ДУХ ПОСТМОДЕРНА И НОВЫЙ ФИНАНСОВЫЙ ПОРЯДОК

Author: Александр Дугин
ДУХ ПОСТМОДЕРНА И НОВЫЙ ФИНАНСОВЫЙ ПОРЯДОК
37(354)
Date: 12-09-2000
1. Парадоксы постмодерна
Несмотря на то, что в современной культуре постмодернистский подход утвердился как нечто необратимое и тотальное, содержание самого термина "постмодерн" до сих пор вызывает оживленные споры. Постмодерн как ход, как поза, как стиль, как метод, как специфика отношения к объектам искусства и технологическим стратегиям постепенно вошел в cаму плоть нашего общества до такой степени, что теперь едва ли можно говорить о том, что является, а что не является постмодернистским. Проникновение постмодерна в стихии нашего бытия столь глубоко, что вычленить его как нечто самостоятельное более невозможно. Поэтому все интерпретационные и гносеологические модели, которые строятся на принципах и предпосылках, отличных от расплывчатых и ускользающих максим постмодерна, вынуждены обращаться не к обычной публике, но к крайне узкому сообществу специалистов.
Постмодерн отличается от модерна точно так же, как сам модерн отличается от премодерна. По целому ряду признаков постмодерн сумел утвердиться всерьез и надолго, соблазнив и загипнотизировав своей экстравагантной стихией всех, кто способен уловить агрессивную универсальность его методологии.
Модерн, прийдя на смену премодерну, в свою очередь, вытеснил на периферию, а то и в небытие, все связаное с традиционными парадигмами. Премодерн ушел в сферу разрозненных фрагментов, насыщающих собой периферию сознания и широкие поля бессознательного. Исследование и демифологизация "следов" премодерна составляло самое увлекательное занятие модернистов XX века. Интерес к "иррациональному" на самом деле был стремлением победившей "модернистической рациональности", ставшей универсальным языком, освоить те гносеологические слои, на преодолении которых основывался дух модерна.
На первом же этапе модерн поступил с премодерном очень жестко. Рационализм эпохи Просвещения просто осмеял традиционное общество и его структуры, дискредитировал их, брутально загнал в подполье, декапитировал, как последнего французского короля. Немодерну было отказано в праве на существование. Он был демонизирован в качестве "реакции", заклеймен как "отсталость", "нецивилизованность," "примитивность", "архаизм", "мракобесие" и т.д. Фактически, премодерн был табуирован. Лишь в ХХ веке к этому "преодоленному пласту" пробудился интерес, и оказалось, что модерн проявил некоторую поспешность, объявив премодерн побежденным, несуществующим, изжитым. Современный человек оказался гораздо менее рациональным и гораздо более архаичным, нежели триумфально утверждали позитивисты. Чем брутальней модерн поступил с премодерном, тем агрессивней его рудименты вели себя впоследствии. Европейский фашизм был яркой вспышкой такой реакции. Большевизм, внешне оперирующий рациональными моделями, был распознан как архаическая реакция несколько позднее. Дух модерна в ХХ веке трагически и постепенно открывал для себя границы своей победы и осознавал ее шаткость. Человек как факт оказался слишком заминирован архетипами предшествующих эпох...
Постмодерн пришел на смену модерну как сумма пессимистических рефлексий, как результат исчерпанности триумфальной стороны модерна, как результат кризиса наступательного аспекта позитивистской критики и воинствующего рационализма. Постмодерн явно воплотил в себе провал стратегии модерна. Но знаменует ли он собой иное, альтернативное направление? До какой степени правомочна аналогия между премодерном и модерном, с одной стороны, и модерном и постмодерном, с другой?
Это очень не простой вопрос. Крайней позиции на этот счет придерживается Хабермас. Этой же позиции (но с обратным знаком) придерживаются и некоторые "новые правые" (в частности, немецкий философ Армин Мелер), которые приветствуют в постмодерне крах рационализма и позитивизма, в свою пользу перетолковывая открывшуюся безграничную плюральность интерпретаций, сменившую одномерный модернистический тоталитаризм.
