ЖЕНСКАЯ НАРКОМЗОНА

| | | | |
Анна Петренко
ЖЕНСКАЯ НАРКОМЗОНА ЮРИДИЧЕСКАЯ ЛЕЧЕБНИЦА
Юридическая лечебница
С точки зрения благоустроенного обывателя, женщина сидящая в тюрьме, заведомо аморальна; чудовищны ее грезы и желания, нет в ней женского обаяния и теплоты. С такими установками, со страхом при мысли о женщинах, преступивших закон, понять тюремное их горе, полюбить их — невозможно. Если только речь не идет о вашей дочери, подруге, сестре или матери…
Но тех, которых ждут на воле любящие, радеющие, пишущие близкие — таких в наших тюрьмах, увы, меньшинство.
Внутреннее одиночество — наказание для женщины страшнее карцера и двенадцатичасового аврального труда за швейной машинкой. В одиночестве, в ощущении ненужности теряется смысл жизни, наступают безысходность и отчаяние. От этого чувства и на воле хочется бежать в алкоголь, наркотики… На зоне оно приводит порой к психическим срывам, к попытке самоубийства. Украла вещь, ударила соседа, убила мужа, бросила ребенка, обрекая его на бездомность, на мрак непроглядной, низовой, пьяной жизни в сегодняшней, без руля и ветрил, России.
От этого еще больнее, еще страшнее. Ибо содеянное для них не выбор судьбы, не цель, не часть азартной игры. Но случай: нелепый и слепой!
Через морок длинных тюремных дорог, в заплеванных и засыпанных хлоркой, арестантских купе — увидим их. Или на СУСе, где сидят они на холодном полу, одетые в синие балахоны, все вяжут и вяжут сетки, посылая на свободу незамеченное свидетельство своего слезного существования.
Там, за решеткой, потерявшие все и всех женщины мыслят, выживают, борются. В глубине сердца лелеют мечту о доме. Это касается даже самых окаянных, прожженных, разуверившихся. Ведь женщина остается женщиной всегда.
Несчастные, страдающие тюремные наши сестры — далеко не самые худшие среди людей.
Руками людей, заведомо бездушных, система лишь карает, унижает и приучает к насилию, укрепляет в мысли, что в повседневной жизни радостей нет. Это значит, большинство тюремных женщин, отбыв срок, вернутся на зону вновь.
Им бы помочь — словом и делом. Научить искать и находить близких людей и не рубить с плеча. А главное, позволить вернуться к нам. Чтобы не ходили они, беззащитные, по черному замкнутому кругу всю свою жизнь.
Кто мы? Маленькие пляшущие человечки. Все более маленькие и все более пляшущие. Самый распространенный вопрос у абонентов сотовой связи: "Ты где?" Рука на пульсе, все на ниточках. Подвязано. Что это — проявление заботы и беспокойства? Желание виртуально контролировать ситуацию? Да где бы я ни была — от тебя-то что зависит? В Вечности, слава Богу, сотовых нет и звонок с того света пока невозможен… Только живым туда не уйти. Можно сменить одну реальность на другую, одну зависимость на другую, одни подвязки на другие — вот и все. Рожденный ползать…
Тем не менее, снова и снова пытаясь освободиться, люди загоняют себя во все более тесные клетки как виртуальные — из символов, ритуалов, предметов, так и реальные.
Женская наркоманская зона. Рано или поздно туда попадают практически все, кто в экспериментах с другой реальностью зашел далеко. Здесь шикарная природа. Зимой — ели и голубой снег, летом — море цветов и солнца. Здесь чистота и порядок. Никто не употребляет наркотики и большинство работает. Здесь все нормально — образцовое учреждение. Только нет радости. Не увидишь отдыхающих после работы женщин. Никто не смеется и не поет — это не принято.
***
ст. 228 ч.4. Новый год.
Смеются так, что плакать хочется.
Свистят, гогочут — а невесело.
Фальшиво, мишурой полощется,
Что я на елочку повесила,
Смех. И цыганской юбкой пестрою
Играет в танце — зажигай, смотри! —
Девчушка. Дали часть четвертую,
Семь лет без дома и без матери.
И про любовь — ей только песни петь,
Не попадая в ноты голосом.
Всего лишь срок прожить, как умереть.
Кругом глаза — впаяли полосу.
Глаза — пустые и бездушные
Безмолвие зелено-белое,
А по ночам, под звуки скучные
Запретки — слезы неумелые
В подушку.
Черная форма из плотной ткани в любую погоду. Стирается раз в месяц. Аскетизм — ничего лишнего. Все твое имущество вмещается в полтумбочки и одну-две коробки. Лечебница — здесь должны врачевать человеческие души, ибо наркомания — болезнь души.
Наркоманок всегда можно отличить от обычных заключенных. Не только по красным, распухшим рукам и ногам, не только по трофическим язвам и "колодцам", обезображенным венам. Но и по разрушенной психике, неадекватному поведению, бесконечным разговорам-воспоминаниям.
