Для того чтобы быть панк-музыкантом, вовсе не обязательно не уметь играть толком ни на одном инструменте. Даже нет необходимости быть полным невеждой в теории музыки. Нужно просто быть панком. И, конечно, еще музыкантом.
Знакомство с Джо Джексоном в России может произойти лишь случайно. Так вышло со мной: первый диск Джо, оказавшийся у меня в руках, был Night and Day (1982). Первый альбом – Look Sharp! (1979) – пришел гораздо позже. Как и Beat Crazy (1980) или I'm the Man (1979).
Сказать, что Night and Day перевернул мое представление о панк-стилистике, мало. Он перевернул мое представление о поп-музыке, сложившееся к тому времени под влиянием гитарных групп. И частично джаза, который всегда котировался выше т.н. рока.
Теперь представьте: я опускаю тонарм и вместо гитарной грязи слушаю фортепианный почти-что-джаз. «Ночная сторона», выполненная единым блоком, с плавными переходами номеров один в другой, и «дневная сторона» – фрагментированная по темам, составили удивительно цельное высказывание, отразившее свойства и неразрывности ночи, и дискретности судорог дня.
Уже в этом альбоме даже мой скромный английский был поражен текстами Джо Джексона – ироничными, лиричными, всегда глубокими. Steppin' Out – простая и трогательная поэзия, песня до сих пор среди любимых. Cancer – напротив, удар в сторону массовых предрассудков. Помни, говорит, Джо, кофе, протеин, никотин и еще куча всего – рак! Бойся. Слушайся. Подчиняйся.
А за каким мазохом?
Джо курит и не собирается бросать. Он не борется за права курильщиков – он просто переезжает из Англии в Америку, чтобы оставить и США, когда в этих самых штатах становится слишком удушливо от общественных забот. Сейчас он живет в Берлине, в Кройцберге, в городе либертарианства урожая приблизительно этак 1979 года, когда Джо выпустил свой первый альбом, ставший одним из программных произведений новой волны. Сорок лет на сцене.
Джо Джексон ищет свободу. В своей автобиографии (A Cure for Gravity, 1999) он пишет, что пошел изучать игру на скрипке, потому что это позволяло не ходить на физкультуру, где его – парня, к спорту равнодушного – били неравнодушные ценители ЗОЖ. Правда, замечает он, выгоды он не получил: стали бить за скрипку.
Потом была Royal Academy of Music (Королевская академия музыки в Лондоне, аналог нашей консерватории), где Джо изучал теорию композиции и играл, как любой грамотный музыкант, на фортепиано. Ему было приблизительно наплевать на мировую известность. Единственное, чего он хотел добиться, так это не работать на фабрике и иметь достаточно денег для съема квартиры. Забегая вперед, отметим, что и то и другое ему удалось. И даже сдача осталась.
Известность настигла его уже с первым диском. Позже она подкрепилась его этапными работами: Night and Day (1982), Body and Soul (1984), Big World (1986), Blaze of Glory (1989), Laughter & Lust (1991), Symphony No. 1 (1999). За каждым из названий скрывается какая-то грань отношений Джо Джексона к музыке, в каждом альбоме отражалось то, что сам Джо определил как «слишком высокую квалификацию для панк-рока». А за свою Первую симфонию он получил «Грэмми».
Короче, через сорок лет непрерывного музицирования Джо заработал статус культового автора и исполнителя, к сожалению, известного в России слишком мало, хотя сам он в нашей стране бывал, любит ее, этот факт даже нашел отражение в его песнях (см. Big World, хотя физически он посетил нас только в 90-е).
О характере Джо ходят забавные легенды. Его мизантропичность почти беспредельна, необщительность превышает ПДК. Все могу подтвердить лично, так как имел счастье случайно встретиться с Джо в реальном мире и даже обменяться парой слов. И совсем недавно своими ушами слышал на концерте в Антверпене «никаких заявок!» из уст музыканта.
Итак, я плавно подошел к нынешнему концертному туру. Сначала Джексон колесил по США, потом пришла очередь Европы. На первый же европейский концерт в Антверпене мы взяли билеты, причем нам несказанно повезло: все было распродано в течение пятнадцати минут.
