№23 (655) от 07 июня 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Александр Синцов
РПЦ НА ВВЦ
Православные спешили на ВВЦ. Послушницы в глухих платках, потупив глаза, семенили в своих длинных юбках. Бородатые монастырские жители в рясах. Мирские бабы с суровым выражением лица. Изредка — благостные мужики, натуральные трезвенники в невзрачных, но чистых рубахах. Энергичные молодые женщины — парами и стаями. С детьми в охапках, вереницей за руки. Все — в павильон №69. По архитектуре он — предтеча нынешних зеркальных небоскребов. Такой же зеркальный у него фасад. Будто в дефиците были зеркала при его строительстве, а теперь — по всей Москве немеряно. Очередь на полкилометра выстроилась и отражается в этих зеркалах. Ждут часа открытия всероссийской церковной ярмарки. Во всех московских приходах о том объявления расклеены. Реклама… И вот прихожане, что называется, ломанулись на ВВЦ. Впереди меня — два монаха из-под Пензы. С модными, удобными рюкзаками за плечами: множество кармашков, широкие лямки, подпруга на никелированной застежке. Они посланы игуменом для закупки колоколов стандартного набора: трельных-зазвонных, средних-альтовых и благовестных — басовых. Соответственно в четвертой, второй и первой октавах. И даже ноты этих колоколов точные записаны у них на дисплее мобильного телефона.
Разговорились о монастырском житии.
Отвечал монах с большими горящими глазами на исхудалом лице.
— Половину денег на звоны спонсоры дали. Остальное с доходов обители. Три года подряд арендуем сто пятьдесят гектаров пашни. Затраты только на солярку. И выходит прибыльнее, чем у соседнего фермера. Не говоря уж о кооперативе. Там у них на зарплату и социалку вся прибыль уходит. Кредитов набрали — отдавать нечем. Банкротят их. И опять все по-новой: кредиты, зарплаты, социалка — банкротство. Так все десять последних лет. А у нас траты на питание только. А все продукты свои. Вот и скопили на колокола. А перевезти согласился один послушник. Он в иноки скоро будет посвящаться. У него КамАЗ хоть и старый, но с техосмотром. Главное, ему до Москвы добраться. А обратно с Божьей помощью да с таким грузом гаишники будут милосердными. Общий вес около четырех тонн. Погрузку обещали на заводе за их счет. А у себя в монастыре мы и вручную, по бревнам выгрузим всей братией...
Очередь продвигается. Возле самого входа читаю объявление с бахромой номерных квитков: "Отдам чайный гриб в добрые руки". Много разных бумажек прочитано на стенах и столбах за последние годы, но такое вижу впервые.
Миную рамку металлоискателя. Оказываюсь в странном мире, напоминающем и церковную лавку, и сельский рынок в провинции. Здесь есть всё — от колоколов до клюквы и груздей. От кружевных платьев до вяленой рыбы. Ни "колы", ни жвачки. И музыка русская звучит — от хора до почти что оперного сопрано. Если с одной стороны добавить хомутов и дёгтя, а с другой — газа и нефти, то получился бы всеохватный рынок всех времен русского народа. Но здесь — как бы ядро. Дух и снедь. И не только дух русский, но и запах! И вовсе не сивухой пахнет, а медом и пирогами. Разговоры тоже, если и не благостные, то разумные, без нервов и грубости.
Гляжу, мои знакомые монахи прицениваются к колоколам воронежского завода "Вера". Набирают прайс-листов, рекламных брошюр. Идут дальше, чтобы в других местах цену узнать, не переплатить — игумен спасибо не скажет.
На освободившийся стул у стенда присаживаюсь я. Здороваюсь с крепкой женщиной заводской, инженерной закваски. Она представляется Татьяной. И с удовольствием рассказывает о заводе, об уважаемом директоре Анисимове.
