ОБРАЗЫ ОБРАЗОВАНИЯ

№04 (688) от 24 января 2007 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
ОБРАЗЫ ОБРАЗОВАНИЯ
«Круглый стол» редакции «Завтра» и Института развития гражданского общества
Александр НАГОРНЫЙ, заместитель главного редактора "Завтра".
Уважаемые коллеги! Мы продолжаем серию "круглых столов", посвященных приоритетным национальным проектам. Сегодня темой нашего обсуждения станет образование. Какова сегодня ситуация в нашем образовании, как влияет на нее реализация нацпроекта в этой сфере? Надеемся, что ответ на эти и другие вопросы прозвучит в ходе предстоящей дискуссии. Открыть её предоставляю право Илье Владиславовичу Константинову.
Илья КОНСТАНТИНОВ, заместитель директора Института развития гражданского общества и местного самоуправления.
Прежде всего, я бы хотел сказать несколько слов об идеологии, целях и задачах приоритетного национального проекта "Образование", как я их понимаю. Специально подчеркну — это мое индивидуальное, личное видение.
В советское время у нас была создана грандиозная система сквозного образования, которая охватывала 100% населения и которая адекватно соответствовала требованиям развития индустриального общества в условиях социалистической модели развития. Эта система работала, хотя и с какими-то перепадами, недостатками, сбоями — с середины 30-х годов до начала 90-х годов ХХ века, более 50 лет. И ее созданию предшествовал примерно пятнадцатилетний период "проб и ошибок", который соответствовал поискам политического решения стоявших тогда перед страной проблем.
Задачи советской системы образования были понятны: 100%-ная социализация населения, подготовка кадров в соответствии с теми направлениями развития народного хозяйства, которые определяла партия и правительство. Именно под эти направления формировался учебный процесс и в дошкольном, и в школьном, и в послешкольном образовании.
Мы все хорошо помним, что когда в нашей стране обозначилась нехватка рабочей силы, было принято "сверху" решение о сепарации учащихся после 8 класса и о "добровольно-принудительном" направлении значительной части учащейся молодежи в систему профессионально-технического и среднего специального образования. Почему? Потому что стране были нужны рабочие руки.
Другой пример. Сам выбор образовательных приоритетов. Первым по значимости школьным предметом была математика, вторым — физика. Почему? Потому что этого требовало развитие индустрии, этого требовал растущий военно-промышленный комплекс СССР. В значительной мере система советского образования работала на развитие "оборонки": во всех аспектах, начиная от знания точных наук и вплоть до идеологического обоснования и прикрытия "борьбы с мировым империализмом".
И вот эта грандиозная машина после всем нам известных событий конца 80-х годов оказалась колоссом на глиняных ногах. По вполне понятным причинам: потому что изменилась вся общественно-политическая модель жизни российского общества; потому что отпала необходимость в гипертрофированном военно-промышленном комплексе, потому что по— другому стали развиваться все сектора экономики. В результате вся система традиционного советского образования стала деградировать и разваливаться. А параллельно с этими процессами пошли другие процессы: коммерциализации и прагматизации образовательной сферы. У нас появился рынок образовательных услуг — огромное число коммерческих вузов и государственных вузов вступило в борьбу за кошелек граждан на этом рынке. Современные школы и вузы стали превращаться в научно-производственные комплексы, производящие эти услуги: не только образовательные, но и сугубо социальные — например, учащиеся вузов мужского пола имеют законную возможность "откосить" от армии.
В июне в Санкт-Петербурге проходил — в рамках международного экономического форума — круглый стол "новые кадры для новой экономики". И на нем Ярослав Кузьминов, ректор Государственного университета — Высшей школы экономики озвучил следующие данные: в 2003 году на одного учащегося ПТУ в России приходилось 4 студента вуза, а к 2010 году этот показатель повысится до 1:8. То есть у нас намечается явный недостаток исполнителей, реальных рабочих рук во всех сферах социальной жизни — при относительном избытке лиц с высшим образованием. Наши вузы забирают в систему высшего образования практически всех, кто заканчивает нашу среднюю школу. Более того, число поступивших в вузы сегодня даже превышает число выпускников текущего года. Нигде в мире этого нет. Думаю, такой гибрид не нужен и современной России — это анахронизм.
