| | | | |
Анна Серафимова
ЖИЛИ-БЫЛИ
Всем хорошим во мне я обязана моим незабвенным маме и папе, любимой тете Нюре… Всем плохим во мне я обязана себе и только себе. Исключительное право на мое плохое, на собственное негативное любого рода принадлежит мне. Ни с кем это разделять, никого брать в соавторы не намерена. Авторское право, так сказать. Исключительное. Оно установлено совершенно точно и подтверждено. Отчасти документально.
Хорошего во мне становится все меньше. Плохого — все больше. Хорошего мои мама и папа передали мне немало по наследству. Переданное, заложенное природой положительное они всеми силами старались сохранить, преумножить, развить. Не жалели на это ни казавшихся порой неисчерпаемыми сил, ни скудных средств. Все— на мое благо, все— ради хорошего во мне. Но не тут-то было! Я, как, впрочем, и многие, особенно в молодости и юности, всячески сопротивлялась усилиям родных и близких, как могла, саботировала их начинания и усилия по развитию во мне и разумного, и доброго, и вечного. Да и вызов природе бросала смело, решительно, безоглядно, портила здоровье, как могла: диетами, модой, поветриями.
Мне говорили вне дома: красиво и модно быть тощей, а статность и женственная округлость форм— отстой, битва при Калке, достойные осмеяния. И я изнуряла себя диетами, голодала, портила свой желудок и мамины нервы. Добилась в результате многого: розовощекость и то, что называют "кровь с молоком", превратились в анемичность, тусклость во взгляде, я подорвала унаследованное от предков поистине богатырское здоровье, чем нельзя не гордиться как результатом борьбы с мамиными увещеваниями: "Да ешь ты нормально! Здоровье испортишь, кому это надо?"
Но если подрастающее поколение страны целенаправленно ориентируют на нездоровый образ жизни и питания, вводя в моду подрывающие здоровье стандарты, значит, это в самом деле кому-нибудь нужно. Значит, это необходимо, чтобы, следуя заявляемым модным тенденциям, люди гробили себя, закладывая бомбу хворей под будущие поколения граждан страны.
О, мода, мода! Чуждая менталитету и укладу, привнесенная извне, ни на чем (за редким исключением) национальном не основанная, как это было раньше, сколько жертв ты потребовала себе и получила! Сколько здоровых жизней отняла, превратив их в жизни хворые!
Вот и мне следование моде и неследование увещеваниям мамы принесло ощущаемые результаты: короткие пальто зимой и осенью, тонкие чулки, холодная обувь в стужу — все это не могло не принести своих плодов. Полученное от родителей здоровье таяло с каждым днем. Послужит ли утешением и оправданием мысль и данность, что соблазну и влиянию поддалась не одна я? Ветреники и ветреницы! Разбазариваем мы то, что сохранено, отобрано-сосватано не нами, донесено до нас многими поколениями здоровых благополучных предков, чтобы мы, плюя на озабоченность родных, поддавшись на искушения чуждых и даже враждебных увещевателей, поддались коллективному нездоровому психозу под названием "90-60-90" и стали гробить себя, лишая перспективы наших будущих детей быть такими здоровыми, какими родили мамы и папы нас.
Нас никогда не хвалили дома. Ни за что. Хорошие дела и поступки считались само собой разумеющимися. Но всегда порицали и не оставляли без внимания огрехи поведения. Хвалили в глаза и за глаза наших одноклассников, соседей, друзей, советовали брать с них в хорошем пример, но нас даже за лучшие успехи, чем у них, не хвалили. "Своих не хвалят", — говорили нам, если вдруг пришло в голову обратить внимание на свой успех или удачу близкого человека. "А человеку гордиться -то и нечем, — говаривала тетя. — Красотой? Так она от Бога. Здоровьем? Тоже от него получено. Он всех по щедрости своей по образу и подобию своему создал. А кто ему хоть близко подобен? Ведь человек и чист, и непорочен на свет приходит. Ну а как растет — иной двумя руками грехи гребет: все к себе, ничего не от себя. Вот что бы расти, да Богово в себе лелеять? Нет! Нам беса подай! Дьявола в нас всели! А тот ведь ни на секунду не отдохнет, весь в заботах да хлопотах: как бы свой легион еще пополнить? Под Богом ходим, а на поводу у беса".
Мне такие слова и наставления казались смешными и забавными. Я — такая умная и современная! И все-то про жизнь знаю, что в ней хорошо, и что — плохо. Гордыня! Грех, от которого и уберегали, как могли, родные. А мы еще и остроумничали: себя не похвалишь — никто не похвалит.
Да, что есть хорошего во мне — не моя заслуга. Что плохое — исключительно мое. А уж что касается не физических параметров, а духовно-нравственных, то тут дела еще более плохи. Ни на один нечестный, несправедливый, недостойный поступок не сподвинули, не подтолкнули меня ни мама, ни папа, ни любимая тетя, ни другие родные взрослые. Мама, уже чувствуя свой смертный час, исстрадавшаяся, ослабленная, в наши окаянные дни, когда человек человеку — шакал, завещала: "Никогда никому не делайте плохого. Делайте людям только добро. Не упускайте возможности делать добрые дела". Сама мама всей своей нелегкой трагической жизнью подавала ежедневный неустанный пример такого поведения. "Мамочка, жизнь сейчас такая, что быть добрым, сладким опасно. Сожрут. Все иначе сейчас живут". "Ну и что, — спокойно ответила мама, — Они за себя будут отвечать, а вы — за себя ответите. На них не сошлешься. Тогда и мне за них не будет стыдно. А за вас мне будет стыдно".
За всю жизнь ни мама, ни папа не дали ни малейшего повода стыдиться за них, стесняться их. Они оставили мне в наследство незапятнанную ничем даже в тяжелейшие времена испытаний репутацию. А о себе я сказать такого не могу. Бывали ситуации, поступки, за которые не могу гордиться ни я, ни мои покойные, обо всем сейчас знающие родители, для которых уже наступило время, когда все тайное стало явным. И мои тайны, в том числе. Они меня, думаю, прощают и молят за меня Богородицу. Но я себе не могу простить, что не сохранила, не уберегла, не преумножила то хорошее, чем щедро наградили меня родители.
1.0x
