ИЗ ВАГОНА С ЛЮБОВЬЮ...

10(485)
Date: 02-03-2003
Author: Александр Росляков
ИЗ ВАГОНА С ЛЮБОВЬЮ...
Поставили Россию на колени потому, что мужики в ней оказались тряпками, готовыми лизать туфлю любому наступившему на них тузу.
Но женщины у нас — все героини!
Недавно еду я в метро, сижу, настраиваясь на один тяжелый разговор — когда все, кажется, отдал бы, только б отвертеться. И потому гляжу по сторонам рассеянно, лишь примечаю одного, стоящего как раз передо мной, поддатого детину. Который, беспрестанно озираясь, всей своей потной рожей явно нарывался на общительный контакт. Он, видно, только скрасил где-то жизнь дневным стаканом — дальше же стремиться некуда, соображений никаких. Но разошедшийся в крови кураж чего-то требует, каких-то подвигов: зря, что ли, квасил?
На остановке в вагон входит пожилая женщина с тяжкими сумками — не иначе как ходила за три моря на какой-нибудь оптовый рынок, где на рупь дешевле яблочки для внука и окорочка для всей семьи. Я машинально уступил ей место и отошел на несколько шагов, где посвободней. При этом как-то вскользь отметил, что за моим тяжелым коконом произошло что-то не так. Смотрю — а на уступленное мной место уже упал орлом этот искавший подвигов мужик.
Тогда я, в том же машинальном духе, возвращаюсь — и ему:
— Орел! У тебя совесть есть? Дай тете сесть!
Но он, до глубины своей слепой кишки довольный, что и на контакт нарвался, и подвиг, обскакав нагруженную тетку, совершил, — только махнул рукой в наколках:
— Постоит!
Тут я, внезапно выбитый из своих мыслей, всю их сжатую пружину и спустил с досады на него:
— Ну ты, свинья! А ну встань!
Женщина, убившая, по ее виду, весь свой век на этот нескончаемый терпеж: то лишь бы не было войны, то голода, то новой пляски цен, то пес еще чего, — мне говорит:
— Господи, да не связывайтесь вы, пускай сидит.
— Ну нет, — говорю я, — что ж это, вы будете перед таким чмом стоять, а оно от этого еще борзеть? Слышишь, ты, свин! Не спи, вставай!
Его наконец все же, видать, задели мои речи:
— Что ты сказал? Кто я? А ну нагнись сюда, — и он исколотой какой-то блатной доблестью рукой изобразил свирепый жест.
— Ты сам-то поднимись с копыт!
И мужик впрямь, резко дернувшись, поднялся, женщина села. Он же, придвинувшись ко мне впритык, обдал меня своей могучей гарью.
— Ну все, ты труп. Сейчас на остановке выйдем, разберемся.
Но мне больше делить с ним было нечего, и я просто отступил от него прочь. Но поезд тормозит, он снова подступает и кивает на открывшиеся двери.
— Ну, пошли, — и даже потянул меня за локоть, я его слегка отстукнул по руке. Тогда он мне: Ну где-то все равно ты выйдешь! Таких, как ты, надо мочить, мочить!
Двери закрылись, поезд тронулся, тут самое интересное и началось. Ближайших зрителей нашей стычки было десятка полтора. Половина женщин, больше пожилых; половина мужиков, больше молодых и крепких. И вот все мужики как-то уткнулись сразу кто в свои газетки, кто куда, как селезни-красавцы — в камыши, изо всех сил строя свой любимый вид, что ничего не видят и не слышат.
Совсем иначе повела себя женская часть. Та женщина, которую я усадил, даром что затюканная с виду, первой вступилась за меня.
— Эй вы, мужчина, что вы к нему лезете! Уйдите от него!
— А между прочим вот он совершенно правильно поступил, — откликнулась тоже отягощенная авоськами соседка. — Одернул хама, так и надо их учить!
— Меня на остановке четверо моих встречают, — пошла уже, похоже, сочинять первая. — Пусть только попробует там к нему полезть!
И затем последовало что-то вовсе невообразимое. Какая-то уже совсем ветхая старушка, из тех, штурмующих теперь больнички и собесы — как когда-то вражеские рвы, со своего места встала — и ко мне:
— Мужчина, вы не бойтесь, я вас не оставлю. — И тому: Мы вам его не отдадим!
Тот явно ничего подобного не ожидал — и растерянно забегал своим агрессивным взглядом. Но наши женщины, в отличие от наших мужиков, умеющих только плясать под чью-то дудку или туфлю, наделены этой способностью к стихийному сплочению в свой батальон сполна. И дальше они так, словно у них уже заранее все было сыграно, двинули в настоящую психическую атаку на моего противника. Две дамы, помоложе остальных, получше и одетые, как декламаторши со сцены, завели на весь вагон такой диалог:
"Ну есть же еще в жизни настоящие мужчины, рыцари! Просто завидую его жене!" — "И дети замечательные вырастут, если способен постоять за женщину, дать всякой гадине отпор!" — "С таким встретишься — и хочется, честное слово, жить!.."
И вот одни такие мне хвалы поют, что впору застыдиться; другие добивают мужика: "Пусть только его тронет, я ему всю морду сумкой разобью!" И до того им весь спектакль этого народного, вагонного театра удается, что следом происходит новый фокус. Мужик, только собиравшийся меня мочить, вдруг неожиданно выкидывает мне навстречу ту же фиолетовую руку:
— Ну ладно, командир, ну я не прав, ну понял. Ну прости. — При этом всем своим лицом как бы еще старается мне подмигнуть: что мы-то все же — мужики; так не дадим же этим бабам возноситься над любым из нас!
Но на братанье с ним, сразу каким-то жалким, мокрым и побитым курицами петухом, у меня как-то не поднялась рука. А эти бабы все шумят, еще одна из них ко мне подходит и начинает говорить что-то столь непомерно лестное, что у меня уже готовы слезы навернуться на глаза. Ну что я, в самом деле, для них сделал? Оказал какую-то довольно мелкую, стихийную любезность — а получил в отдарок в тысячу раз больше самого поступка! Особенно та ветхая старушка меня потрясла, которая на фоне камышовых мужиков, наделавших по-мелкому в штаны, без страха кинулась закрыть меня своей тщедушной грудью.
Как мало, значит, надо, чтобы у наших бедных женщин их безмерную признательность и благодарность заслужить! И как, значит, им от нас, мужиков, постыдно лижущих совсем не ту, что истинно заслуживает, туфлю, этой малости недостает! Если за самый даже невеликий жест в их сторону они из совершившего его готовы тотчас сотворить героя и кумира!
Еще проехали мы остановку, гляжу — а мужика того уже и нет. То ли выскочил незаметно из вагона — то ли, такое ощущение, под вызванным им на себя огнем женских сердец просто рассеялся, исчез.
На следующей станции я вышел и пошел по своему тяжелому, как семипудовый камень, делу. Но после всей вагонной встряски, окатившей меня, как волной, этой дивной женской силой, все мое дело вдруг показалось мне сущей безделицей. И я, найдя внезапно, на ходу все нужные слова, решил его, за счет моих нечаянных спасительниц, нежданно просто и легко.