Поэтому когда говорят, что приоритетный национальный проект "образование" носит точечный, локальный характер, поскольку он охватывает от силы 10-15% вузов вместо того, чтобы финансировать всю систему образования, — я убежден, что такое финансирование не нужно. Поэтому очень хорошо, что двигателем приоритетных национальных проектов является человек, который сам имеет инновационное мышление — я имею в виду первого вице-премьера Дмитрия Медведева.
Наблюдаемый ныне почти повсеместно переход государственных вузов на платные формы обучения студентов, судя по моим наблюдениям, приводит к заметному снижению качества образования: ни преподаватели, ни студенты не заинтересованы в реальной передаче знаний и навыков высшей квалификации. Зато без диплома о высшем образовании многие направления карьеры оказываются для гражданина современной России закрыты — может быть, за исключением сферы услуг. Отсева по уровню знаний нет, все 100% оплативших обучение заканчивают вузы, 100% оплативших аспирантуру становятся носителями ученых степеней и так далее, и тому подобное. Это ненормальная ситуация, которая в условиях растущей международной конкуренции становится просто нетерпимой. И тотальное усиление финансирования всей нынешней системы российского образования ни к чему, кроме ускоренной ее деградации, не приведет. Не в коня корм, так сказать.
В чем же смысл этого приоритетного национального проекта? Я вижу его в поиске путей адекватной поддержки эффективных, способных к модернизации элементов системы нашего образования — и, извините, устранения устаревших, консервативных, погрязших в коррупции структур. Без жертв такого рода процессы нигде и никогда не обходились. Во главу угла поставлены именно инновационные системы образования, конкурсный подход к финансированию тех или иных образовательных проектов. Это и лучшие учителя, и лучшие школы, и лучшие учебники, и лучшие вузы страны, и так далее, и тому подобное. Мы должны построить новую систему российского образования, полностью готовую работать в условиях глобального рынка, от присоединения к Болонскому процессу до вступления во Всемирную торговую организацию.
Второй момент — повышение доступности стандарта качественных знаний. Ведь в рамках нацпроекта все средние школы нашей страны получат за счет государственного финансирования доступ к сети Интернет. Это огромный шаг вперед, который нужно сделать, без которого наша страна безнадежно останется в прошлом.
Ирина АРЖАНОВА, заместитель исполнительного директора Национального фонда подготовки кадров.
В приоритетном национальном проекте "Образование" наш фонд участвует с 2006 года как технический оператор, который за годы своего существования накопил огромный опыт взаимодействия с международными, федеральными и региональными структурами, работающими в сфере образования. Мы также выиграли тендер на 2007 год по двум направлениям: высшему образованию и по подключению российских школ к сети Интернет.
Что касается первого направления, то, к сожалению, национальный проект "Образование" реализуется еще слишком недолгое время — всего лишь с июля 2006 года, поэтому судить о том, какими окажутся его результаты, можно лишь интуитивно, по тенденциям. Ведь даже в рамках Болонского процесса, предусматривающего двухуровневую схему получения высшего образования "бакалавриат-магистратура" первый цикл требует трех лет обучения. Однако уже сегодня можно считать данный национальный проект не просто шагом в правильном направлении, а реальным прорывом в сфере высшего образования. Те семнадцать вузов, которые победили в объявленном конкурсе, не только получили возможность значительно укрепить свою материально-техническую и кадровую оснащенность, но и вышли на новый уровень самооценки и осознания своей роли в нашем обществе. Ведь отбор вузов-победителей шел по подготовленным ими заявкам, и оценка их деятельности будет даваться по тем критериям, которые в этих заявках были записаны. То есть свобода, автономность и ответственность этих университетов и институтов вышли на совершенно иной качественный уровень. Поэтому примерно на 30% вырастет количество вузов, которые примут участие в конкурсе 2007 года сравнительно с прошлым годом. Другой вопрос, что подготовка проекта могла быть более тщательной, поскольку многие детали были не учтены, поэтому вузам-победителям пришлось эти полгода проработать в аномальном графике. Например, все средства, в 2-3 раза превышавшие годовой бюджет этих вузов, нужно было потратить до конца 2006 года. И если первоначально планировалась ежемесячная отчетность вузов по четырем граф-картам, то в декабре они отчитывались в ежедневном режиме. Можете себе представить, какую нагрузку пришлось выдержать ректоратам этих вузов, да и контролирующим организациям тоже. Слава Богу, все выделенные средства удалось освоить, пустить в дело согласно заявкам-победителям, но, повторюсь, это аномальный режим, постоянно работать в котором просто невозможно. Эти условия реализации нацпроектов необходимо пересмотреть, поскольку, например, многие лучшие школы России, оказавшиеся в аналогичной ситуации, с проблемой не справились и им — специальным распоряжением правительства — пришлось разрешать использование выделенных средств и после 31 декабря 2006 года.