— Первые колокола мы отлили в 1989 году. Тогда у Анисимова не было еще своего производства, но он на машиностроительном заводе получал разрешение, там были литейные цеха и участок цветного литья. Заключил договор и отлил первый колокол. После чего продал весь свой побочный бизнес и деньги вложил в строительство собственного завода на пустыре далеко за Воронежем. Он туда и теплотрассу тянул, и асфальтировал два километра дороги, строил здания. Семнадцатый год пошел заводу. Называется " Колокололитейный завод Анисимова". Мы отлили уже более семнадцати тысяч колоколов. Имеем большие заказы. Наше предприятие — единственное специализированное в России. Конечно, с Балтийским заводом нам не тягаться, но и мы отлили 35-тонник для монастыря в Звенигороде. Его сам Патриарх освящал. Много заказов и на 16-тонники.
Работает на заводе около семидесяти человек. Имеется для работников весь социальный пакет. За счет завода люди ездят отдыхать на юг. Отпуска оплачиваемые, больничные листы — тоже. Предусмотрено лечение в профилактории. И зарплата раза в три больше, чем на государственных предприятиях.
Главная задача — отлить благозвучный колокол. Украсить его по сложившейся традиции. Специальные методы акустических исследований позволяют "предсказать" голос колокола на стадии проектирования его профиля и осуществить точную настройку на нужный тон.
Отработаны способы литья в керамическую форму и корковое литье. Обработка отливок производится без использования станков, только ручным способом, что позволяет сохранить структуру металла. Срок гарантии даем 100 лет.
Воронеж расположен в центре России, потому нет проблем с транспортировкой продукции. Наши колокола звонят по всей стране: на Валааме, на Соловках. И за рубежом: в Сербии, в Канаде, Японии, Польше, Сан-Франциско, Греции, Финляндии.
Завод работает на полную мощность. О перенасыщении рынка сбыта задумываться не приходится. Да, мы можем насытить рынок в центральном регионе страны, потому что здесь раньше начали восстанавливаться храмы. Но по всей остальной России — дел непочатый край. И ведь еще, как водится, сначала приобретают самый минимум колоколов. Затем приход разрастается. Добавляют на звонницу всё больше и больше. Мелкие колокола идут в часовенки. В свою очередь, часовенки разрастаются до полноценного храма. И опять возникает потребность в нашей продукции. Дело Божие никогда не остановится.
У Анисимова есть большая мечта, можно сказать. Проект большого колокола в 120 тонн. Уже спроектированы и установлены две уникальные печи для выплавки такого гиганта. Подобные колокола Анисимов мечтает разместить в самых почитаемых местах России. Чтобы они висели не на колокольнях, а внизу — рукой достать. Они бы стали памятниками всем колоколам, вылитым в России за тысячу лет и погибшим в тридцатые годы. Ведь колокол таких размеров уже как бы сам в себе храм...
Всматриваюсь в людей на этой неподражаемой ярмарке. Все светлые, душой спокойные. Такую концентрацию чисто русского люда, да в таком количестве, встретишь разве что на каком-нибудь крестном ходе. Все христовые люди. Но у каждого свой путь к русской свободе. Выносит меня толпа к столику с магнитофоном. Или это я сам на голос пришел? Голос дивный, умелый, и о чем-то чистом ведет напев. За столиком — сама певица, как оказалось. Присаживаюсь. Покупаю диск с автографом. Разговариваем.
— Меня зовут Светлана Марченко. А псевдоним — Фатина Никольская. Фатина — имя, данное мне при крещении. Никольская — потому что уже тринадцать лет живу в селе Никольском Ярославской области Угличского района. Бывшая профессиональная актриса. Закончила Алма-Атинскую консерваторию. Восемь лет отработала в театре. Потом ГИТИС — режиссура эстрады. Училась в Дании на курсе театральной лаборатории Роберта Каррери. Потом все бросила, уехала в деревню.
