясь в адские кратеры и пренебесную лазурь. Коробейников боится собственной книги, страшится, что она опередит действительность, что вымысел воплотится, что слово боли и страдания, застывшее на бумаге, накличет беду в реальности.
Но всё же главный герой продолжает собирать драгоценные зёрна опыта в надежде, что однажды принесёт их на ладони Царю Небесному, и Тот не сдует их в небытие, а сложит в Свою Божественную сокровищницу: "Ты послал меня в этот мир, дал мне разум, сердце, свободу воли, наградил талантом, чтобы я прошёл по кругам моей жизни, добывая в ней драгоценный опыт, — малые зёрна, с которыми вернусь к Тебе… Господи, дай мне в жизни живое зерно смысла".
Коробейников ищет свой путь, он уже не просто певец русской природы и старины. Его влекут иные сферы, иные гулы, в которых слышны вихри истории, удары меча, поступь парада Победы. Коробейников готов стать "певцом во стане русских воинов". Стать скрепляющим механизмом в мегамашине: "Я певец государства, художник мощи и силы, жрец сокровенной религии. Описываю мегамашину, её невиданную красоту и величие, её непомерную пластику, потаённое, скрытое от глаз совершенство. Силой полученного от Бога таланта мне дано описать её грубые валы и колеса, громадные рычаги и канаты, драгоценные электронные клеммы, стожильные жгуты волноводов, тончайшие мембраны и плёнки, драгоценные кристаллы и стёкла. Её вершина с чашами и зеркалами антенн блуждает в открытом космосе, чертит земные орбиты, ловит свет голубой звезды. Её корни окунаются в магму, сосут подземные соки, черпают металлы и руды. Её тонкие щупальца, чуткие световоды проникают в сознание людей, неустанно сосут прану человеческих жизней, питаются мыслями и мечтами людей, их любовью и ненавистью".
Всё входящее в эту мегамашину тоже подобно механизмам, энергетическим кристаллам, космическим аппаратам. Редакция главной литературной газеты страны — мощнейшая информационная установка, улавливающая самые загадочные сигналы, дешифрующая их и распределяющая по нужным каналам: "Газета была мощным циклотроном, бросавшим его, как частицу, по огромным траекториям мира. Была университетом, где он учился неписаным теориям, политическим наукам, загадочным магическим знаниям, с помощью которых велось управление громадной стоязыкой страной, наполненной противоречиями и конфликтами".
Различные интеллектуальные общности — клубы и кружки — генераторы идей, нацеленных на преобразование мегамашины, выведение её на новый уровень. Эти интеллектуальные генераторы находят в ней потаённые рычаги, способны ускорять и замедлять её движение, менять детали: "От каждого тянулись невидимые связи, неуловимые рычаги, неощутимо тонкие нити, соединявшие их с огромной, мощной машиной власти, неповоротливой и слепой, медленно и неуклонно совершающей свою угрюмую работу. Они были умными машинистами, обслуживающими эту машину. Знали её рычаги и колёса, зацепления её зубцов, устройство валов и пружин. Слабым нажатием, своевременной каплей масла, легчайшим толчком чуть меняли скорость колёс, напряжение пружин, направление мерного могучего хода".
Красная площадь с таинственными кристаллами Кремля и Мавзолея уподобляется небесному телу или космической станции, готовой распространить красный проект во внеземном пространстве, насадить сады русского Рая в безжизненных атмосферах: "Красная площадь, её выпуклость и округлость, тусклый смугло-коричневый блеск заставляли думать, что Кремль построен на громадном железном метеорите, прилетевшем из отдалённой галактики, взрывная волна которого до сих пор сотрясает Землю. Порождает войны, революции, великие переселения, смущения умов, заставляя громадный народ действовать и творить среди трёх океанов".
Но внутреннее устройство мегамашины раздирают противоречия. В ней клубятся разнородные энергии, разрушающие оболочку, расшатывающие когда-то отлаженную систему. В ней таятся идеологи, каждый из которых указывает свой вектор развития. Футурологическая концепция "города будущего", где не будет места греху, где воцарится всеобщая любовь и благоденствие. Авангардистское подполье, где писатели и художники, напитавшись языческими силами пращуров, ищут праязык, преодолевают земное притяжение, устраивают игрища, доходя до экстаза. Федоровские "философия общего дела" и идея "воскрешения предков", красно-белый синтез, проповедуемые сельским священником, прошедшим лагеря. Монархисты, грезящие о возвращении на русскую землю царя, о Втором пришествии Спасителя в Новый Иерусалим. Писатели-диссиденты, затеявшие эпохальный сборник, подобный "Вехам". Полковник-китаист, предсказывающий через полвека рывок красной китайской цивилизации, который произойдёт благодаря исторической памяти, витальной и пассионарной мощи.
