Илья ГОРЯЧЕВ. Тьма кромешная: повесть, рассказы. — М.: Центрполиграф, 2018. — 351 с.
Известна такая история: юный Дмитрий Мережковский принёс свои первые литературные опыты маститому Ф.М. Достоевскому. Фёдор Михайлович, глянув на оные, сказал: "молодой человек, чтобы хорошо писать, надобно сначала хорошенько пострадать". У русской литературы в особливой мере имеется некая не вполне разгаданная связь со "страданиями" разного рода: "Тёмен жребий русского поэта: / Неисповедимый рок ведёт / Пушкина под дуло пистолета, / Достоевского на эшафот" (М. Волошин). Эшафот ли, дуло пистолета, тюрьма, каторга, ссылка, концлагерь — в судьбах русских поэтов (скажем шире — русских литераторов) всего этого как-то особенно "много" в сравнениями с литературами иных народов и стран… "Объяснить" тут едва ли можно что-либо рационально: "тёмен жребий" и "неисповедим рок"! — писательские судьбы бывают крайне трагичны, но русская литература, несомненно, обогащается сим экстремальным и трагичнейшим опытом, претворённым в слово… Ни себе, и никому не пожелаем ни тюрьмы, ни сумы, хотя и зарекаться от них не след… Достоевский, Шаламов, Лимонов etc. (при всей колоссальной разнице меж ними) — сочлены одного "тюремно-лагерного клуба", причастники познания "торжества метафизики" (Лимонов) по ту сторону колючей проволоки…
Волею "неисповедимого рока" к сему "клубу" сопричислен и автор представляемой книги — Илья Горячев… Достаточно заметный некогда правый политик, один из лидеров русских националистов, осуждённый к пожизненному заключению. Эта книга — его первый опыт художественной прозы, "книга из каменного мешка"… Примечательно, что сей первый опыт прозы зека-пожизненника сопровождён благосклонным напутствием Эдуарда Лимонова, как бы "удостоверяющим" вышеотмеченное вступление в "клуб"… Тексты, собранные в книгу, весьма причудливы, источником вдохновения для автора послужили опричнина Государя Иоанна Грозного и инквизиторский "Молот ведьм"… вплоть до довольно неординарного взгляда на противостояние в современном Донбассе в повести "Волонтёр"… Не станем, впрочем, пересказывать всех тем и сюжетов книги, лишая тем самым возможного читателя удовольствия и пользы от ознакомления с ней.
Добавим лишь нечто о "страдании". Смысл того опыта "страдания", о коем говорил Фёдор Михайлович, довелось раскрыть его своеобразному "ученику", Фридриху Ницше (а Достоевский был, по его собственному признанию, "автор, у коего он многому научился"). Приведём несколько его речений "в тему": "Мир, позабывший о страдании, в любом случае не эстетичен: и, быть может, радость — это лишь форма и ритмический способ существования страдания!"; "Только великое страдание есть последний освободитель духа <…> вынуждает нас погрузиться в нашу последнюю глубину… Я сомневаюсь, чтобы такое страдание "улучшало", но я знаю, что оно углубляет нас"; "Людям, которые чем-то мне интересны, я желаю страдания… я желаю им единственного, что сегодня ещё может доказать, имеет ли человек ценность или нет, выдерживает ли он".
Эти приметы "инициации страданием" видим в книге и судьбе Ильи Горячева: тексты, порождённые им в застенке, весьма эстетичны и стильны, тюрьма "углубила" их автора, он доказал — он выдерживает!… Рок, как сказано, неисповедим: мы не ведаем, останется ли "каменный мешок" последней "станцией" в судьбе Ильи Горячева. Мы убеждены, что приобретённый опыт "освобождения духа", "погружения в свою последнюю глубину" уже не покинет его нигде. Ну и ждём новых, столь же формально и ритмически изощрённых, текстов.
