Умалить историческое достоинство Родины Октября. Кому это надо?
«...По подсчетам русского историка В. О. Ключевского, великорусская народность в период своего формирования за 234 года (1228–1462 гг.) вынесла 160 внешних войн.
…...........................................
Вопрос о сравнительной тягости исторических испытаний и должен стать исходным пунктом для всякого мало-мальски объективного исследователя, желающего установить, в чем, собственно, состоит своеобразие (относительное, конечно) русской истории в сопоставлении с историей Запада. Рассмотрим для начала один конкретный пример.
Ричард Никсон в одной из речей, которую он произнес в бытность свою президентом США, с полным одобрением повторил ту мысль Андре Мальро, что Соединенные Штаты Америки — единственная страна, ставшая великой державой, не приложив к тому ровно никаких усилий. И в этом французский писатель и американский президент, безусловно, правы. Полная безопасность на протяжении всей истории от вторжений извне, обширная территория, доставшаяся посредством не потребовавшего больших усилий истребления индейцев, плодородные земли, благодатный климат, богатые и разнообразные полезные ископаемые и, наконец, тот факт, что в обеих мировых войнах Америка ценой малой крови захватила львиную долю плодов победы, — все это служит основанием для официального тезиса о богоизбранности американского народа и является предметом национальной гордости.
А вот другая страна, антипод Америке — Россия.
Польский историк XIX века, менее всего склонный к русофильству, Валишевский, говоря о петровских преобразованиях, делает меткое замечание, относящееся к русской истории вообще: «…Произойдет огромное расточение богатств, труда, даже человеческих жизней. Однако сила России и тайна ее судьбы в большей своей части заключаются в том, что она всегда имела волю и располагала властью не обращать внимания на траты, когда дело шло о достижении раз поставленной цели» .
За этой характерной особенностью России скрывается действие могущественного фактора, совершенно неизвестного Соединенным Штатам: в XIII, XIV, XV, XVI, XVII, XVIII веках, как и позднее эпохи Петра I — в XIX и XX веках, русская земля по меньшей мере раз в столетие подвергалась опустошительному нашествию и довольно часто одновременно с нескольких сторон. Возникшее на этой земле государство, чтобы отбиться от наседавших врагов, должно было властно требовать от своего народа столько богатств, труда и жизней, сколько это нужно было для победы, а последний, коль скоро хотел отстоять свою политическую независимость, должен был отдавать все это не считая. Так-то складывались и укреплялись от усиленного повторения некоторые национальные привычки, давшие в совокупности народный характер.»
Посмотрим пристальнее, на одно из исторических событий, Куликовскую Битву, за счет чего «лапотной Руси» удавалось одержать победу над безусловно сильнейшим противником?
«...Но Руси монгольского периода до такой стадии было еще очень и очень далеко.
...Речь идет о тяжелой, рыцарской коннице.(Что касается сельского ополчения, то Западная Европа давным-давно забыла о нем. Знаменитая военная реформа во Франкском государстве, поставившая на место многочисленной пехоты рыцарскую конницу, относится к VIII веку. Во главе нескольких сотен рыцарей Карл Великий разгоняет пешее войско саксов, построенное еще по племенному принципу, и завоевывает Саксонию. В XII веке уже саксонские рыцари, пользуясь качественным превосходством в военном деле, осуществляют свой «натиск на Восток» и истребляют славянские племена лютичей и бодричей.)
... В России городское и сельское ополчение, созванное по «разрубу» (мобилизации), состояло явно не из профессионалов. Один всадник-феодал стоил в бою нескольких пеших ратников; потому-то его уважительно звали «княжим мужем», а их уменьшительно-презрительно — мужиками. В 1456 году две сотни московских дворян рассеяли новгородскую рать из пяти тысяч человек. В 1471 году на реке Шелони 4,5 тысячи московского феодального войска разгромили без особого труда сорокатысячное новгородское ополчение [20].
И тем не менее основной контингент русского войска в XIII–XIV веках, то есть тогда, когда решался вопрос о существовании Руси, состоял из пешей рати, крестьянской и ремесленной. Чем же можно объяснить столь странное предпочтение великими московскими князьями неполноценного в глазах и Европы и кочевой Азии рода войск?
А никакого предпочтения и не было. Просто совокупная сила русских феодальных дружин, не уступавших в качественном отношении своим феодальным противникам, была слишком мала, чтобы обойтись без «разруба». Поэтому призыв к оружию «черного люда» был не более чем отчаянной попыткой спасти положение.
…....................................
Создание многочисленного и боеспособного феодального войска имеет в качестве своих экономических предпосылок накопление в достаточном объеме прибавочного продукта, изымаемого у зависимого крестьянства, а также наличие развитого ремесленного производства, поставляющего в соответствующем количестве наступательное и оборонительное оружие. По средневековым нормам требовался труд целой деревни (30 дворов) на содержание одного воина-феодала.
