Вилюс МИЗАРАС. "Амаркорды. 13 дум о несбывшемся". М., Эдитус, 2014.
Еще четверть века назад литовская литература входила в круг интересов русского читателя. В детстве — рассказы Жемайте, с годами открывалась поэзия Майрониса, Нерис, Янониса, Межелайтиса, Марцинкявичюса, проза Шкемы, Балтушиса, Бубниса, Петкявичуса… Не говорю уж о том, какой любовью и популярностью пользовалась в России живопись Чюрлёниса. С тех пор все изменилось… Сегодня нет никого, кто мог бы сказать, подобно Ф. Тютчеву: "Над русской Вильной стародавной// Родные теплятся кресты —//И звоном меди православной// Все огласились высоты". И, наверное, ничтожно мало тех, кто вслед за Валерием Брюсовым испытал бы в Вильнюсе похожие чувства: "И сердцу так сладостно биться // При виде с Замковой Горы"… Нынешний турист (если таковые еще встречаются в Литве из России) — визуальный потребитель пространств и отмеченных галочкой в экскурсионном буклете достопримечательностей. Духовного, культурного контакта не возникает, искра из сердца не высекается. И тому есть множество объективных и серьезных причин. Но странен русский человек… Вот попала случайно в руки книга современного литовского автора, и, несмотря на горькое послевкусие русофобской мути конца 80-х- начала 90-х годов, на заемную антироссийскую риторику нынешних литовских поводырей, приникаешь к этой книге с жадностью, будто откроет она нечто новое в течении дней и лет, унесшем наши общие ценности и привязанности. И пусть никто мне не говорит, что их не было. Они были.
"Какие свидетельства может дать художник, кроме личных, кроме собственной жизни…" — читаем в заметках Ф. Феллини к фильму "Репетиция оркестра". Вилюс Мизарас на том же пути, в самом заголовке книги удачно обыгрывая название знаменитой ленты итальянского мастера, и тем самым словно подсказывая читателю жанр и манеру своего повествования, и даже ключ к нему… Амаркорды, воспоминания — это способ путешествовать по собственной жизни, сызнова переживать прожитое и угадывать случившееся не с тобой. Для литовского прозаика воспоминания — лучший собеседник, раздвигающий границы конечного существования одного человека и погружающий в недостижимое для простого смертного пространство иных судеб и времен. Воспоминания являются здесь частью творческого процесса, отбирающего из океана накопленных в течение жизни переживаний и эмоций именно то, что способно выразить состояние художника, его интуицию, напряжение его чувств и мысли, чтобы у читателя пробудилась своя интуиция, которая и поможет собрать, связать, соединить все эти разрозненные, разорванные эскизные зарисовки в некую живую картину, где все так и дышит Литвой, ее маленькими городками и хуторами, песками и мхами, завораживающим простором Куршского залива…
В этой прозе возникает новое ощущение времени: воскрешенное в слове прошлое не просто вступает с тобой в диалог, оно становится самым верным свидетельством твоего собственного существования. Вместе с тем стилистически и образно безупречно выстроенные откровения автора не столько мемуары, произведения памяти, сколько концентрированная форма творческого и жизненного опыта, несущая в себе новые вопросы и новые эмоциональные впечатления. Прозаические эскизы Мизараса разворачиваются в измерениях, представляющих то реальную действительность, то действительность вымышленную, воображаемую, а все это вместе становится исповедью писателя, где отдаленным гулом истории отзывается вдруг драматическая конкретика: война, "лесные братья", кровь…
Ты понимаешь по мере чтения: жизненный опыт, впечатления детства, юности и зрелого возраста выпадали в виде некоего драгоценного осадка в самые глубинные пласты чувств и сознания автора, чтобы, отстоявшись там, очиститься от всего лишнего и всплыть через много лет в виде образов, идей, имеющих какую-то свою, присущую только им логику развития и бытования. Как же творится, "делается" это поразительное, захватывающее кино в прозе? Проецируя отблески разрозненных воспоминаний на "экран" памяти, автор из множества бытовых деталей вызывает что-то, что возвышается над обыденностью, сам он — в центре этого потока, где неподвижна одна лишь настольная лампа, а вокруг нее, пишет Мизарас, "как мотыльки, летают лошади Фолкнера, со свистом мимо мчатся поезда Сарояна, …плывут корабли Бунина и везде полно пешеходов Горького". Кружится галактика вещей, людей, событий, видений…и увлекает читателя в свой круговорот неподдельностью чувств, переживаний и прозрений.
Проза В. Мизараса, его творческое дарование, его отношение к слову — еще из того, классического мира "темных аллей" и "госпожи NN", который, как и плавание парохода в Ливерпуль, на каком бабушка автора в далекие времена пыталась уплыть на чужбину к своему единственному, кого помнила и любила до конца своих дней, не подвластен ни моде, ни крикливой суете современности. Пусть миновало столетие… Это плавание продолжается и сейчас, "никакие смерти не могли и не смогут его уничтожить". Такая проза, как говорил Ф. Мориак, хоть и совсем по другому поводу, "не пройденный нами этап, а утраченный нами секрет".
