Александр ЭТКИНД. Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного века. — М.: Arsis Books, 2015.
После некоторого перерыва старые работы Александра Эткинда, автора, работающего на стыке психологии, философии и литературоведения, снова появились в книжных магазинах столицы. Ранее был переиздан его "Хлыст", а сейчас — сборник статей девяностых годов под общим названием "Содом и Психея", вышедший в первом издании в 1996 году, а теперь расширенный за счет других ранних статей.
Хотя в более поздних книгах и статьях Эткинд ушёл дальше и переработал этот материал, всё равно читать и раннего Эткинда — большое удовольствие. Его мощная мысль и глубокая эрудиция увлекают читателя. Его книги — как беседы с мудрецом. Таких людей мало. Напрашивается его сравнение с Вадимом Петровичем Рудневым, анализировавшим "Курочку-Рябу" и создавшим миры истериков и шизофреников. Так Эткинд анализирует "Сказку о золотом петушке", где главным героем оказывается сектант-скопец.
Название книги не вполне удачное. Заявленная тема Содома обойдена. Гомосексуализм появляется в книге лишь краем, в анализе текста Кузмина и, с насилием над текстом, применительно к одному стихотворению Набокова. Его герои думали больше о том, как вообще избежать секса и женского соблазна.
Эткинд — единственный современник наш, писавший много и хорошо о народной русской религии — хлыстовстве (и её скопческом изводе), которая будоражила умы в предреволюционные годы и бесследно сгинула, наложив отпечаток на раннюю большевистскую эпоху. Он создаёт галерею портретов, сочетающих страх секса и любовь к революции.
Вот Александр Блок — этот красавец-поэт, появляющийся на страницах "Сестёр" Алексея Толстого как роковой соблазнитель, жил, как брат с сестрой, со своей красавицей-женой и мечтал об оскоплении, видя его связь с революцией. Могучая фигура Григория Распутина, "хлыстовского пророка", нашла в Эткинде достойного биографа, способного понять, что привлекало к нему современников, и, в частности, царскую семью. Из крови Распутина выросла Октябрьская революция, цитирует Эткинд Юсупова. А если бы его оскопили (была такая попытка), он возглавил бы революцию.
Самыми заядлыми читателями-почитателями Эткинда в России стали люди из кружка Дугина и Головина. И я первый раз услышал об Эткинде от них. Говорят, что осторожному Эткинду такой круг читателей не понравился, мол, он предпочел бы либеральные круги, но что поделаешь! Чисто либеральная мысль в России неглубока, поверхностна, зациклена на западной рецепции, либералам хлысты неинтересны, а уж, тем более, Распутин. Им подавай тоталитаризм и его осуждение.
И автор подаёт, особенно в ранних статьях, пока он не понял, что либеральное понятие "тоталитаризм" плохо сочетается с его дискурсом. Ведь тоталитаризм — это согласие, увиденное глазами чужого. Термин этот активно использовался в перестроечной литературе и в антисоветской пропаганде, но не устарел ли он? Существовал ли тоталитаризм до изобретения "Гугла" и "Википедии"?
Ведь тоталитарные тенденции на Западе гораздо дальше зашли, чем в Стране Советов. Что такое пресловутая политическая корректность, если не брежневское "двоемыслие", о котором пишет автор? Но в брежневской Москве на каждой кухне вели крамольные разговоры, приберегая официальную точку зрения на собрания, а на современном Западе… Попробовал бы Эткинд повести крамольные разговоры на своей оксфордской кухне — вылетел бы с кафедры в два счёта.
Возможно, в девяностые годы Эткинд еще не видел западного тоталитаризма, не ощущал, что и на Западе идёт активная работа по перестройке человека, более энергичная и успешная, чем в Советской России. Сегодня мы видим, что на Западе удалось воспитать массу людей, которых можно поднять и повести по зелёному свистку — хоть под лозунгом Je Suis Charley, хоть за гей-браки, хоть за киевский Майдан. А западный курс на поощрение гомосексуализма подавляет непокорное мужское начало эффективнее, чем советский пуританизм. Андрогинная мужедева возникла вдали от России Блока. Жаль, что Эткинд этого не учёл.
