«ПОСАДИЛ ДЕД СВАЮ...»

| | | | |
Александр Лысков
«ПОСАДИЛ ДЕД СВАЮ...»

Лет пятнадцать назад знаменитый "Архангельский мужик" называл себя столыпинским столпом, опорой России. На днях вижу по телевизору молодого фермера, последователя Сивкова, годящегося ему в сыновья. Он так говорит о сегодняшних мужиках — крестьянах: "Мы, как ландыши. Нас надо в Красную книгу записать и просто радоваться тому, что мы еще есть на земле".
В один ряд с пианистом, плясуном и поэтом встал нынче крестьянин. Превратился в деятеля искусств, уникума, несущего дар Божий, редкое среди смертных качество — всю жизнь ковыряться в земле, что-то там выращивать. Для того, чтобы вызвать изумление сытой публики, ему теперь уже не требуется быть Мичуриным, фокусничать с прививками и перекрестным опылением, а достаточно просто зиму перетерпеть в своем домишке, весной показаться на завалинке в полном здравии и уже — аплодисменты. А в разгар своего театрального сезона — поездить на тракторишке по лугам, сено скопнить, картошку окучить. Чтобы нам, проезжающим по шоссе мимо него на дачу, на юг, показать деткам через окно: смотрите, смотрите, мужичок на тракторе. А сцена при этом идет кругом — со всеми оврагами, перелесками, холмами и речками. Софит висит в небе. К полуночи опускается звездный занавес.
С рассветом, с первыми петухами — новый акт, новый персонаж на сцене русских полей и лугов. Монах в рясе и с косой в руках. Англичанин Билл — любитель русской бражки и игры на банджо. Курд с армянской фамилией. Совхозник — обыкновенный, член кооператива. Дачник. Единоличник. Фермер с батраками. Главврач наркодиспансера с пациентами-невольниками. Просто баба с тяпкой. Всех не перечесть.
В Спасском монастыре на Вятке среди новых православных монахов много бывших военных. Они живут по уставу. На ногах с пяти утра и до полуночи. Десять лет были заняты восстановлением обители — строили, обновляли, изукрашивали. Закончили с позолотой, с колокольней, и даже с часами на ней. Образовался досуг. Глянули за монастырские стены. Увидели пустующие земли. Оформили аренду. И, помолясь, ринулись возделывать на благо обители, насельников, послушников, паломников.
В конце концов образовалась, хоть и не стремились к этому, точная копия колхоза: тот же тяжелый, многочасовой труд с минимумом нерентабельной бензиново-солярной механизации, те же грабли, вилы и косы рюриковских времен. Только так и может получиться хоть какая-то прибыль на северной земле. Из спонсорских денег ни копейки не вложили в суглинки. Эти деньги пошли исключительно на глазурь и финифть храма, в подвалах которого, в конце концов, оказалось полно солений и варений. Ну разве что на покупку электромельницы отщипнули от даровых денег. А хлеб пекут уже только из собственного зерна. В перерывах между постами подпитываются убоиной тоже со своих подворий. Единственное большое отличие от колхоза — ни мата, ни пьянки. Ни блуда, ни стяжания. Я только день да ночь провел в этом монастыре, привернув на пути в вотчину, и словно в русском земном раю побывал. Вкусил вечности национальной жизни.
Спустя некоторое время довелось побывать и в отдаленном скиту этого монастыря. Тут другая история. На поклон к монахам этого скита пришел однажды директор совхоза, или как теперь называется — акционерного общества, товарищества. Покровители у монастыря богатые, скит людный. И опять же, повторюсь, люди-то в скиту трезвые, неусыпные молельщики и труженики — соль земли. А за монастырскими стенами — в основном матерщинники да бражники. Хотя тоже под настроение и поработать могут. Но какое настроение, если зарплата до тысячи рублей не дотягивает. Хотя справедливости ради надо заметить, что у монахов вообще никакой зарплаты нету, а настроение всегда — крепкое, светлое. То есть не в зарплате дело, а в устройстве жизни. В помыслах.
Монастырский устав в вологодскую деревню не перенесешь. Это директор понимал. А монахи понимали, что с мирянами придется говорить и мыслить на их языке. И были готовы к тому, что понятие помощи у вольных хлебопашцев совершенно определенное. Вот настоятель и решил отстегнуть мужикам денег из спонсорских — на солярку, на ремонт тракторов и некоторую прибавку жалованья. Другими словами, монастырь взял на себя функции государства или новоявленных латифундистов, скупающих, к примеру, подмосковные колхозы. Как в латифундии без мужика? Вот и покупают. А он, теперешний-то мужик, в массе своей и готов запродаться, обратно закрепоститься, под князем жить. И пускай этого князя хотя бы и Абрамовичем зовут.