Господин Героин — так пафосно называла его Елена. Тридцатилетняя женщина, у которой на воле осталась дочка-подросток. Страшно, но ее психическое развитие остановилось на отметке 15-17 лет. Да и внешне она — совсем девчонка, маленькая с семенящей походочкой, длинным рыжим хвостом. "Хвостики". Жила в Екатеринбурге. Наркотики начала употреблять после того, как муж второй раз попал в тюрьму. Господин Героин решает проблемы. Все становится не так важно, не так болезненно. Главное, запастись с вечера дозой. Тогда просыпаться не страшно. Если нет дозы и денег — надо что-то украсть, продать, "намутить", одним словом, чтобы "раскумариться". И так день за днем. Уже все равно у кого красть — у друга, человека, который тебе безгранично доверял, у матери, у… Да и при чем тут люди — это раздражающий, мешающий фактор. Есть Господин Героин. Елена по-женски покорилась ему.
Покоряются не все. Саша, почувствовав, что становится зависимой от наркотиков, как-то пыталась решить проблему. Тем более, что состояние здоровья неуклонно ухудшалось. Родители и муж — люди достаточно состоятельные — несколько раз помещали Сашу в клиники по ее же просьбе. Однако трудно отказаться от привычного удовольствия. Вы вот откажетесь от секса без видимой причины? Как только проблемы со здоровьем отходили на второй план (проблем, связанных с обыденной реальностью, для наркоманов просто не существует), Саша сбегала из клиники и продолжала колоться.
— Родители слишком сильно опекали меня в детстве. А потом, когда я выросла, им вдруг стало не до меня. У отца появилась любовница. Мать старалась как можно меньше времени проводить дома — ее все это травмировало. Я вышла замуж в 15 лет и забеременела. Когда родила, поняла, что муж — совершенно чужой мне человек, а сын — что делать с ним, когда я сама еще ребенок, мне нужна забота и внимание? Оказаться в 16 лет домашней хозяйкой, привязанной к маленькому ребенку, к его капризам, болезням, пеленкам? В 16 лет, когда толком не видел жизни, а она еще кажется притягательной, сверкающей загадочными огнями баров и модных тусовок, откровенными взглядами молодых людей. Есть ли время подумать — берешь все и побольше, пока есть возможность, пока бабушка сидит с сынулей…
Так ли притягателен наркотик? Нет, героин я, конечно, не пробовала, но определенный опыт в юности все же приобрела. Лично мне "ассортимент" ощущений показался слишком банальным. Эта реальность с ее радостями, тревогами, печалями дает больше. Но… В наркоманской зоне сталкиваешься с тем, что люди не знают, чем занять себя в свободное время. Тупо смотрят бесконечные сериалы, читают любовные романы, механически, нервно, навязчиво следят за собой: выдавливают несуществующие прыщики, выщипывают волоски, поправляют макияж каждые пять минут. Будучи наркоманами, они не интересовались своей внешностью и редко — здоровьем. Теперь пытаются наверстать, хотя зрелище плачевное: почти все выглядят старше своих лет, нездоровый, землистый цвет кожи, зубы практически отсутствуют... Для воспитателей их подопечные — не люди: стулья, циферки, бесполезные предметы какие-то. Никто из них не вникает, какой ты человек, как можно что-то исправить в твоей бедной жизни. Здесь фактически не лечат, а наказывают. Только имеют ли моральное право? Ведь большая часть этих, так называемых, воспитателей плохо говорит по-русски и не умеет решать задачи на проценты…
Наказывают. Без разбора всех. И тех, кто и так ничего в нашей реальности не видел, кроме побоев, бранных слов, пьяных родителей, уличной шпаны. Им бы рассказать, что есть другая сторона жизни. Их души девственно чисты и открыты, их еще есть шанс вернуть. Кому это надо. Различные мероприятия: выпуск стенгазеты, спортивные соревнования, концерты — здесь проводятся для галочки. Осужденные участвуют в них в принудительном порядке. Поэтому так трудно разорвать порочный круг. Поэтому все чаще вспоминаются наркотики. "С ними — хоть всю жизнь сиди". Завхоз нашего карантина (место, где осужденные находятся первые две недели), эдакий Доцент "Пасть порву, моргалы выколю!" — а, в общем, вполне добродушная женщина, мечтала об условно-досрочном освобождении. Освободилась в мае. В сентябре вернулась в тюрьму. Кроме разговоров о наркотиках и "блатняка" ей нечем было занять свободное время.
Физическую зависимость снять легко. После года в зоне от нее не остается и следа. Психологическую же… Возвращаются очень многие. Большинство. Я знала женщину, которая сидела уже четвертый раз — теперь с дочерью. Дочь тоже наркоманка. Освобождаться тяжело — многое меняется за то время, пока ты в зоне, многие забывают, становятся чужими для тебя. Инстинктивно тянешься к тем, кто поймет. А Господин Героин и свита поймут всегда.
У государства и наркоманов слишком сложные и запутанные личные отношения. Наркоманы и наркобизнес, безусловно, выгодны и доходны. Поэтому правоохранительные органы знают, кого сажать и объявлять наркоманом, а кого — не надо. Но даже тех, кого сажают, амнистии и разного рода поправки касаются в первую очередь.