С другой стороны, есть мнение, что постмодерн не является антитезой модерна, что их явное парадигматическое различие скрывает единство глубинного вектора. Такой (или сходной) позиции придерживается, в частности, теоретик постистории Жан Бодрийяр. В таком видении постмодерн открывается как новый ход стратегии модерна, который осознал неэффективность борьбы с премодерном через его прямое отрицание. В этом случае более субтильная позиция -готовность обнажить ушедшие в бессознательное архетипы - занята модерном, не для того, чтобы их освободить, а для того, чтобы их "излечить".
За время своего тоталитарного и единоличного властвования модерн ушел в глубины парадигматических подразумеваний, стал "естественным" языком, сформировал очертания бессознательного.
Между тем, премодерн, пребывавший в "культурном гетто", утратил жизненность, ослаб, обособился. Из человеческого подземелья премодерн поднялся слепым, разбитым, усталым и нежизнеспособным, вампиричным, призрачным (отсюда невероятная популярность темы "вампиров" и "ревенантов" в современной массовой культуре). Более того, премодерн оказался в значительной степени контаминирован элементами самого модерна — по меньшей мере, теми, которые успели ассимилироваться глубинами бессознательного.
Таким образом, постмодерн открывается не как преодоление модерна, а как его продолжение, как его завершающая стадия, призванная увенчать собой его изначальную стратегию. Отсюда понятие "конца истории" (Фрэнсис Фукуяма) и аналогичные концепции оптимистических либералов, отождествивших постмодерн с окончательной победой своих идеалов.
Бесспорно, оба взгляда на сущность постмодерна обоснованы. Но навряд ли можно какой-либо из них предпочесть. Содержание и смысл постмодерна не могут быть схвачены в окончательном объеме, так как речь идет о неоконченном процессе, в котором мы все участвуем и исход которого будет в огромной степени зависеть от его дальнейшей траектории. Если правы Хабермас и Мелер, дисперсные пока элементы премодерна смогут организоваться в консервативно-революционный полюс, сформировать исторический субъект, который обозначит новый, альтернативный курс цивилизации, где традиционное будет реабилитировано, модерн будет распознан как субверсивное отклонение, и сложится новая парадигма. Если правы те, кто считает постмодерн новой тактикой модерна, то сегодняшний хаос приведет к окончательной деонтологизации архетипов, которые потеряют свою жизненность. Человек сможет спокойно подвергнуться клонированию, как очищенный биомеханизм, окончательно освобожденный от "онтологического тумана". И история действительно закончится, так как исчезнет ее субъект — человек.
2. Рынок — единственный законнорожденный наследник модерна
Многие экономисты говорят сегодня о серьезных трансформациях в системе рынка, которые означают смену парадигм в и этой сфере. В некотором смысле финансовая система так же подвержена постмодернизации, как и сфера культуры, социальных институтов, политики. И, естественно, содержательная сторона такой постмодернизации так же стоит под вопросом, как и общая дефиниция постмодерна во всех иных областях. Рассмотрим эту тему несколько подробнее.
Модерн проецировался на две базовые экономичекие модели, в равной степени претендующие на наследие духа Просвещения, на рационализм, на ортодоксальное соответствие базовым установкам современности: либерал-капитализм и социализм. Экономическая история ХХ века была драматическим противостоянием двух систем — капиталистической и социалистической — за право быть главным наследником Просвещения. Оба лагеря соревновались в том, насколько ортодоксальны их позиции в отношении современности, кто более верен той цивилизационной траектории, которая была задана у истоков Нового Времени. Марксисты рассматривали свою теорию, как наиболее "современную", а следовательно, они были убеждены в том, что будущее за социализмом, которому суждено преодолеть "архаический капитализм" как экономическую модель, зараженную рудиментами прошлого. Либеральные экономисты, со своей стороны, видели в социализме экономическую гетеродоксию, окольный путь современности, уводящий от простых и ясных принципов свободного рынка, экономического эгоизма и социального равенства возможностей, которые являются мировоззренческой базой модернизма.