Всё это так или иначе могло стать генератором советской мегамашины, сложиться в сумму потенциалов, но в итоге возникла их разность, что привело к окончательному утомлению государства, к растрате последних сил впустую. В тело государства запустили алую корпускулу, подобную раковой клетке, которая рождает помешательство, историческую амнезию, натравливает брата на брата, насылает на Россию войны и моры, вводит народ в уныние и парализует его волю.
Поколению Коробейникова, семидесятникам, были даны исторические силы вытравить алую корпускулу. Привить реальное время десятилетия к потаённому времени Вечной России, которая в разные эпохи, как чудотворная икона, лишь меняет ризы, оставляя неизменным святой образ. И если вслед за золотыми ризами Киевской Руси, Московского царства и Романовской империи икону не облечь в красную ризу, омытую кровью мучеников за веру и расцвеченную Победой 1945 года, то где-то в недрах бытия временным пластам будет суждено столкнуться. Это столкновение породит жуткие землетрясения, вулканической лавой потаённое время вырвется наружу, прахом и пеплом покроет деяния советской эры, сделав их незримыми, сокрытыми для потомков под множеством культурных слоёв.
Семидесятники могли спаять технический и духовный Космос, одухотворить машину, влить в её формы поэзию, пластику и музыку, чтобы в одном экипаже от земли оторвались Чижевский, Королёв и Гагарин, Хлебников, Петров-Водкин и Прокофьев.
Семидесятники способны были преодолеть противостояние партии и КГБ, обратить их силы в борьбе за власть на укрепление Державы. Усилиями семидесятников КГБ из репрессивного аппарата власти, оберегающего партию, а не страну, мог стать подлинной разведкой, говорящей на всех языках мира, добывающей самые потаённые знания о человеке, о преодолении энтропии.
Но волевого усилия или аналитических операций для этого было недостаточно. Здесь необходимо было усилие духа, незатуманенный взор, влекомый от земли к небу, к колокольне Ивана Великого, на ярусах которой начертана Божественная надпись, хранящая благую весть о мире: "В этой надписи Творец объяснял истинное устройство Вселенной, смысл мироздания, закон, по которому движутся светила, рождается и умирает материя, Божественный Абсолют соотносится со своими бессчётными проявлениями". Знание, зашифрованное в надписи, выше людского опыта. Это прозрение. Коробейникову предстояло прозреть Бога, человека и Державу.
Бога прозреваешь через рождение: стоя в крещальной купели, сбрасывая ветхие земные одежды и облекаясь в одежды небесные. Видя появление на свет сына, отсечённого от материнской, физической, пуповины и прирастающего духовной пуповиной к отцу. Выводя на чистом листе бумаги первое слово романа, слово, которое знает всё о твоём прошлом, настоящем и будущем. Прозревший Бога восклицает: Бог есть!
Человека прозреваешь через смерть: когда уснул, как апостол в Гефсиманском саду, и не удержал умирающего родного человека, не вырвал из объятий смерти у последней черты — его душа ушла неслышной поступью, а ты видел сон из детства, в котором все живы. Человека прозреваешь, когда "носитель мысли великой" лишает себя жизни, и его разъятый ум выпускает в мир, как белую птицу, мечту о райских городах. Когда перед броском в атаку неведомый голос велит тебе: "Стой!", и смерть, отлитая в пулю, проходит мимо. Прозревший человека восклицает: ты умрёшь!
Державу прозреваешь через воскрешение: в крестном ходе по сельской дороге с тобой идут все усопшие и ещё не родившиеся. Во время осеннего парада на Красной площади в небесах шествует парад весенний, и солдаты бросают к ногам генералиссимуса знамёна поверженного врага. Молодой пограничник бросается во вражеский окоп, принимает пулемётную очередь и вот уже балансирует на тонкой грани. Его подхватывает писательское перо, переносит в книгу, не даёт умереть. И воин плывёт по страницам нового романа в чудесной ладье Державы. Прозревший Державу восклицает: Россия — мученица!
"БОГ ЕСТЬ" — "ТЫ УМРЁШЬ" — "РОССИЯ — МУЧЕНИЦА" — эта трёхчастная надпись была явлена духовному оку Коробейникова на белоснежной колокольне. Надпись прочитана, распознана, но теперь предстоит донести её людям, вовремя не обратившим очи к небу и осиротевшим, потерявшим великую страну. Предстоит постичь сокровенный смысл надписи, разгадать в ней или завет, или пророчество, или молитву. Надпись повлечёт в далёкие странствия, прольётся миллионами слов в новых книгах.
Лучи, собранные в линзе, вновь рассеиваются. Раздаётся удар сердца. Начинается новая синусоида.