Здесь, между прочим, на мой взгляд, проявился известный разрыв между системами среднего и высшего образования нашей страны, когда школы заявляют, что вузы предъявляют их выпускникам при поступлении какие-то непонятные требования, а вузы сетуют на недостаточно качественную школьную подготовку абитуриентов. Отчасти создание университетских комплексов, включающих в себя и специальные средние школы, было реакцией на эту не вполне приемлемую ситуацию.
Что касается средней школы, то здесь перед нами встает множество проблем, одной из которых является создание и поддержка необходимого электронного контента, к которому должны получить доступ средние школы страны. Государство не может позволить себе нецелевое и несанкционированное использование этой гигантской системы школьного Интернета, поскольку именно оно будет оплачивать весь трафик. А решение этих проблем, в свою очередь, создает основу для преодоления того болезненного разрыва между средней и высшей школой, который возник в нашей стране за последние годы. Поэтому если даже предположить, что программа национальных проектов будет каким-то образом свернута после 2008 года, всё равно в сфере образования их реализация уже привела и еще приведет к необратимым положительным сдвигам.
Сергей КОМКОВ, председатель Всероссийского Фонда образования, профессор.
На мой взгляд, приоритетный национальный проект "Образование" не затрагивает ряда важнейших проблем, возникших в сфере образования за последние годы. Если национальными приоритетами в глазах государства являются информатизация средней школы, создание новых управленческих механизмов (попечительские советы) и целевые выплаты лучшим учителям, школам и вузам плюс ряд более мелких вопросов, наподобие доступа военнослужащих к высшему образованию, то что такое тогда вступление нашей страны в Болонский процесс или перевод всей системы выпускных экзаменов на тесты ЕГЭ? Мы что, "просто" не видим за деревьями леса или сознательно не хотим ничего видеть?
Сегодня в сферу ЕГЭ втянута почти вся страна, а к 2009 году должна быть втянута вся без исключения. Я уже устал говорить о новом витке коррупции, которая сопровождает данное нововведение. Но давайте посмотрим на его перспективы — благо, такой опыт в мировой истории имеется, и немалый.
Первые аналоги ЕГЭ появились во Франции после массовых студенческих волнений 1968 года — якобы с целью обеспечить доступность высшего образования для всех. Однако уже через семь лет от этой системы пришлось отказаться — и не потому, что спала острота социальной проблемы, а потому, что введение единого государственного экзамена привело к деградации всей системы высшего образования Франции. Большая часть бюджетных мест оказалась занята полуграмотными недоучками, каким-то образом блестяще сдавшими тесты. Их приходилось отсеивать уже внутри вузов, что привело к резкому сокращению числа их выпускников.
Тогда же США распространили эту систему тестирования на среднюю школу, возведя ее в абсолют. И теперь, тридцать лет спустя, Билл Гейтс, мультимиллиардер и глава фирмы Microsoft, заявляет, что "американская система образования фактически умерла, потому что она полностью утратила свой фундаментальный характер". Одна из причин этого — неадекватная система оценки знаний учащегося по тестам и значительные упрощения в содержании образовательного процесса.
Я расцениваю внедрение ЕГЭ как своего рода скрытую долгосрочную диверсию против национальной безопасности России, сходную точку зрения — возможно, в менее острой форме — фактически разделяют и такие авторитетные педагоги, как ректор МГУ Виктор Антонович Садовничий и президент Российской академии образования Николай Дмитриевич Никандров. Однако ЕГЭ внедряют несмотря ни на что, а с Интернетом это будет происходить, или без — разница невелика. Мы "на выходе" получим не творческую личность, а интеллектуального потребителя, сориентированного на игру в "угадайку", или — еще хуже — с младых лет привыкшего покупать всё за деньги, не умеющего и не желающего думать собственной головой.
Стратегия поддержки избранных "точек роста" не должна оборачиваться стратегией сознательного или бессознательного засевания плевелами всего остального образовательного пространства, что, к сожалению, мы наблюдаем сегодня сплошь и рядом. Сеющий плевелы никогда не насытится плодами рук своих — в том числе и знанием, это надо понимать и помнить. Поэтому я считаю жизненно необходимым переориентацию национального проекта "Образование" на решение всего комплекса образовательных проблем, а не отдельных частностей — возможно, ярких и даже необходимых, но не касающихся сути идущих здесь процессов.