В этом оспаривании наследия Просвещения, кстати, заключалась мировоззренческая основа "антифашистской конвергенции" - основа союзнических отношений во время Второй мировой войны. Два лагеря современности выступили совместно против возрожденного "премодерна".
После 1945 года состязание между двумя экономическими системами обострилось. Параметры развития техносферы, социальные проблемы, демография, экология, геополитические трения — все это требовало определенности от двух противостоящих экономических систем, претендовавших на универсальность. Возможны были три различных сценария:
1) конвергенция систем на основе общего происхождения, лояльности парадигмам модерна;
2) победа социализма в мировом масштабе (это означало бы, что либеральная модель менее соответствует духу модерна);
3) победа либерализма (это означало бы, напротив, что социализм является более архаическим и, соответственно, менее модернистическим явлением).
До последнего времени, этот вопрос оставался открытым, лишь на рубеже 90-х годов, свершившимся фактом стал третий сценарий. И такой практический поворот событий — победа либеральной, рыночной парадигмы над социалистической моделью — несет в себе огромное концептуальное значение для оценки истинного содержания моделей социального и экономического развития современной цивилизации.
Факт победы либерального Запада над социалистическим Востоком есть печать большей модернистской ортодоксальности капиталистической модели. В советском социализме наличествовали и прогрессистский дискурс (модернистический компонент) и архаическая подоплека социального устройства (премодернистический компонент). Точно так же и в либерализме модернизм сочетался с определенными социальными институтами довольно консервативного толка (монархия, наследование состояний и т.д.).
События начала 90-х доказали, что именно социалистическая модель более архаична и премодернистична, либерализм же подтвердил свое историческое право на единоличное обладание наследием модерна.
Любопытно, что такое развитие событий предвидели гегельянец Кожев, либералы Поппер и Хайек, Раймон Арон, французские "новые философы" Бернар Анри Леви и Андре Глюксман. Крах советского лагеря окончательно подтвердил эту гипотезу.
Рынок и модерн совпали. План проиграл, обнаружив свою премодернистическую подоплеку. При этом победа была одержана не только на уровне экономической и технологической эффективности. Свой суд вынесла сама история, по меньшей мере, та ее линия которая отождествила себя с Новым Временем.
Итак, экономическая история модерна есть история капитализма, в которой социалистический эксперимент является временной девиацией, аберрационным витком. Такое понимание социализма является само собой разумеющимся для наиболее последовательной части либеральных экономистов, и объясняет, кстати, что стоит за ставшим медиакратическим штампом - отождествлением "красных" с "коричневыми".
Социализм (не доказавший преемственность модерну) не может претендовать на ведущую роль в определении парадигмы постмодерна. То новое, что соответствует в экономике стадии перехода от модерна к постмодерну должно быть найдено в рамках исключительно капиталистической модели, в пространстве рынка. Поэтому в дальнейшем мы оставляем апелляции к социализму, марксизму и т.п. за скобками.
Новейшие трансформации в системе рынка должны быть изучены, исходя из самого рынка, из имманентных ему законов.
3. Магический мир финансов
В современной финансовой системе капитализма существует сектор, который более всего соответствует постмодернистическому духу, воплощает в себе экономический эквивалент основной постмодернистской стратегии. Речь идет о "техническом анализе".
Так принято называть теорию и практику биржевой игры, основанной исключительно на оперировании с трендами. Джордж Сорос, знаковая фигура этого направления, добившийся на этом поприще самых ослепительных успехов, называет это "алхимией финансов". Действительно, "технический анализ", совершенно изолированный от основы основ капитализма, — выяснения баланса между спросом и предложением — напоминает некую мистическую дисциплину.
Джон Мэрфи, крупнейший теоретик этого направления, выделяет три основных принципа "технического анализа", который он противопоставляет традиционному анализу рынка — "фундаментализму".
1) Рынок вбирает в себя все (Market discounts everything).
2) Цены меняются трендами (The prices move in trends).
3) История повторяется (The history repeats itself).