"Государственные воспитатели" следят, чтобы были заправлены кровати у осужденных, чтобы на работу ходили строем и в форме. А надо бы…
Бледные тонкие ручки в чудовищных шрамах выглядывают из черных форменных рукавов. Трогательно и страшно. Наташа недолгое время употребляла наркотики. И они тоже не дали ей другой, более счастливой жизни. Отсюда — попытки суицида. Шрамы не только на руках (перерезаны вены и сухожилия), но и на шее. Наташа наполовину не здесь уже, но кого это волнует. Ее определяют на работу в раскройный цех. На резак — это станок, на котором кроят. Теперь изрезаны и все пальцы. Один — еле спасли.
— Елукова, ты злая. Меняй характер.
Это — комментарии начальницы отряда. Самые мягкие слова, которые можно здесь услышать. Далее следует — "иначе не пойдешь по УДО".
Подавленные, забитые, униженные женщины. Они покорно сносят все издевательства: и недоставку писем, и задержки документов по уголовным делам, и суды по УДО раз в квартал, и пинки надзорсостава, и еду, больше похожую на помои. Они падают на проверках от истощения, умирают в санчасти из-за отсутствия квалифицированных врачей и лекарств. Важна ли для них воля? Что для них воля?
Не становитесь такими. Иначе не помогут никакие наркологи. В этой зоне их было человек семь. Один из которых — явный хронический алкоголик. До сих пор затрудняюсь сказать, чем они все занимались. Убирая в кабинете, не случайно заглянула в какой-то отчет о проделанной работе. Там было написано, что основной метод лечения наркомании, применяемый в этой зоне — трудотерапия.
Лечат на швейной фабрике. Она работает практически без выходных. И без праздников. Часто — по 12 часов в сутки. Впрочем, "тяжелые больные" остаются сверхурочно, до 3 ночи. Следующий рабочий день для них начинается с 6 утра. Не все выдерживают такой ритм работы. Хотя для поддержания бодрости духа у заключенных наркологи пичкают их антидепрессантами (например, "Амитриптилином"), выдавая их за новейшее средство от наркомании.
При скотском обращении таком люди начинают просто бороться за выживание, не выбирая методы. Хочешь письмо получить вовремя — донеси на ближнего (хоть ничего незначащую мелочь, о чем говорит, например), нету чего-то необходимого — укради и т.д. Холодной и голодной зимой 2003-2004 гг., когда кормили нас одним "бульоном", я, учительница, ни разу в жизни ничего не укравшая, воровала из столовой белый хлеб, делила ночью с такими же несчастными зечками, чтобы были силы завтра работать, жить.
Женская зона. Около 1000 наркоманок. Более сотни — ВИЧ инфицированных. К ВИЧ инфицированным привыкаешь, перестаешь шарахаться от них, как от прокаженных. Вообще на зоне становишься фаталисткой во многом. Сами они примирились вполне со своим положением. Внешне ВИЧ никак почти не проявляется — те же заболевания преследуют тебя, что и любого другого. Со временем забываешь, что все страшнее и безысходнее, перестаешь думать о смерти. Думают родные и близкие. Если они есть.
— Мать, когда узнала, что у меня ВИЧ — голову потеряла. Смотрит на меня, как на покойника. Говорит: "Доченька, как же теперь жить будешь?". Да так и буду, как жила, что ж делать. "И колоться будешь?". Конечно, теперь ведь тем более нечего терять.
У ВИЧ инфицированных практически стопроцентное УДО, то есть весь срок наказания они не отбывают — все равно осталось немного, как бы хорошо человек не выглядел.
Гепатитом В, С болен практически каждый. Туберкулезом — около сотни человек. Про сифилис и прочее — сказать трудно. Нарушенный обмен веществ, расшатанная нервная система провоцируют возникновение различных дерматозов, нейродермитов, экзем и т.д. А ведь эти женщины имеют детей. Многие собираются еще рожать.
Зона калечит. Здесь нет нормальных человеческих отношений. 50 совершенно чужих друг другу больных женщин в одном помещении — можете себе это представить? У многих ли есть на воле родные и близкие, многих ли они ждут? А человеческого тепла и участия очень хочется. Хочется нормального дома, семьи. Все это, плюс вышесказанное, создает крайне благоприятную почву для усиления девиации, которая проявляется достаточно широко, начиная с сексуальных извращений, заканчивая полным непониманием существующих норм морали.
Нет, я не могу вас призывать: "Скажи наркотикам: нет!", как делают с экранов телевизоров, со страниц газет и журналов. Хотя бы потому, что эти дешевые проекты отмывания денег не имеют никакого отношения к борьбе с наркотиками. Хотя бы потому, что и ко мне в трудный момент моей жизни мог подойти Господин Героин, и я не отказала бы ему. Не свиделись просто. Хотя бы потому, что тоже ненавижу эту реальность. Но могу сказать одно: на самом деле бежать от нее просто некуда. А изменить ее можно. И это в наших руках.