Игорь ЗАТЁКИН, проректор Московского государственного университета путей сообщения.
К идее и к ходу реализации приоритетного национального проекта в сфере образования мы относимся очень хорошо. Важно, что внимание государства оказалось сосредоточенным на инновационных образовательных программах. Это позволяет вузам посмотреть на себя немного со стороны: провести самооценку своих возможностей и перспектив в новой экономической среде, подготовить соответствующую заявку и согласовать их с заинтересованными государственными и бизнес-структурами. Хорошо, что распределение средств шло на конкурсной основе, а не согласно известному принципу "Всем сестрам по серьгам". То есть, на мой взгляд, нацпроект в сфере образования внедряет на деле новый, адекватный современным реалиям, подход к функционированию этой важнейшей системы общества. Полагаю, что в этом есть и немалая личная заслуга вице-премьера Дмитрия Анатольевича Медведева.
В целом государственные учреждения, особенно подчиненные Министерству образования РФ, пока не могут свободно взаимодействовать с бизнес-структурами, что необходимо для работы на перспективу. Тем не менее, мы стоим на пороге вступления в силу закона об автономных учреждениях, который позволит использовать механизмы индаумента. И, если мы уже пошли таким путем, оценка эффективности вложений государства в те или иные проекты, конечно, будет связана с тем, насколько удастся с помощью этих вложений привлечь деньги бизнеса, тогда пойдет разговор об участии бизнеса в управлении вузом. Это принципиально новая ситуация, поскольку сегодня подавляющее большинство вузов — это государственные учреждения, которые работают с бизнес-структурами только на договорной основе: по подготовке специалистов или по проведению отдельных исследований.
Конечно, ситуация в отраслевой высшей школе, которую я отчасти представляю, заметно отличается от общефедеральной. Например, мы, железнодорожники — а это 10 вузов и 48 колледжей и техникумов по стране — готовим кадры по восьми основным железнодорожным специальностям — это главная компонента нашей работы. У нас по ней даже сохранена система распределения. Мы жестко завязаны на требования главного заказчика кадров отрасли: вчера это было Министерство путей сообщения РФ, сегодня — Министерство транспорта с многочисленными агентствами и РАО "Российские железные дороги". И тот переход, о котором я говорил выше, для нас уже стал реальностью. Мы столкнулись со множеством таких проблем, которые можно решить только в рамках инновационных программ и нацпроекта в сфере образования.
Так, уже сегодня наш университет начал подготовку специалистов для эксплуатации высокоскоростных железных дорог, которых в стране пока не существует, но которые обязательно появятся в ближайшем будущем: фирма Siemens выиграла тендер и получила контракт. Если раньше МПС, закупая, скажем, десять новейших локомотивов, один обязательно передавало нашему вузу — чтобы люди, которые завтра придут на железную дорогу, уже знали технику, на которой им предстоит работать. Сегодня так сделать нельзя: налоговый барьер просто не позволяет нашему заказчику передать нам этот очень дорогой высокоскоростной электровоз, а нам — его принять на баланс. Сегодня тот же Siemens просто требует у нас немецкоговорящих студентов для изучения его техники в Германии. В перспективе, создавая собственные вертикально интегрированные образовательные проекты: от школы до вуза, — крупный бизнес вообще может обходиться без участия государства. Хорошо ли это с точки зрения общественного диалога и национальной безопасности, — вопрос дискутируемый.
Новая система, о которой мы говорим, в принципе устраняет подобные препоны, хотя у нас подзаконные акты традиционно выше законов, так что надо еще посмотреть, как всё будет работать на практике, но бизнес, который активно потребляет инновационные технологии, теперь получает возможность вкладываться в обучение соответствующих специалистов, чтобы и подготовка кадров, и научные исследования шли на самом современном уровне. Но это, собственно, и является главной целью национального проекта.
Владимир ВИННИКОВ, культуролог.