Концертный вояж посвящен не только выходу нового альбома Fool, он охватывает все «четыре декады» музыкальной жизни звезды панк-рока. За время которой многое удалось превратить из мусора в золото. Алхимия – так называется последняя песня альбома, с нее начинается концерт, ею же завершается. Исключительно мощный номер! Впрочем, вообще Fool – сильное и цельное высказывание. Разбирать тексты по очереди смысла нет – они просты, в Сети доступны, но отметить один я обязан: Big Black Cloud. В этой песне Джо реинкарнирует идею, прозвучавшую в Cancer. Только на этот раз все более серьезно. По-взрослому. Внимание Джо Джексона вновь приковано к государству-няньке, которое заботится о гражданине, опекает его, лишая инициативы. Надвигается большая чёрная туча, говорит оно, будьте осторожны. Мы и осторожничаем, отвечает Джо, осторожничаем во всём, а в результате – no luck, no money, no sex, no fun…
двойной клик - редактировать изображение
Четыре десятилетия устойчивой славы не изменили отношения Джо к таким простым вещам, которые, скажем, Честертон считал главными в жизни: родной город, вечный человек. Это очень по-английски – жить без пафоса и ценить мелочи. Вот Дэйв, поет Джо, Дэйв работает до обеда, потом любуется морем, никуда не спешит, но он не раб. И так будет всегда, поколение за поколением, в то время как мы спускаем жизнь в мусоропровод, гоняясь за славой, перемещаясь с континента на континент (Dave). Грустная ирония в том, что иметь имя Дэйв в родном городе Джо Джексона – все равно что иметь фамилию Иванов в России, да и сам Джо носит в миру это имя.
Но вот уже клуб De Roma в Антверпене…
В зале ни одного случайного зрителя. Молодые либо вместе с родителями, либо – как вон та чернокожая красотка – со спутником соответствующего возраста. Мы стоим возле сцены, сидячие места лишь наверху, на балконе винтажного театрального зала. Нам предстоят два часа слэма, которые пролетят незаметно и весело, в стиле клипа Nineteen Forever из Blaze of Glory.
Звучит Alchemy. Под нее выходят музыканты, которые незаметно меняют фонограмму живым исполнением. Последним появляется Джо. Он садится за клавишные и начинает петь. С этого момента начинается алхимия, которая превращает в золото все, к чему обращен взор Джо Джексона.
двойной клик - редактировать изображение
Творчество Джо о независимости. Он близок правому анархизму, в рамках которого легитимно не только то, что безопасно и полезно. То, что опасно и вредно, имеет свою ценность, так как обращение к нему обусловлено христианской доктриной свободы выбора. В рамках этого типа анархизма запретно лишь вмешательство государства в частную жизнь. Мир Джо Джексона – взрослый мир, он далёк от мира певцов Anarchy in UK.
Джо парадоксален, но не более чем Гилберт Кит Честертон.
Джо менее всего стремится к жизни звезды. Он непубличен, его трудно представить на любой из «красных дорожек». Он панк, достойно ответивший альбомом Fool на запрос When I'm Sixty Four.
Он последний.
Почетный рыцарь-командор Ордена Британской империи Боб Гелдоф когда-то был панком, его славное прошлое времен Boomtown Rats никто не отнимет. Но слишком большое количество официальных заслуг перед гражданским обществом свели на нет всю его анархическую юность. Говорить об идоле новой волны Боно и вовсе в контексте нонконформизма невозможно: его борьба, как и борьба Боба Гелдофа, до чрезмерности следует курсу государственной инфантилизации населения. Это когда «сюда нельзя», «туда нельзя», «повсюду ЗОЖ» и «нас спасет “зелёная” энергетика».
Назвать отмеченное чем-то иным, кроме «дисциплинарного санатория» (Э. Лимонов), действительно, трудно. Мир истинной свободы там, где творит Джо Джексон – последний панк, анархист, индивидуалист, единственный по-настоящему взрослый герой постпанка и новой волны, но и единственный Nineteen Forever – девятнадцатилетний навсегда.
Антверпен – Москва