Такой поворот судьбы считаю за чудо. Господь каждому определяет свое место. Я в городе погибла бы. Спасибо, встретился на пути батюшка искренний, как ребеночек. А я, бывшая актриса, вся была фальшивая. Раньше в Москве приходила в храмы и не верила батюшкам. Играют, казалось. И думала, почему простые бабушки верят, а я, поганка, не верю. Не могла найти себе приюта в московских храмах. И тут Господь послал мне этого игумена.
Вышло так, что друзья мои, Андрей и Люба, мы вместе с ними работали в театре, пошли по духовной стезе. Андрей стал батюшкой, Люба — матушкой. У них под Рязанью в селе Сабурово свой приход. Они приезжали в Москву ко мне в гости. Звонят, я смотрю в глазок, вижу их, и такие мысли мелькают: "Ну вот, сейчас не покуришь, не расслабишься". Некоторая досада проскакивала. Они заходили, начинали рассказывать, что были в Сергиеве Посаде, в других святых местах. Говорили взволнованно, с жаром. А мне — в одно ухо влетело, в другое — вылетело. Поддакиваю, головой киваю, выражаю искренний интерес, а сама думаю, сейчас картошечки поджарю, консервочку откупорю. И вдруг как-то насторожилась, когда они стали рассказывать о своем пребывании в селе Радищево в храме Николы Мокрого. Само название поразило как-то. Потом, много позже, я поняла, как важно исконное название села, деревни, человека, когда боролась вместе с другими за возвращение своему, теперь уже можно сказать, родному селу имени Никольского. Как только его переименовали, я тут же поехала, выписалась из Москвы и первая прописалась в селе Никольском. Но это было позже. А тогда, во время рассказа моих друзей об отце Алексее, у меня вот тут, пониже горла, в ямочке, словно пульс забился. Как говорится, душа всклокотала. И сразу решимость возникла поехать туда исповедоваться. Потом Андрей признавался, что они тоже хотели меня вытянуть из театра. Специально ко мне заезжали, разговоры всякие вели, литературку подбрасывали. Но никак не предполагали, что так быстро созрею. Я теперь понимаю, что на то была Божья воля. Через три дня мы были уже там, у батюшки. Он был, в самом деле, как ребенок. Человек пожилой. Немножко скуповатый, хозяйственный и весь открытый. Через него я поверила церкви. И душа моя там обрела свое место. Почувствовала, что хочу в той деревне возле той церкви жить. Хотела сразу дом купить. Но хозяйка соглашалась только на обмен, хотя бы и на коммуналку. А я в Москве снимала жилье. Менять было нечего. Но имелась звукозаписывающая и усилительная аппаратура. По тем временам очень крутая. Ее-то я и решила продать, а на выручку купить домик.
Пока дело с покупкой тянулось, я еще успела сделать спектакль по произведениям Марины Цветаевой. На тему Бог — Дьявол, Добро — Зло, Черное — Белое. Смелости было много. Но знания Бога — мало. Перевес в сторону темного был очевиден. Все говорили: ты здорово шаманишь. А я тогда применяла ритмическое произношение текста. Смещала акценты в строках, заставляла сердце зрителя то останавливаться, то биться сильнее. Такой прием актерский. Все восторгались. А я испугалась: что-то делаю не то. На фестивале моноспектаклей в Дании отыграла. Вечером фуршет. Все поздравляют. Какой голос! Какая пластика! А я стою и думаю: это мой творческий Эверест. Выше себя не прыгнешь. Талантливей себя не будешь. Думаю, хочу ли я еще о чем-то говорить, играть? Нет, не хочу. И ради чего же вся жизнь? Суета? Оставленный в Алма-Ате с мамой ребенок? Ни дома, ни перспективы. Ради чего? Чтобы сейчас вот эти люди, которых я больше никогда не увижу, тешили мое тщеславие? Кажется, когда покорил свою высоту, то должен чувствовать восторг, а я тогда ощутила себя на дне глубокой ямы. Мне хотелось выть, как волк на луну. Поняла в ту минуту, как люди сходят с ума. После него в голове отчетливо зазвучало: "Это твой последний спектакль".
