14. ОСТОРОЖНО: ЕСЕНИН. КОСМИЗМ БРЮСОВА И ЕСЕНИНА.
МИЛЛИАРДНЫЕ ПИКИ ПОДНЕБЕСНОЙ…
Молодой моряк вселенной, Мира древний дровосек, Неуклонный, неизменный,
Будь прославлен, Человек! По глухим тропам столетий Ты проходишь с топором,
Целишь луком, ставишь сети. Торжествуешь над врагом! Камни, ветер, воду, пламя
Ты смирил своей уздой, Взвил ликующее знамя Прямо в купол голубой.
Вечно властен, вечно молод, В странах Сумрака и Льда, Петь заставил вещий молот,
Залил блеском города. Сквозь пустыню и над бездной Ты провел свои пути,
Чтоб нервущейся, железной Нитью землю оплести. В древних, вольных Океанах,
Где играли лишь киты, На стальных левиафанах Пробежал державно ты.
Змея, жалившего жадно С неба выступы дубов, Изловил ты беспощадно,
Неустанный зверолов. И шипя под хрупким шаром, И в стекле согнут в дугу,
Он теперь, покорный чарам, Светит хитрому врагу. Царь несытый и упрямый
Четырех подлунных царств, Не стыдясь, ты роешь ямы, Множишь тысячи коварств,-
Но, отважный, со стихией После бьешься, с грудью грудь, Чтоб еще над новой выей
Петлю рабства захлестнуть.
Верю, дерзкий! Ты поставишь Над землей ряды ветрил,
Ты своей рукой направишь Бег в пространстве, меж светил,-
И насельники вселенной,
Те, чей путь ты пересек, Повторят привет священный:
Будь прославлен, Человек!
ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ. ХВАЛА ЧЕЛОВЕКУ».
…………………………………………………………………………………………………
Помнишь эту пурпурную ночь? Серебрилась на небе Земля И Луна, ее старшая дочь.
Были явственно видны во мгле Океаны на светлой земле, Цепи гор, и леса, и поля.
И в тоске мы мечтали с тобой: Есть ли там, и мечта и любовь? Этот мир серебристо-немой
Ночь за ночью осветит; потом Будет гаснуть на небе ночном, И одни мы останемся вновь.
Много есть у пурпурных небес,— О мой друг, о моя красота,— И загадок, и тайн, и чудес.
Много мимо проходит миров, Но напрасны вопросы веков: Есть ли там и любовь и мечта?
ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ. «С кометы».
Пожалуй, Валерий Яковлевич Брюсов – один из крупнейших к о с м и с о в
«сгиба эпох» Х1Х – ХХ вв. Наследуя «космические» традиции века золотого русской поэзии,
лирики-философы, лирики-психологи оригинально, своеобразно, новаторски дерзновенно продолжили, обогатили, углубили, «вочеловечили» тему Человека и Природы, Человека и Мироздания, Человека и Вселенной; тему и духовно-эстетическую проблему Ломоносова, Тредиаковского, Сумарокова, Новикова, Радищева, Карамзина, Крылова, Мерзлякова. Державина,
Фонвизина, Радищева, Нелединского-Мелецкого, Ростопчиной, А. Буниной. «Небесный» аспект, планетарно-вселенскийуровень «вечной темы» - у Жуковского, Гнедича, Востокова, Батюшкова, Давыдова, Козлова, Глинки, Рылеева, Кюхельбекера, Бестужева-Марлинского. Вошли в золотой фонд русской изящной словесности шедевры Одоевского, Вяземского, Баратынского, Полежаева, Веневитинова, Хомякова, Шевырева, Языкова. Гениальные прозрения Пушкина, Лермонтова, Бенедиктова, Тютчева, Огарёва, Плещеева. «Космические мотивы» - в метафористике Полонского, Фета, А.К. Толстого,Мея, Некрасова. Земное и Небесно-Космическое – в лирическом психологизме Никитина, Кольцова, Сурикова и суриковцев, Дрожжина. Любители и поклонники русской Словесности в домашних библиотеках хранят томики с сочинениями Жемчужникова, Надсона, Фофанова, Лохвицкой, Чюминой, Радина.
«Серебряный» век русской поэзии… Бунин, Блок, А. Белый, Ахматова, Цветаева, Мережковский, Соловьев, Сологуб, Кузмин, Хлебников, Есенин, Маяковский… Великая русская литература… Великая русская поэзия…
Особое место – у Валерия Брюсова… Тот же всемирно знаменитый «армянский» цикл…
К АРАРАТУ Благодарю, священный Хронос! Ты двинул дней бесценных ряд,— И предо мной свой белый конус Ты высишь, старый Арарат, В огромной шапке Мономаха, Как властелин окрестных гор, Ты взнесся от земного праха В свободно-голубой простор. Овеян ласковым закатом И сизым облаком повит, Твой снег сияньем розоватым На кручах каменных горит. Внизу, на поле каменистом, Овец ведет пастух седой, И длинный посох, в свете мглистом, Похож на скипетр вековой. Вдали — убогие деревни, Уступы, скалы, камни, снег… Весь мир кругом — суровый, древний, Как тот, где опочил ковчег. А против Арарата, слева, В снегах, алея, Алагяз, Короной венчанная дева, Со старика не сводит глаз. 1916 ...