Первый пункт означает, что появление на стоковом или товарном рынке какой-то единицы уже включает в ее цену все аспекты реальности, сопряженные с этой вещью. Не только ценообразовательный механизм, но и социальный контекст, политические мутации и даже возможность природных катастроф. Их реальность отныне снята.
"Фундаменталистский подход", свойственный классическому либерализму, воздерживался от такой абсолютизации. В нем никогда не утверждался полный отрыв вещи от ее среды. Наиболее последовательные "трейдеры-фундаменталисты" — такие, как Баффет — вообще делали акцент не на том, что происходит на бирже, а на том хозяйственном цикле, который предшествует этому.
Несмотря на то, что принцип "рынок вбирает в себя все" внешне кажется привычной классикой либеральной теории, в нем проглядывает типично постмодернистский иронический намек. Полная абсолютизация рынка и рыночной цены вещи в отрыве от добиржевого цикла на самом деле мистифицирует саму реальность рынка, делает ее особой инстанцией, которая управляет бытием, отправляясь от своих виртуальных закономерностей. Рынок объявляется не завершением хозяйственного цикла, но его причиной, а следовательно, происходит серьезный сдвиг в имплицитной онтологии капитализма.
Классический капитализм определял бытие вещи через соотношение в ней спроса и предложения. Это было, безусловно, онтологической релятивизацией по сравнению с докапиталистическими моделями онтологии, где у вещей подразумевалась более самостоятельная основа, связанная либо с градусом ее иерархии в системе Божественного творения (креационизм), либо в ее связи непосредственно с Божеством (манифестационизм).
"Технический анализ" - это еще более радикальный шаг в сторону от традиционных моделей онтологии. Вместе с формулой "market discounts everything"происходит разрыв даже с крайне релятивистской моделью спроса и предложения, и бытие вещи помещается в стихию перманентного трейдинга в виртуальных пространствах биржи. В такой ситуации центральным значением начинают обладать такие формы, как "портфельные инвестиции", "циркуляции горячих денег", операции с валютами и особенно обслуживание задолженностей. Происходит переход от рынка реальных товаров и стоков к чисто финансовым схемам, к виртуальной экономике, в которой самым важным моментом является чистое движение капитала.
Когда мы утверждаем, что "market discounts everything", мы подразумеваем фактически автономию финансовой системы в отношении всех остальных аспектов реальности. Но так как эта реальность предполагается капиталистической, то новый финансовый порядок обнаруживается как посткапитализм или виртуальный капитализм. В такой посткапиталистической модели акцент падает не на динамику спроса-предложения, но на организацию и контроль над фондовыми биржевыми, фьючерсными потоками, которые получают автономное значение, самоценность и центральность, маргинализируя сектор "реальной экономики" и традиционной торговли. Движение капитала в биржевых циклах становится настолько важным и значительным, оперирует с такими цифрами (часто имеющими эфемерное значение), что на их фоне традиционные экономические сектора становятся несущественными...
"Цены изменяются трендами" — можно считать вторым признаком посткапитализма. Концепция "тренда" (базового понятия "технического анализа") впервые появляется в теории Чарльза Доу. Он, наблюдая за динамикой биржевых цен на рынках, предложил рассматривать изменение цен на акции и стоки не как хаотический процесс, а как траекторию, имеющую свою особую имплицитную логику. Рыночные "фундаменталисты" пытались дискредитировать само понятие "тренда" в известной теории Random Walk Theory, утверждающей стохастический характер мутации биржевых цен, полностью определяющихся балансом спроса-предложения. Сторонники "технического анализа" , напротив, абсолютизируют концепцию "тренда", полагая, что само наличие ценового тренда после прохождения определенной стадии практически не связано с добиржевыми процессами, и рыночная цена складывается из имманентных законов виртуального трейдинга. Из этого вытекает важное философское следствие — динамика рыночных цен в системе трендов становится самостоятельным процессом, независимым от фактической реальности товара или стока. В этом выражается тот же процесс разовеществления и перехода к манипуляции с оторванными от реальности знаками, который Бодрийяр считает характерным признаком постмодерна. Самостоятельность тренда есть не что иное как биржевое выражение самостоятельности знака. Помимо всего прочего такой подход может привести к тому, что ценовые тренды могут существовать в реальности даже в том случае, если рыночный объект является чисто номинальным, фиктивным. Кстати, в случае "портфельных инвестиций", обслуживания и реструктуризации глобальных задолженностей и иных аналогичных финансовых процессов речь и идет о реальных операциях с фиктивными объектами...
