Анна ГАГАНОВА. Производственный роман: кристаллизация жанра. — М.: "Спутник +", 2015. — 246 с.
Деятельность, труд, производство, творчество… Четыре ипостаси, четыре соединённые между собой сферы человеческого бытия, в которых реализуется его внутренняя сущность, которую испокон веков считали божественной.
Так он сказал, и оставил её, и к мехам обратился.
Их на огонь он направил и действовать дал приказанье.
Сколько их было, все двадцать мехов задышали в горнило
Разнообразнейшим, сильно огонь раздувавшим дыханьем,
Те, помогая, когда он спешил, а другие — иначе,
Как и желалось Гефесту, чтоб дело закончить получше.
Несокрушимой он меди и олова бросил в горнило,
Ценного золота и серебра. Наковальню большую
Прочно приладил к широкой подставке, и в правую руку
Молот огромнейший взял, а в левую — крепкие клещи.
В первую очередь выковал щит он огромный и крепкий,
Всюду его изукрасив; по краю же выковал обод
Яркий, тройной; и ремень к нему сзади серебряный сделал.
Пять на щите этом было слоёв; на них он искусно
Много представил различных предметов, хитро их задумав
Так в "Илиаде" описывался процесс ковки щита Ахилла богом Гефестом. Что "Илиада" — за тысячу лет до её создания в эпосе о Гильгамеше говорилось:
А Гильгамеш созвал мастеров всех ремёсел, —
Толщину рогов мастера хвалили.
Тридцать мин лазури — их отливка,
Толщиною в два пальца их оправа,
Шесть мер елея, что вошло в оба рога,
Подарил для помазанья своему богу Лугальбанде,
А рога прибил у себя над хозяйским ложем…
Да и сам Гильгамеш смолил лопасти для лодочных вёсел, делал из священной ивы кресло и ложе для богини Иштар, а себе — барабан и палочки…
Бог в так называемой авраамической традиции — непременно Бог-Творец, создатель всего сущего, а человек — единственное творение, способное творить, подражая своему Творцу, "по образу и подобию Божиему".
В то же время сам труд, как и смерть, рассматривались в качестве некоего проклятия человека, Божьей кары за нарушение заповедей Бога-Творца.
Маркс попытался доказать, что это не так, что проклят не сам человеческий труд, а отчуждение его результатов "господствующими классами" в различных культурно-исторических формах "классового общества". Уничтожение эксплуатации человека человеком становится возможным и достижимым только на достаточно высоком уровне развития производительных сил, позволяющем удовлетворять все человеческие потребности. Но путь к этому "возвращённому раю", "раю на земле", лежит через ад классовых обществ, войн и революций.
Победившая в России Великая Октябрьская революция, признанная и названная социалистической, не могла не петь гимны "освобождённому труду" — освобождённому от капиталистической эксплуатации, но не освобождённому от эксплуатации социалистическим обществом и социалистическим государством.
"От каждого по способностям", но каждому не по потребностям, а по труду. Но что такое труд, пусть даже частично "освобождённый"? Где в нём проблески или отблески высшего, божественного творчества? Как соединить массовую, рутинную ипостась труда, да ещё в условиях крупной машинной индустрии, с ипостасью даже не творчества, а хотя бы производства/потребления?
Советский "производственный роман", к исследованию которого приступила Анна Гаганова (так уж получилось — однофамилица знаменитой ткачихи, героини советской пропаганды Валентины Гагановой), по сути, должен был искать ответ — в художественной форме — на эти фундаментальные вопросы, а не описывать особенности технологических цепочек. Но — не получилось. Даже самые вершины жанра (стиль — это человек, хронотоп — это жанр), формально выходящие далеко за его рамки: такие, как "Поднятая целина" Михаила Шолохова, "Русский лес" Леонида Леонова или "Флаги на башнях" Антона Макаренко, — даже они не указывали на целостную динамическую систему, а тем более — не показывали её.
Осмелюсь предположить: по причине своей глубинной "секулярности", трактовки всего мира как "самодвижущейся материи", где человек неизбежно оказывается "мерой всех вещей". А потому — так же неизбежно лишается метафизики "здесь и сейчас", эта метафизика в лучшем случае переносится в сферу метафор или "опрокидывается в будущее", где собственная жизнь каждого человека и всех вместе оказывается всего лишь "черновиком" к неизбежным, но неясным будущим свершениям человечества, освобождённого сначала от труда, а затем — и от смерти.
В "лихие девяностые" поэтика труда вообще была разрушена, альтернативную и зеркальную ей поэтику отчуждённого труда, капитала, "его препохабия", все мы могли наблюдать вблизи и без прикрас. В этом отношении проявленный в исследовании Анны Гагановой интерес к жанру советского "производственного романа", при всей недостатках "первого блина", свидетельствует о возрождении интереса к проблеме человеческого творчества в современном российском обществе. И это дарит надежду.