Устроилась жизнь вокруг вышеупомянутого скита, думаю, на долгие годы.
Это — родная история. Рядом с ней соседствует совершенно дикая британско-сибирская. Вот выдержка из письма в редакцию нашего давнего автора Николая Семенова. "В двухстах километрах от Новосибирска в деревне Дубинка поселился подданный Соединенного королевства Майкл Чейз, сорока лет. В девяностые годы он приехал в Новосибирск из Англии с немалыми деньгами и попытался раскрутить торговлю сигаретами. Но его кинули. После долгих скитаний по Сибири Майкл осел в деревне Дубинка, сошелся с женщиной, у которой уже был ребенок. Сейчас у них с Майклом еще девочка с мальчиком. Две коровы, три лошади, много мелкого скота. Они обрабатывают на своем тракторе около ста гектаров. Никакой западной, тем более британской аккуратности и даже элементарного европейского порядка в доме не заметно. Во дворе развал. Дверь в дом никогда не запирается. Но в семье полный лад. Майкл уже неплохо говорит по-русски. Внешне — вылитый славянин. Хорошо поет "Ямщика", аккомпанируя себе на банджо. Постоянно ставит бражку. Но пьет без похмелья. Богатые родственники приезжали к нему, предлагали помощь в возвращении на родину, но уехали ни с чем. Майкл — всеобщий любимец в районе. Все рады его видеть. И он не отказывается посильно помочь людям".
Абрамович — в Англию. Майкл Чейз — в Россию. Каждый за своим счастьем.
Англичанин в Сибири — это, конечно, фигура новая, но случай, в общем, нетипичный.
А вот отечественные городские капиталисты, тоже не намозолившие еще глаза в русских пейзажах, можно сказать в массовом порядке ринулись теперь на сельские просторы.
Вторжение московской "Итэки" в Белгородчину уже подробно обсказано. Другой вариант. Некто Сергей Федорович Лисовский продавил прибыльное производство птицы в Подмосковье. Как оказалось, тот самый скандально известный Лисовский, основатель телерекламного бизнеса времен Влада Листьева.
Проезжал недавно я по Домодедовскому району. Остановился на заправке в Добрынихе. Услыхал у кассы разговор двух водил, из которого понял, что птицефабрика в Косино тоже принадлежит Лисовскому. Что у него и в Ожерелье под Каширой свой комбикормовый завод. И под Тулой тысячи крестьян трудятся на его земле. На заправке был технический перерыв и я во всех подробностях подслушал историю опомещиванья бизнесмена первой волны.
После дефолта он потерял рекламное дело. Взял кредит под двадцать процентов и выкупил несколько умирающих сельских предприятий. Тогда страна питалась американскими курами и ставку делала на фермерское хозяйство. Советское сознание, как ни странно, помогло Лисовскому. Он хоть и был капиталист, но верил в силу крупных, не побоюсь даже сказать, коллективных хозяйств на селе. Не зацикливался на Америке, где два миллиона фермеров выдают лишь пять процентов продовольствия, а остальное — пять мощных холдингов. В общем, уже в ту пору был этот Сергей Федорович левее некоторых коммунистов, тем более теперешнего Ходорковского. В СССР к моменту развала только что отстроенный птицекомплекс уже становился рентабельным. И Лисовский, хапнув часть его, взял "капиталистические обязательства": обеспечить 40% куриных поставок внутри страны. Оживил фабрики. Но пока что только по Москве дотянул лишь до 20%.
Бизнес этот очень "нерьвный", говорили водилы. Клеймили Китай, как разносчика птичьего гриппа. Эта зараза, как бомба, может подчистую снести целую фабрику. Лисовского хвалили. Платит в срок и немало. Социалку поддерживает. Если Ходорковский, говорят, только на бумаге патриот-левак, то их шеф — на деле.
Однако сугубая капиталистическая расчетливость в теперешнем сельском хозяйстве России все-таки настораживает. Ведь идеология скупки земель какова? Пускай, мол, землю возделывают в Тамбовской, Липецкой, Краснодарской губерниях. Там земля стоит того. А в Подмосковье она годится только на строительство коттеджей и прочих заведений релаксации. Тем более, что строительный бизнес очень выгодный. Предположим, возведение одного дома обходится в 30 тысяч долларов. А продают его за 300. Выращивание кирпичных стен в тысячи раз выгоднее, чем выращивание картошки на участке такой же площади. Новая русская сказка начинается так: "Посадил дед сваю. И выросла из сваи дача..."