Но много ли на Руси XIII–XIV веков осталось неразоренных деревень? Много ли — после неоднократного разрушения практически всех русских городов — много ли оставалось в них ремесленного населения, способного ковать оружие? «Русь была отброшена назад на несколько столетий, и в те века, когда цеховая промышленность Запада переходила к эпохе первоначального накопления, русская ремесленная промышленность должна была вторично проходить часть того исторического пути, который был преодолен до Батыя» [21], — такой вывод делает в своем фундаментальном исследовании выдающийся советский историк академик Б. А. Рыбаков. И наконец, значительная, если не большая, часть и без того скудного прибавочного продукта, который давали обнищавшая деревня и отброшенный в своем развитии назад город, шла в виде дани и других поборов и «подарков» в Золотую Орду. Удивительно ли после этого, что Русь, даже исчерпав все возможности мобилизации, могла выставить в поле феодальную конницу, безнадежно уступавшую в численности и орденским рыцарям, и дружинам литовских князей, и, что самое страшное, монголо-татарским ордам. Русь оказалась замкнутой в порочном круге: для того чтобы создать сильное феодальное войско, она должна была освободиться от Золотой Орды, господство которой постоянно подрывало экономическую основу, необходимую для создания такого войска; но, для того чтобы сбросить татаро-монгольское иго и отбиться от других врагов, сильную феодальную конницу уже нужно было иметь.
Попробуем оценить соотношение сил на Куликовом поле. Мамай, готовившийся не к одному сражению, а к тому, чтобы пройти путем Батыя по всем русским землям, провел тотальную мобилизацию среди орд, кочевавших на необозримых степных просторах. Не забыл он обложить «налогом крови» и подвластные Орде итальянские колонии в Крыму, и народы Кавказа. В численном отношении армия кочевников должна была намного превысить русскую рать, в которой по разным причинам отсутствовали новгородцы, рязанцы и нижегородцы. Но главное не в количественном, а в качественном перевесе Золотой Орды: ее войско почти полностью состояло из конницы, а русское самое большее на две пятых [22]. Это означало абсолютное превосходство татар в решающем для той эпохи роде войск. Уместно также напомнить, что орды Батыя, уже порядком обескровленные в южнорусских землях, тем не менее нанесли сокрушительное поражение польско-немецкому рыцарству в Силезии, затем на реке Сайо опрокинули венгерско-австрийско-французскую рыцарскую армию, гнали ее до самого Пешта и на плечах бегущих ворвались в столицу Венгрии [23].
Теперь против той же Орды стояли не гордые, с головы до ног закованные в железо европейские рыцари, а то самое пешее народное ополчение (составлявшее более трех пятых всего русского войска).
Сюда из городов и весей русской земли пришли не только те, кто и должен был явиться по призыву великого князя, но также и те, кого летопись называет «старыми и малыми», то есть уже перешагнувшие мобилизационный возраст или еще не достигшие его. (Согласно обычаю впервые юношей призывали на Руси к оружию по достижении ими пятнадцатилетнего возраста — это значит, что на Куликово поле вместе с шестидесятилетними стариками вышли четырнадцати-тринадцатилетние подростки.) Мало у кого из них на голове был стальной шлем — такую роскошь мог позволить себе лишь зажиточный горожанин. Их грудь была защищена не железным панцирем, а в лучшем случае кольчугой из редких крупных колец, предохранявшей от рубящего удара, но пропускавшей удар колющий и плохо спасавшей от стрел. Чаще же всего единственным оборонительным оружием был щит — не железный, как у западноевропейского кнехта, а деревянный: «щепляются щиты богатырские от вострых копеец…» — повествует Сказание о Мамаевом побоище. Наступательным оружием русских «пешцев» были хорошо ими освоенные топоры, сулицы и рогатины. Москва, правда, помимо этих коротких копий, розданных безоружным, выковала также и длинные, которые, по свидетельству летописца, служили оружием первых двух рядов Большого полка, причем второй положил их на плечи первого.
От такого приема, впрочем, лапотная рать совсем не стала походить ни на македонскую фалангу в прошлом Сариса македонского гоплита достигала 6–7 метров, пика швейцарца или ландскнехта по размерам превосходила рыцарское копье в полтора-два раза. Это было грозное оружие, но только в руках профессионала, а русские пехотинцы на Куликовом поле профессионалами не были. В случае прорыва всадника сквозь лес пик в гущу «баталии» он уничтожался алебардами на длинных же древках: длинное древко, во-первых, позволяло пехотинцу «достать» рыцаря, прежде чем тот «достанет» его мечом; и, во-вторых, оно служило плечом рычага, сообщавшим удару такую сокрушительную силу, от которой рыцарский шлем вместе с черепом разлетался как гнилой орех. Но среди русских не было алебардщиков, их топоры были на коротких топорищах, их сулицы и рогатины на коротких древках. Первое необходимое условие победы над конницей в рукопашном бою, таким образом, отсутствовало.