Источник: http://www.nashasreda.ru
Да, вы поставлены на грани Двух разных спорящих миров, И в глубине родных преданий Вам слышны отзвуки веков....
Источник: http://www.nashasreda.ru
Там, откровенья скрыв глубоко, Таила скорбная мечта Мысль Запада и мысль Востока, Агурамазды и Христа,—...
Источник: http://www.nashasreda.ru
Тигран Великий 95–56 гг. до Р. X. В торжественном, лучистом свете, Что блещет сквозь густой туман Отшедших вдаль тысячелетий, — Подобен огненной комете, Над миром ты горишь, Тигран!...
Источник: http://www.nashasreda.ru
И. ТУМАНЬЯНУ НАДПИСЬ НА КНИГЕ …Да будет праведно возмездие Судьбы — ив годах и в веках: Так! создал новое созвездие Ты на армянских небесах. Пусть звезды малые и крупные Тебя кропят, пронзая тьму: Мы смотрим в сферы недоступные, Дивясь сиянью твоему!
Источник: http://www.nashasreda.ru
…………………………………………………………………………………………………………………..
Брюсовская Москва,
Москва есенинская…
«…В книгах Есенина… есть прекрасные стихотворения… где он скорбит о гибели деревни, сокрушаемой «железным гостем» ... где поэт остается чистым лириком настроений… У Есенина четкие образы, певучий стих и легкие… ритмы…»
Валерий Б р ю с о в. Вчера, сегодня и
завтра русской поэзии. 1922.
«…Все мы учились у него. Все знаем, какую роль он играл в истории развития русского стиха…»
Сергей Е с е н и н. «В.Я. Брюсов». 1924.
Погружаясь в причудливо-глубинный мир М о с к в ы е с е н и н с к о й, нельзя не учитывать эсте-тической и нравственно-духовной гравитации творческой индивидуальности Валерия Яковлевича Б р ю с о в а.
Брюсовско-московский п е р е у л о к в биографии Сергея Есенина…
Константиновский отрок, приобщавшийся к тайнам и сокровенностям искусства словесно-песен-ного образа, с ранних лет очаровываемый рома-нтической дерзновенностью защитников прекрасно-го, симпатизировал брюсовскому «юноше бледному со взором горящим», внимавшему «трём заветам». Один из них («только грядущее – область поэта») был особо близок спас-клепиковскому мечтателю. Другой завет («поклоняйся искусству, только ему…») также будоражил его воображение. Позднее, уже в Москве, по-новому осмыслит он духовно-эстетические «заветы» старшего современника (в частности, брюсов-ское: «искусство есть постижение мира иными, не рассудочными путями»).
«Переболели» Брюсовым многие любители изящной словесности. Вот, к примеру, одно из задиристо-полемичных посвящений «В.Я. Б р ю с о в у» ранней Марины Цветаевой: «Улыбнись в мое «окно», // Иль к шутам меня причисли, - // Не из-менишь все равно! //«Острых чувств» и «нужных мы-слей» // Мне от Бога не дано.// Нужно петь, что все темно, //Что над миром сны нависли… - //Так теперь заведено. – // Этих чувств и этих мыслей // Мне от Бога не дано!». Цветаевское стихотворение 1912 года «В. Я. Б р ю с о в у»: «Я забыла, что сердце в вас – только ночник, // Не звезда! Я забыла об этом! // Что поэзия ваша из книг // И из зависти – критика. Ранний старик,// Вы мне на миг //Показались великим поэтом…»
Москва брюсовская… Москва есенинская… Валерий Яковлевич и его младший современник были активными участниками крупных духовно-просветительских акций. Вот некоторые из них:
23 ноября 1920 года их приветствовали на вечере «Современной поэзии». В декабре 1920-го они включились в этико-эстетическую полемику, объединённую злободневной темой «Россия в грозе и буре». 17 декабря того же года они участвуют в конкурсе поэтов. 6 февраля 1921-го их встречают на «Вечере современной поэзии». Вызвали отклик их выступления (21 сентября 1920-го) на диспуте «Критика и писатели». Брюсов и Есенин – в про-грамме «Вечера поэтических школ и групп» (17 октя-бря 1921 года).
… А р б а т, 7. Клуб « Литературный особняк».