Для меня уже гастрольный график готов, но я вдруг заболеваю. Неделю лежу пластом. Надо освобождать гостиничный номер. Роберто Каррери перевез меня к себе домой. Там я докашливала. Срок визы заканчивался. Планы полностью спутались. Я вернулась в Москву. И пошла к отцу Аркадию Шатову в храм при первой Градской больнице. "Батюшка, хочу бросить театр. Хочу в церковь. Но не получится ли, что я меняю шило на мыло. Церковь не тот же ли театр?". И батюшка мне сказал: "Церковь отражает небо. Театр — землю. И даже то, что под землей. Вот и выбирай, что отражать". Это была последняя капля. Я поняла, что с профессией покончено.
Тут как раз пришлось встречать моих знакомых батюшку и матушку из Никольского. Поехала на Савеловский вокзал. Выходят они из вагона: одетые скудно, подошва у батюшки на ботинке лопнула, у матушки подрясник обшарпанный. Похожи на лису Алису и кота Базилио. А я стою перед ними в шикарном пальто, пышной шляпе. И вот этой шляпы было особенно стыдно. Хотелось ее сорвать с головы и в карман засунуть.
Разговорились. Оказалось, что в Никольском продается еще один дом. И матушка говорит: "Возьми у батюшки благословение читать акафист святителю Николаю сорок дней. Проси, чтобы Господь дал крышу над головой, чтобы соединилась дочь с матерью во спасение души". Я стала молиться.
День, два, три молюсь. Мысль о переезде в деревню не отпускает. Аппаратуру продавать жалко? Но ведь завтра она устареет, и за нее копейки дадут. Не наигралась? Сомнения одолевали. Потом мысль: отдай Богу богово. Еду в Никольское, тогда еще Радищево. Прихожу к хозяйке. Она моментально увидела во мне сумасшедшую. Хотя на самом деле это начала действовать благодать. Проявилось чудо Господнее. Он мне глаза закрыл на житейское мудрование. От всех страхов избавил: как жить, сколько денег отдать, чем питаться, где спать. Вперед! Я только об одном думала: быстрее бы домик здесь купить. Это мое состояние хозяйка, как говорится, сразу и просекла. И первоначальную цену, конечно, увеличила. Чувствовала, что в таком состоянии человек может последнее отдать. Пришлось еще и фотоаппарат "Пентакс", очень хороший, в Москве продавать.
Акафист дочитала и с газовой плиткой, с гитарами вернулась в Никольское. Батюшка прошел вокруг моего дома, ломом простучал. Дом оказался снизу весь гнилой. "Что же делать, — спрашиваю?". "А на фундамент ставить. На кирпич. Или на бревна". "А если на бревна, то долго простоит? — спрашиваю. "На твой век хватит". — "А какой мой век, батюшка?". "Пятнадцать лет".
Всё, что ни говорил батюшка, всё сбывалось. Если и это сбудется, то остается мне жить два года. Смерти не боюсь. Боюсь Страшного Суда. В двадцать пять лет я попадала в аварию. Видела свое тело с высоты птичьего полета. Тогда поняла, что после смерти есть жизнь. Меня тянуло в какой-то яркий луч сквозь снеговые тучи. И тело видела — совсем чужое, грязное. Отношение к нему было брезгливое. Не хотелось в него возвращаться. Больше ничего не помню. Тогда осталась жить. И после этого смерти не боюсь.
Когда приехала в деревню, у меня было две гитары. Одна "мастеровая", концертная. Другая рабочая. У батюшки спрашиваю: "Может продать?" Он говорит: "Нет, гитара — инструмент хороший. На псалтирьку похож. Только теперь тебе уже мирских песен не петь. А по воле Господа — петь будешь духовные. Выше этого нет ничего. Но попотеть тебе для этого придется не один годок". Семь лет я работала в деревне начальником почты. Держала коз. Огород вела. По праздникам пела на клиросе. Через семь лет батюшка благословил уйти с почты и постоянно встать на клирос. Потом Господь стал давать такое утешение в виде моих "мостиков в рай". Так я свои сборники песен называю...