А что же крестьяне, которым, согласно сертификатам и паям, принадлежат подмосковные земли? Теперь те, которых называют лендлордами, работают с ними тонко. Это лет пять — шесть назад скупали у них паи за тысячу рублей. Теперь подмосковный мужик поумнел. Торгуется. И все равно, в одном районе за пай дают двадцать тысяч, а в соседнем — двести. И такие денежные умники, как Василий Бойко, подбираются к земле теперь тоже издалека. Сначала как бы облагодетельствуют крестьян. Отремонтируют дороги, клубы, коровники, окажут безвозмездную помощь старушкам. То есть инвестируют, как они говорят. А когда разойдется по району слух о добром барине, тогда только и начинают заводить речь о скупке паев. И не спешат. Земля является такой ценностью, что олигархам даже выгодно покрывать убытки "подшефных" хозяйств, составляющие более миллиона долларов в год.
И все-таки лукавят лендлорды по поводу неродящей земли Подмосковья. Фермер Сергей Моховой из Луховицкого района выращивает на этой земле 400 свиней и получает прибыль. Правда, за счет, если изъясняться по-марксистски, жестокой эксплуата- ции работников, по сути батраков, гастарбайтеров из солнечного Таджикистана. Эти работящие, неприхотливые и совершенно не пьющие люди вдвоем управляются со всеми четырьмястами хрюшками. Живут во флигеле у фермера, размером с летнюю кухню. Заработки отсылают на родину. За полтора года труда в Подмосковье они в своих кишлаках на заработанные у Мохового деньги выстроили каждый по двухэтажному дому. Они — машины для зарабатывания денег. За забор фермерского хозяйства — ни ногой. Шаг вправо — шаг влево — и милиция, и принудительная депортация. Что для них смерти подобно. Голодной. Или нищенству на родине. Столь сильной мотивации к труду, естественно нет, и в ближайшем будущем не будет у русского мужика. Да и не дай Бог такой мотивации .
В общем, что ни говори, а надо признать, что в стране совершился-таки аграрный переворот и образовался некий новый уклад сельской жизни. На первый взгляд может показаться, что все произошло стихийно. Наша память коротка. А ведь аграрную реформу, так это торжественно называлось, планировали в России тщательно и целенаправленно. Наш давний автор, ижевский профессор аграрного права Владимир Яковлев так комментирует вышеизложенные факты: "Прежде всего надо помнить, что программа земельной и аграрной реформы России была разработана американскими специалистами и называлась "Стратегия реформы в продовольственном и аграрном секторе экономики бывшего СССР". Она преследовала две цели: ликвидацию социалистического аграрного слоя, подрыв продовольственной безопасности.
В результате оказалось полностью ликвидировано крестьянство, которое в России существовало всегда. При советской власти колхозное крестьянство занимало одно из ведущих мест в земельной политике. Сейчас даже в Конституции РФ говорится о сельском труженике как об абстрактной личности, для которой все права и свободы — пустой звук. В то время как Конституция изобилует правовыми нормами, определяющими всеохватный статус Президента страны. О нем говорится в 13 статьях, которые включают 49 обязательных для исполнения норм. А о крестьянстве, как особом классе, нуждающемся в правовой защите, Конституция почему-то умалчивает. Базовые законы нынешней Конституции защищают статус только фермеров, которых в стране насчитывается всего 250 тысяч. Остальные 12 миллионов крестьянских хозяйств остались без защиты.
И новый федеральный закон, принятый год назад "О фермерском хозяйстве" охраняет тоже только фермеров. Хозяева же личных подсобных хозяйств приравнены в правах к собственникам садово-огородных участков со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Разорение колхозов и совхозов прикрывалось мнимыми требованиями общих собраний работников. Якобы они настаивали на реформировании, на распределении среди работников земель и средств производства. В результате люди получили паи, но не стали выходить из коллективных хозяйств. Последовало давление со стороны властей. Еще при Ельцине по сути было разрешено покупать землю. Первые аферы со скупкой паев напоминали историю с ваучерами. При Путине возврат к феодализму ускорился. Он продавил в Думе пресловутый Закон от 24 июля 2002 года, в котором предусмотрено образование помещичьих землевладений и обезземеливание крестьян".