Вторая предпосылка победы пехоты над кавалерией, как показывает история военного дела, состоит в заблаговременном и массированном воздействии на атакующую конницу оружием дальнего боя (стрелами из луков и арбалетов, камнями из пращей, катапульт и баллист, артиллерийским и ружейным огнем). Но и в этом отношении татарские всадники, прекрасные лучники, имели решающий перевес над русскими, то есть княжеские дружинники, быть может, стреляли из лука и не хуже, чем кочевники, но они составляли лишь меньшинство русского войска, а вот смерды и ремесленники, составлявшие большинство, безусловно, не могли равняться со степняками. Историки военного дела к тому же отмечают тот факт, что процесс дифференциации функций между формированиями стрелков и отрядами тяжелой феодальной кавалерии, специализировавшейся на прямом ударе холодным оружием, на Руси сразу же после монгольского нашествия оборвался: произошла унификация этих функций в лице одного и того же воина-феодала, вынужденного и стрелять из лука, и биться копьем и мечом. Таким образом, русское войско, даже в своей отборной, чисто феодальной по составу части (княжеские дружины), было отброшено назад на пару веков.
Как бы то ни было, русские летописи XIV века не содержат и намека на отдельные отряды стрелков, подобные генуэзским арбалетчикам, английским лучникам эпохи Столетней войны. Это и понятно: такие отряды из «даточных людей» не сформировать, требовались стрелки-профессионалы, то есть оторвавшиеся от производства люди, продававшие свое искусство и кровь за звонкую монету; Руси же, отброшенной назад и экономически, наемничество было просто не по карману. А из этого следует то, что русская пешая рать на Куликовом поле стояла без стрелкового прикрытия. К тому же при плотном построении Большого полка (необходимом для встречи татарской конницы холодным оружием) вести прицельную стрельбу из луков можно было лишь его первым рядам, но они, как известно, были вооружены копьями.
И наконец, последняя надежда пехоты на спасение заключалась в каких-то особых свойствах местности, препятствующих успешному применению конницы. История средних веков полна примерами того, как рыцари, не понеся почти никаких потерь, истребляют многократно превосходящую их по численности пехоту, но вот случаи победы пехоты над кавалерией можно пересчитать по пальцам одной руки — и при этом всякий раз оказывается, что ретивые не по уму рыцари то атаковали в конном строю укрепленный лагерь, то, не спросясь броду, пытались форсировать ручей в болоте да там и увязли, то пришпоривали своих бронированных коней вверх по крутому склону, который простреливался лучниками противника. Но даже этого последнего шанса Куликово поле русской пехоте не дало: «Поле чисто и место твердо», — указывает Никоновская летопись [24]. И Мамай не преминул воспользоваться предоставленной ему возможностью для массированной фронтальной конной атаки против пешего в своем основном составе Большого полка.
Ни первого, ни второго, ни третьего условий, дающих пехоте шансы на успех в борьбе против конницы, у русского народного ополчения не было. Перейдя Непрядву, оно обрекло себя на гибель.
Неужели с таким-то воинством Дмитрий Иванович думал одержать победу над полчищами Мамая? В это трудно поверить. Но самое невероятное в том, что эта победа в самом деле была одержана: слабейшая по многим статьям сторона нанесла сокрушительное поражение сильнейшей, причем именно пешая народная рать внесла главный вклад в общую победу.
Проще всего приписать невероятный исход Мамаева побоища какой-нибудь случайности из рода тех, которыми западные историографы привыкли объяснять любую победу России (непредусмотрительность Карла XII, насморк Наполеона при Бородине, неожиданные морозы, остановившие натиск солдат Гитлера на Москву, и т. п.). Однако при внимательном изучении русской истории число таких невероятных событий резко возрастает, и обобщенное понимание их требует либо создания некоторой «теории невероятностей», автоматически подыскивающей соответствующую случайность для интерпретации любого исторического факта, либо нахождения такой точки зрения, с которой невероятное представляется уже вероятным, закономерным и даже необходимым.
….................................
Исторический парадокс, заключающийся в том, что русская рать на Куликовом поле не могла победить и все же победила, является всего лишь частным выражением более общей исторической проблемы.
Русь слабее своих противников в XIII–XIV веках; Россия, стремящаяся выйти к морю, слабее их и в XVI–XVII веках. Слабость и отсталость ее экономической базы предопределяют качественную отсталость ее вооруженных сил (народное ополчение против феодальной конницы Орды, Литвы, Ордена и Швеции; поместная феодальная конница плюс полурегулярные полки стрельцов против регулярных наемных армий Речи Посполитой и Швеции). В обоих случаях только военное решение могло разорвать путы, сковавшие экономический рост страны, и обратно — только преодоление экономической отсталости делало военное решение возможным. И в обоих случаях произошло невозможное: Русь в XV веке свергла золотоордынское иго, а Россия в XVIII вышла к берегам Балтики.
Спрашивается, какой же неизвестный фактор, какая скрытая величина действовали здесь? Что позволило Русскому государству дважды разжать, а потом и разорвать сдавливавший его порочный круг? Иными словами, каким был ответ Москвы на тот исторический вызов, который по необходимости вынужден был принять русский народ?»
Статья написана полностью по материалам книги "Связь времен"
