ПАРТИЗАНСКАЯ ВЕСНА
34 (247)
Date: 25–08–98
В Инте рабочие бригады совершили налет на мэрию, захватили офисы всех шахт. Действовали стремительно и организованно, как в восстании. Напор был столь силен, что уже через полчаса начальники телеграфировали в Москву:
«Блокированы… Есть угроза жизни… Срочно примите меры».
Тем временем под Анжеро-Судженском такими же рабочими бригадами были взяты в заложники дети и женщины в поезде «Владивосток—Москва».
А в Екатеринбурге месяц назад бившиеся с омоновцами студенты распространили листовку: « После всего случившегося надо выходить не на митинги, а на баррикады! »
Странно одно — все происходит весной, в благодатные, умиротворяющие дни (осенние наступления уже привычны) учащается периодичность всплесков социального негодования. Народное сердце начинает биться сильнее.
Под холодным дождем зажигают костры шахтеры Анжеро-Судженска. Ставят палатки, разбивают военный лагерь. Пока еще не рвут динамитом рельсы, а лишь громоздят на них бревна. Лица мрачные, решительные — лица партизан.
Булыжники в руках студентов, топоры — у шахтеров, дети и женщины в заложниках — это уже новые технологии борьбы с антинародным режимом.
А начиналось, помнится, все с легкого недовольства тех же горняков. Еще совсем недавно они уповали на вежливые письма в адрес Москвы посредством своих начальников. Затем вынуждены были лично объявляться в кабинетах директоров, сидеть в комиссиях, ехать в столицу — стучать касками перед окнами Дома правительства. Потом в рабочих городках прошли первые митинги, тоже безрезультатные. Начались забастовки и робкие упреки Ельцину. Сдвига не последовало, и грянула первая голодовка. Был написан первый плакат: «Ельцина — долой! » Затем какие-то бабы первые встали на рельсы в перерывах между проходящими поездами. Затем остановили первый поезд. И вот рабочие бригады уже врываются в областную Думу. Берут в заложники детей. Студенты мечут камни в омоновцев…
Процесс нарастания народного гнева налицо. Он не блестящ, не изящен. Массы не всегда способны к беспощадной самооценке и мгновенному порыву. Они не хотят воевать, не хотят убивать, потому долго, угрюмо осмысливают жизнь вокруг себя, неохотно делают выводы, нечетко формулируют, долго не признают своих ошибок и прощают вероломство властей.
Но пускай народ консервативен, он — жив.
Национальное сознание бесформенно, но не мертво.
Логика вызревания народного гнева очевидна.
Захват ельцинской администрации — далеко не апофеоз освободительной борьбы.
Быть может, следующий этап — взятие студии телевидения и банка. Ибо на телевидении — самое жало лжи, а в банках — честно заработанные деньги.
Далее — братанье с солдатами местных гарнизонов. До или после этого — столкновения с ОМОНом…
В этих народных движениях выявятся лидеры. Увидим ли среди них кого-то из нынешней «оппозиции»?..
Во главе рабочих бригад уже стоят тридцатилетние. Студенческими ватагами предводительствуют двадцатилетние. Наверно, среди них будет меньше системщиков и предателей, потому что они голоднее, решительнее, злее. Студент — нищ. А горняк в Инте получает «под запись» 250 граммов колбасы в неделю. Его жена с ночи занимает очередь к ларьку у шахты «Интинская», считающейся самой производительной и рентабельной в России.
Терпение иссякло.
Александр ЛЫСКОВ
(“Завтра” № 20)
1.0x