Наконец, третий тезис "история повторяется" прямо отсылает нас к некоему подобию той картины мира, которая существовала в условиях "премодерна". Необратимость и однонаправленность истории — это базовый элемент Нового Времени (модерна). Поступательность, прогресс, однонаправленное развитие суть неотъемлемые смыслополагающие вектора современного рационального мышления, предопределяющие все то, что соответствует "конвенциональной мудрости" после эпохи Просвещения. Понимание времени как цикла, напротив, есть ярчайший признак традиционного общества. "Технический анализ", таким образом, утверждает применительно к анализу биржевых циклов явно немодернистическую истину. А так как именно рынок является сейчас онтологической суммой, то утверждение его циклической природы фактически распространяется на все остальные аспекты реальности — ведь "market discounts everything"...
Новая финансовая система, яснее всего очерченная в концепциях "технических аналитиков", описывается в терминах дисциплин премодерна — "алхимия финансов", "self fullfilled prophecy" (термин, разбираемый Murphy и напоминающий "теургию" древних), "рыночные колдуны" (название бестселлера Jack D.Schwager "Market Wizards"). Здесь мы имеем дело с зачатком новой реальности, с посткапитализмом и ярким проявлением постмодернистического духа в сфере экономики. Если от тематики постмодерна еще можно отмахнуться в сфере культуры (как это делают те, кто не отдает себе отчета в серьезности и глубине фундаментальной цивилизационной мутации, обозначенной термином "постмодерн"), то в сфере финансов и экономики от нее отделаться не так просто.
4. Корректно прочитать график будущего
Магические лабиринты новой экономики, неоавгурическое искусство "chart reading", финансовый герметизм ставят перед нами те же проблемы, что и философские проявления постмодерна в иных областях. Подобно тому, как мы оставляем открытым вопрос о последнем значении постмодерна, нельзя заранее вынести окончательный приговор и зреющей мутации экономической модели, переходу от капитализма к посткапитализму. Постмодерн не просто отказывается от модерна, он иронично уравнивает модерн с премодерном, но с таким премодерном, который взят в качестве фрагмента и выхолощенного знака. Новая финансовая система, в которой "технический анализ" и магические спекуляции трейдеров соросовского типа будут занимать все более центральные позиции, также не исключает механизмы классического капитализма, она их вбирает в себя в снятом виде, уравнивая при этом с фрагментами экстравагантных принципов, заимствованных из совершенно иных историко-культурных и экономических контекстов. При этом весьма вероятно, что, преодолев социализм и иные, еще более архаичные формы хозяйства, новый финансовый строй в дальнейшем включит в себя отдельные, экзотические элементы, заимствованные из альтернативных экономических моделей. Нельзя априорно исключить, что на каком-то этапе посткапиталистическая реальность снова введет в моду "марксизм", как модной становится одежда 50-х, 60-х или 70-х в молодежной стилистике Нью-Вэйв.
Мы стоим на пороге "чудесного нового мира", мира биржевого волшебства, герметических заклинаний брокеров, электронного движения автономного капитала. У этого мира много различных черт — гротескных, ироничных, экстравагантных, экзотических и зловещих.
Постмодерн — смена базовых парадигм. Мы должны постараться осознать — в чем их сущность, постараться расшифровать содержание этого сложнейшего витка человеческой истории. И ключом к такому осознанию — одним из ключей, по меньшей мере, — является пристальный анализ новейших тенденций в экономике.
Посткапитализм необратим и неизбежен. Но кто может сказать, что это такое?..