Авторский блог Екатерина Глушик 01:53 23 января 2020

Баловни судьбы

То, что она приближается, стало понятно, когда умер брат. Это была не первая смерть в семье. Их, детей, шестеро, Поля — младшая. Родителей схоронили одного за другим. Как и бабушку с дедушкой до того. Поля тогда совсем маленькой была, но похороны помнит. Однако на тех давних похоронах у неё были лишь страх перед скоплением людей и нетерпеливость: чего так долго все стоят у ямы? Поля канючила, дёргая маму за юбку: "Ну, пошли домой!" Мама сначала её уговаривала, а потом строго велела вести себя тихо. А горя никакого тогда у Поли не было! Вот когда машина сбила их дворовую любимицу — собаку Ласку, Поля горько рыдала. А когда бабушку и дедушку хоронили — не плакала.

После этих похорон прошло много лет, и один за другим умерли папа, за ним мама… Старшая сестра ушла в 70 лет, как мама, как бабушка. Полина тогда поседела. На неё навалилось горе, оно её иссушило, отбелило, изморщинило, но смерти она при этом не чувствовала. Своей. Как-то отстранённо от собственного ухода была уже не такая и далёкая смерть. Горе тех утрат было само по себе. Просто огромное горе, с которым приходилось сожить, как-то его успокаивать, чтобы не ныло. Через три года после сестры умер брат — второй ребёнок в семье и старший из братьев. Между всеми детьми в семье Кокориных была разница в три года. Мама шутила: "Бог и троицу любит, и через троицу любит — все любимые".

Ещё через три года умер второй брат. И вдруг Полина, сидя у его гроба, ощутила, что эта смерть — вестник её смерти. Даже поняла, сколько ей отмеряно: девять лет. И осознала, что ей суждено похоронить всех близких, всю родительскую семью.

В памяти ясно всплыла сцена из детства: средняя сестра дуется, что её, младшую Полю, любят больше. И мамины слова: "Да не завидуй ты ей, глупая! У неё участь незавидная: она всех нас провожать будет. У младших баловней судьба такая — провожать. Потому и балуют, что судьбу их горькую знают". Поля поняла из маминых слов, что у неё есть какое-то право на баловство как у младшей и что она куда-то всех проводит, как накануне радостно всей семьёй провожали брата в пионерлагерь. И проводы — это интересно и радостно. А ещё ты после них ждёшь возвращения того, кого проводили…

Полина сидела у гроба, и это осознание высушило слёзы. Трагичностью своей. Они в семье были очень привязаны друг к другу. И столько этих уходов ещё предстоит пережить, когда каждый из них — это отмирание части тебя, твоей души!

Похороны оживили именно такие давние, казавшиеся навсегда забытыми, сцены из жизни — сцены чьей-то смерти. Она вспомнила, как средняя сестра рассказывала в детстве, как её, Полину, принесли из роддома, как распеленали, и она лежала, смешно дёргая руками и ногами. Старшая Аня вступила в разговор: "Подумаешь — помнит она! А я помню и тебя, и Кольку, и Польку". Тут же стали выяснять и хвастать, кто сколько принесённых новорождённых братьев и сестёр видел. Больше всех видела старшая сестра. Поле тогда стало обидно: она никого не видела! И стала просить маму и папу, чтобы они родили братика или сестрёнку. Но они не родили. И вот она — младшая, хоронящая всех. Всем своим любимым она глаза закроет! Увидит всех своих дорогих людей в гробу! Она, Полина, не видела ничьего рождения, а видела только смерти. Старшей сестре повезло больше всех: она была свидетелем всех рождений, но не пережила ничьей смерти, раньше всех умершая, никого из братьев и сестёр не хоронившая!

Поля, ещё с похорон бабушки и дедушки, старалась не вспоминать этот горестный момент. Тогда, в детстве, она не почувствовала трагичности: ну, лежала бабушка на диване, спала почти всё последнее время. А тут вдруг её на стол положили. И тоже — как спит. Но потом, по прошествии какого-то времени, маленькая Поля стала скучать по бабушке, рассказывавшей ей сказки, заплетавшей косички, гулявшей по двору за руку. Поле этого не хватало, и она поняла, что это плохо, когда умирают те, кто живёт с тобой и тебя любит.