Сейчас пишу этот репортаж, а из динамиков звучит голос Фатины. Песня называется "Дом". Миротворно и в моем доме. Вспоминается эта сказочная ярмарка. И еще одна из сотен ее участниц. Елена Олеговна Черных из Зеленограда. Весь ее закуток обвешан кружевами. Она — мастерица и хозяйка мастерской.
Говорю, мол, Зеленоград — город советский. Научный. Каким же боком относятся кружевницы сего славного города к церкви?
— Я человек православный по рождению, по воспитанию. Поэтому в курсе всех церковных ярмарок, — ответствует Елена Олеговна. — Это один из секторов рынка сбыта, если можно так сказать. Кружевные изделия в традиции и культуре русской. Я как русский человек воспитывалась в России и с молодых лет не чужда церкви. И родители мои были культурными людьми. В широком понимании культуры жизни как таковой. Кружева — характерная черта быта русского, интерьера. Славяне всегда очень ценили такую красоту. Европейцы в этом смысле более рациональны. Им лишь бы удобно, практично, недорого. А если и красиво — то совсем не по-нашему. И уж, тем более, они не будут плести кружева. Да и покупать их они не склонны. Это не в их вкусе совершенно. Я на своем опыте уже убедилась. Так что самое место наших изделий здесь, на православной ярмарке.
Производство у нас надомное. Работницы вяжут на своих квартирах. Я разрабатываю модели. Заказываю материал, занимаюсь реализацией. Людям плачу по факту их труда. А дальше начинаются мои проблемы.
Вяжем вручную, крючком. Обрабатываем разные ткани — от шифона до драпа. Но стиль, дух мастера угадывается. И национальные черты — без вопросов. Это передается на генном уровне. Как мы умеем ходить, так умеем вышивать, плести, шить. Создавать контуры одежды, которая украсит русскую женщину. Она, как северная женщина, отличается от европейской. У нее более крупные формы. Она не может себе позволить джинсы, лосины. Значит, требуется особый подход. Прикрыться сзади. Немного облегчить спереди. Кружево для этого самая подходящая фактура. Получается и красиво, и целомудренно.
В Зеленограде я уже тридцать лет. Приехали с мужем за квартирой. Он москвич. Я — глубокая провинциалка по рождению. Рады, что устроились в Зеленограде. Он сейчас стал такой приятный для жизни город. А что касается зарабатывания на хлеб насущный, то здесь надо только сил не жалеть — и средств будет достаточно. По крайней мере никто из моих кружевниц на бедность не жалуется...
Нынче ВДНХ полностью очистили от уличных торговцев. Снесли сотни павильонов, загромождавших площади вокруг фонтанов. Реставрировали арку 1939 года, под которой перерезали тогда ленточку на открытии ВСХВ, для непосвященных — "Всесоюзную сельскохозяйственную выставку". Потом ВДНХ стала выставочным центром, ВВЦ. Павильоны приобрели исконные названия "Армения", "Карелия" и другие. В них — экспозиции промышленных высокоточных и высококачественных образцов из регионов. Здесь могли бы стоять сотни образцов конкурентной в мире продукции отечественных производств, если бы этим самым производствам не требовалось в рыночно-рекламных целях возить свои экспонаты по выставкам других стран. Но и сейчас павильоны не пустуют. По соседству с православной ярмаркой залы наполнены образцами продукции, прибывшей на конкурс "Всероссийская марка. Знак качества III тысячелетия".
С сожалением покидаю домашний, пахнущий пирогами и медом павильон церковной ярмарки. Словно отгостил у земляков за тысячу километров от Москвы. Гляжу — у объявления "Отдам чайный гриб в добрые руки" оторван один квиток с номером телефона. Радуюсь за счастливое разрешение судьбы этого простодушного, пускающего пузыри в трехлитровых банках, обитателя русских кухонь.
1.0x
