Саид ГАФУРОВ. "Крест, Полумесяц и арабская нация: Идейные течения на Ближнем Востоке". — Москва, Берлин: Директмедиа Паблишинг, 2019. — 242 с.
Не так часто случается, что страстный (хоть и пытающийся казаться сдержанным) публицист провозглашает принцип: "Пишу, чтобы меня читали, а не чтобы со мной соглашались". Гафуров идёт на это: он сделал острую (а во многих местах — и остроумную), провокационную работу, заставляющую читателя думать самостоятельно, а не обсуждать уже готовые представления, созданные и внедрённые планировщиками военно-политических операций ЦРУ, Пентагона и Государственного департамента США. Грубо говоря, Гафуров пытается сломать навязанный России извне дискурс об арабских странах.
Писать о революциях (а появление любой религии, особенно — дожившей до наших дней, несомненно, представляло собой революцию в истории человечества), не впадая в общие места и стараясь быть нетривиальным, — сложно. Автор справедливо подмечает, любая революция очень плохо сочетается со здравым смыслом, и его книга ставит очень важный для современной России вопрос: как случилось, что в XXI веке, в эпоху покорения космоса и генной инженерии политический ислам (после "арабской весны") завоевал улицу и "базар", оказавшись в шаге от взятия власти (а зачастую этот шаг и сделав)?
Начиная свою работу, Гафуров рассуждает о философии научного познания. Всего парой абзацев автор пытается разделаться с величайшей проблемой западной и исламской философской мысли о существовании универсалий. Гафуров — крайний номиналист, для него понятия ориенталистики являются лишь средством координации деятельности людей, и сами по себе никакого физического существования нести не могут, он утверждает, что "прогресс в человеческом знании в области нейрофизиологии, психологии, науки о языке решил эту великую проблему в пользу "номиналистов": в реальном мире абстракций не существует. Существуют только реальные объекты, которым можно приписать три пространственные и временную координаты". Хотя сам автор вовсе не отказывается от использования универсалий в своей работе.
Но, приписывая универсалиям значение только средства координации совместных действий "высших приматов вида гомо сапиенс", Гафуров логично приходит к базовому выводу своей книги. Он достаточно убедительно показывает, что содержательная сторона религии маловажна, потому что любая религия в своём развитии проходит одни и те же стадии, и в итоге превращается в нечто, прямо противоположное тому, чем она была при своем рождении. И тогда ей на смену приходит новая религия с новыми пророками.
Гафуров — марксист (хотя многие патентованные марксисты будут недовольны этим самоопределением автора), и он исходит из того, что религия является сердцем бессердечного мира и одушевлением бездушных порядков, существующих в неизбежно эксплуататорском обществе.
Появление новой конфессии, считает Гафуров, отражает и придаёт религиозную форму происходящей одновременно с ней социальной революции. Но поколения религиозных реформаторов выходят в тираж, и новую религию начинают возглавлять опустошённые люди; религиозные аппаратные скрепы только придают им внушительный вид, как парадная форма придаёт его страдающему подагрой генералу, мантия — кардиналу, а тюрбан — муфтию.
Политика вообще быстро изнашивает людей, а революционная религиозная политика — тем более. Каждое революционное поколение становится на известном рубеже препятствием к дальнейшему развитию той идеи, которую оно вынесло на своих плечах. Исключения редки, но они есть: без них бы не было религиозной преемственности.
Интересной, хотя и спорной является логическая структура книги — Гафуров соотносит древней истории каждой конфессиональной общины пример из современной истории. Так, говоря о католицизме на Ближнем Востоке, автор описывает политику администрации Барака Обамы в Сирии (виднейшие её архитекторы: вице-президент США Джо Байден и государственный секретарь Джон Керри, — "тесно связаны с аппаратом католической церкви в США"); православие увязывается с деятельностью пока ещё, к сожалению, малоизвестной у нас, но очень влиятельной и в Ливане, и в Сирии Сирийской национально-социальной партии; о монофизитах и несторианах рассказывается в рамках темы колониального раздела Ближнего Востока и северной Африки.
Говоря об исламе, Гафуров суфизм иллюстрирует примером истории сенусситской и современной Ливии; идеологию "братьев-мусульман" — трагической историей правления президента Египта Мухаммеда Мурси; ваххабизм — неожиданным (и сомнительным) прогнозом грядущего распада Саудовской Аравии в результате следующего витка "арабской весны"; шиизм — внешней политикой Ирана; исмаилизм — историей раскола Индии и Пакистана; зейдизм — гражданской войной в Йемене; алавизм — политическим и социальным развитием новейшей Сирии; друзизм — палестинским вопросом. Изложение и привязка к древности у Гафурова выходят достаточно естественными и ненатянутыми, но это, скорее, недостаток, а не достоинство книги, потому что выбор примеров носит весьма субъективный характер.
Что в итоге? Книгу "Крест, Полумесяц и арабская нация: Идейные течения на Ближнем Востоке" стоит прочесть. Не столько, чтобы согласиться с автором, сколько с тем, чтобы с ним поспорить.
Гафуров рассказывает не столько о прошлом, сколько о будущем арабских стран, как он их видит, а на повестке дня сегодня стоит военно-политическое, культурное и экономическое возвращение России в Азию и Африку. И, как он подчёркивает: "чем больше возражений встретит эта работа, тем ближе она будет к цели, которую ставил перед собой автор".