Поняла сейчас она и речитатив соседки, хоронившей младшую сестру. Та жизнелюбивая была, быстрая на ногу, на руку, стремительная. И вдруг: мол, заболела. Буквально опомниться не успели — гроб привезли к соседнему подъезду. Дом жил дружно, был заселён в основном работниками фабрики, встречавшимися во дворе, в цехах, на отдыхе. И на свадьбы, и на похороны ходили всем домом. Полина помнит, как соседка сидела у гроба младшей сестры, раскачивалась маятником то из стороны в сторону, то взад-вперёд, и приговаривала однотонно: "Не в свой черёд, не в свой черёд! В мой черёд, в мой черёд!"

Вспомнила она и похороны девочки из параллельного класса, умершей от малокровия. Поля гостила неделю на даче у подружки, чей папа привёз их обратно домой, они радостные выходят из машины, а к ним бежит девочка из 3"Б" класса и говорит, что надо идти обязательно в школу, если есть цветы (а в руках у приехавших дачниц было по букету садовых ромашек), взять цветы, потому что в школе — похороны девочки Тани из 3"А" класса. И всех собирают. Поля с Иринкой побежали со своими букетами в школу. Из актового зала уже выносили маленький алый гроб. Хотя были каникулы, но детей, в основном девочек, собралось немало. Тех, кто с цветами, поставили впереди процессии, чтобы они кидали цветы прямо на дорогу. Поле было жалко, что на цветы наступают.

И когда медленно шли под музыку духового оркестра, вдоль процессии двигалась, то забегая вперёд, то становясь на колени, то поднимаясь и опять опережая процессию, городская сумасшедшая, Сонька-дурочка, как звали её между собой дети. Она хваталась за голову, махала руками крест-накрест и кричала, срывая голос: "Незаконно! Незаконно! Против закона! Против закона! Я — по закону! Я — по закону!" — при этих словах она сильно била себя по груди.

Сонька была доброй, почти всё время улыбалась. Даже старалась девочек погладить по голове или пыталась угостить конфеткой. Но у неё никто их не брал, все убегали от неё, и она начинала плакать. Как-то Поля шла с мамой, а навстречу — Сонька. Остановилась, улыбаясь, глядя на Полю. Потом перевела взгляд на маму: "Твоя?" "Моя", — ответила мама. Сонька неуверенно протянула конфетку в замызганном фантике. "Возьми, скажи спасибо!" — велела мама дочке. Поля взяла, поблагодарила, а Сонька радостно засмеялась, повернулась и бросилась бежать по улице, крича: "Моя! Моя!"

Дурочку никто не боялся, но было жутковато здесь, на похоронах, смотреть на неё, кричащую, сдёрнувшую платок, рвущую волосы, падающую на колени, махающую руками. Она, забегая вперёд процессии, ложилась прямо на дорогу, складывала на груди руки крест-накрест, закрывая глаза, изображая покойницу. Из процессии вышла старушка, подошла к стоявшей на коленях, видимо, обессилевшей Соньке, стала её поднимать, приобняла, что-то тихо говорила, а та всхлипывала и в отчаянии продолжала словно спрашивать: "Незаконно? Против закона?"

Потом, когда шли поминки в школьной столовой, Поля услышала разговор бабушек: они говорили, что Соня сошла с ума, когда у неё умерла маленькая дочь.

Сейчас эта сцена вспомнилась, как будто произошла только что, и поняла Полина казавшиеся тогда бессмысленными крики сумасшедшей "Незаконно! Против закона!" Несчастная мать, схоронившая ребёнка, протестовала против несправедливости: дети хоронят родителей, а не родители — детей. "Я — по закону!", — била себя в грудь Соня, показывая смерти на ошибку, на себя, как на цель, словно на похоронах детей вновь и вновь хоронила собственного ребёнка.

А вот у Полины всё "по закону". Но "по закону" провожать тоже тяжело.

Через неделю после похорон брата позвонил сын, что служил в Абхазии, и сообщил о рождении второй дочки. Полина знала о беременности снохи, разрешившейся, получается, раньше срока, но так обрадовалась этому сообщению! Словно ей хотели смягчить боль утраты преждевременным рождением внучки. Полина засобиралась к сыну: так хотела увидеть родившуюся девочку!

Уезжая, спросила у чуть пополневшей дочери, как та себя чувствует, и узнала, что дочь ждёт ребёнка.

1.0x