Когда речь заходит о проблемах образования, мне почему-то сразу вспоминаются две цитаты. Одна — пушкинская: "Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь". То есть все здесь присутствующие прошли практически через все ступени той самой советской системы образования, о которой так ярко говорил в начале дискуссии Илья Владиславович Константинов, и знают предмет не понаслышке. Вторая цитата — из сокровищницы Черномырдина, ныне российского посла в Киеве. В бытность его премьер-министром они с друзьями сидели в бане, и разговор зашел о том, кто сколько вузов закончил. Оказалось, у всех соратников премьера, да и лично у "вечного троечника" Виктора Степановича — по два, а то и по три "поплавка". После чего Черномырдин, задумчиво оглядев собравшихся, изрек: "Ну да, таких чудаков, как мы, разве чему-нибудь в одном институте научишь?" То есть абсолютизировать систему образования нельзя: в известной триаде "школа-семья-улица" первая зачастую становится филиалом последней. Образование — процесс непрерывный, он начинается с рождения человека и заканчивается с его смертью. Образование — процесс вероятностный, в котором можно смещать только некие максимумы-доминанты, следом за которыми всё равно тянется "хвост" статистического разброса. И я совершенно согласен с тем, что главная проблема современной российской системы образования заключается в том, что эта система максимумов-доминант отсутствует: старая разрушена, а новая еще не выстроена. Но главной характеристикой советской системы образования был вовсе не её "милитаристский", физико-математический вектор, о котором упоминал Илья Владиславович, а введение единого и чрезвычайно высокого образовательного стандарта средней школы, всеобщей, бесплатной и обязательной, если кто помнит. Такого единого "стандарта знаний" не было, пожалуй, нигде вне стран "советского блока": повсюду система "элитного" образования отделена от образования "массового" таким "железным занавесом", такой "берлинской стеной", что позволяет говорить о куда более жесткой "холодной войне" внутри западного сообщества, нежели та, что шла совсем недавно между "империалистическим" Западом и "социалистическим" Востоком.
Вместе с тем людям у нас приходится жить и работать в таких разнообразных культурно-социальных и природно-климатических условиях, когда жесткое программирование специалиста в принципе не оправдывает себя, поскольку ему приходится сталкиваться со множеством "внештатных", чрезвычайных ситуаций. Постоянно приходится решать проблемы, алгоритм решения которых неизвестен, его еще нужно найти. Главное министерство современной России — МЧС во главе с Сергеем Кужугетовичем Шойгу, таким же формальным "троечником", каким был тот же Виктор Степанович Черномырдин. Но важны ведь, в конечном счете, не оценки в табеле или дипломе, а адекватность человека требованиям общества. Вот суть любой системы образования в любой стране мира. Другой вопрос — что именно понимать под "адекватностью". Это каждое общество решает для себя. А современное российское общество еще не решило.
В данной связи нынешний переход на западные модели образовательного процесса, прежде всего американские модели в средней школе — я имею в виду тесты Единого государственного экзамена; и на европейские модели в высшей школе — я имею в виду известный Болонский процесс; вряд ли можно считать оправданным в реальных российских условиях. Современные технологии позволяют добиться того, чтобы знания от преподавателя шли не десятку и не сотне его студентов, а тысячам и десяткам тысяч, что резко снижает потребность общества в преподавательских кадрах, но столь же резко повышает требования к их качеству, к качеству предлагаемого ими образовательного контента и — прежде всего — к той идеологии, которая за этим контентом стоит.
Национальный проект, который реализуется сегодня в сфере образования, — это проект прежде всего технический, это, условно говоря, попытка текущего ремонта корабля нашей средней и высшей школы, залатывание дыр, а не строительство принципиально нового транспортного средства, и — тем более — не определение того, для каких именно целей он строится, что, куда и с какой скоростью будет перевозить. Тут у нашей страны — особенно накануне ее вступления в ВТО — вырисовываются не слишком радужные перспективы. Для того, чтобы добывать нефть и газ, хватит и 15 миллионов человек. Чтобы поставить вдобавок транзитную экономику и гонять высокоскоростные железнодорожные составы из Китая в Европу, потребуется миллионов 50, не больше. А чем должны заниматься остальные 100 миллионов россиян? Считать себя "лишними людьми" и потихоньку вымирать, освобождая жизненное пространство для других рас и народов? Или всё-таки начать переход к "экономике знаний", в которой не будет ни одного "лишнего" человека? Какой образ России должен лежать в основе системы образования — вот, на мой взгляд, тот вопрос вопросов, который должен решать национальный проект и который он в своем нынешнем виде, к величайшему сожалению, не только не решает, но даже не ставит.
Александр НАГОРНЫЙ.
Благодарю всех участников нашего "круглого стола" за высказанные ими содержательные мнения. Думаю, что прозвучавшая здесь информация окажется полезной не только читателям нашей газеты, но также российскому обществу и государству в целом.