6 августа 1921 года Сергей Есенин читал своего «Пу-гачева». Валерий Брюсов предложил слушателям свои
стихотворения…
Есенин глубоко переживал уход из жизни класси-ка; в прощальном слове он дал оценку брюсовских за-
слуг («Большой мастер, крупный поэт, он внёс в затхлую жизнь после шестидесятников и девяностоде-сятников струю свежей и новой формы»). С его кон-кончиной, по мысли Есенина, ушла целая литератур-ная эпоха («Русский символизм кончился давно, но со смертью Брюсова он канул в Лету окончательно…»).
Есенин осмысливает роль и значение творчества Брю-сова в контексте художественных противостояний современности («Много Брюсова ругали, много гово-рили о том, что он не поэт, а мастер. Глупые слова! Глупые суждения!.. После смерти Блока это такая утрата, что ее и выразить невозможно. Брюсов был в искусстве новатором…»).
Статья «В.Я. Брюсов» раскрывает мастерство Есенина как критика, публициста, историка литературы. Есенин включается в полемику вокруг брюсовского имени:«В то время когда в литературных вкусах было сплошное слюнтяйство, вплоть до горьких слез над Надсоном, он первый сделал крик против шаблон-ности своим знаменитым:
О, закрой свои бледные ноги».
«Много есть у него прекраснейших стихов, на которых мы воспитывались, - констатирует Есенин. - Брюсов первый раздвинул рамки рифмы и первый культивировал ассонанс».
Перед нами – оригинальный творческий портрет Брюсова, глубокое постижение биографии крупного деятеля отечественной культуры («Утрата тяжела еще более потому, что он всегда приветствовал все моло-дое и свежее в поэзии»). Есениным особо акцен-тируется выдающаяся роль Брюсова как просве-тителя-педагога, наставника творческой молодежи
(« В литературном институте его имени вырастали и растут такие поэты, как Наседкин, Иван Приблудный, Акульшин и др. Брюсов чутко относился ко всему талантливо-му…»).
Брюсовская Москва… Москва есенинская… Архив-ные, библиографические разыскания, изучение эпи-столярии, мемуаристики открывает всё новые и но-вые «тропы», ведущие к биографиям замечательных людей. Вдохновенное слово Брюсова, Есенина, их
«с о п у т н и к о в» звучало и в Политехническом,Ли- тературном, и на Арбате, и на Тверской, Садовом, в Замоскворечье, на Чистых Прудах, сценах театров, клубов, парков, на манифестациях и диспутах.
Особым авторитетом пользовался Валерий Брюсов. Есенин подчеркивает: «Сделав своё дело на поле поэзии, он последнее время был вроде арбитра среди сражающихся течений в литературе. Он мудро знал, что смена поколений всегда ставит точку над юными, и потому, что он знал, он написал такие прекрасные строки о гуннах:
Но нас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном…»
Есенин – один из первых биографов Брюсова. Есенинская оценка творческой индивидуальности, общественно-гуманистической позиции Брюсова в чём-то противоречива, полемична. Но она – один из ориентиров, позволяющих раскрыть «могучее клубление сил» той бурной, грозовой, судьбоносной эпохи («Брюсов первый пошёл с Октябрём, первый встал на позиции разрыва с русской интеллигенцией. Сам в себе зачеркнуть страницы старого бытия не всякий сможет. Брюсов это сделал… Очень грустно, что на таком литературном безрыбьи уходят такие люди»).
…………………………………………………………………………………………………………………………
«Дорогами, запретными для мысли, проникли — вне
сознания — далеко, туда, где светят царственные числа».
«Оцифрованный» космос, космос цифр, формул будоражил воображение Велимира Хлебникова. Брюсовское стихотворение «ХОЛОД ЧИСЛА» - тоже как бы «экспериментально»:
«Не только в жизни богов и демонов раскрывается могущество числа.
Пифагор Мечтатели, сибиллы и пророки Дорогами, запретными для мысли,
Проникли — вне сознания — далеко, Туда, где светят царственные числа.
Предчувствие разоблачает тайны, Проводником нелицемерным светит:
Едва откроется намек случайный, Объемлет нас непересказный трепет.
Вам поклоняюсь, вас желаю, числа! Свободные, бесплотные, как тени,
Вы радугой связующей повисли К раздумиям с вершины вдохновенья!»
Валерий Брюсов – современник Фёдорова и Соловьёва, Флоренского и Булгакова, Циолковского и Андрея Белого (Бугаева). Он живо интересуется достижениями науки
во всех сферах знания (Тимирязев, Менделеев, Сеченов, Павлов, Яблочков, Лодыгин).
Человек и Вселенная… Индивидуум и Мироздание… - Философски-планетарный
пафос стихотворения «СЫН ЗЕМЛИ»:
Я - сын земли, дитя планеты малой, Затерянной в пространстве мировом,
Под бременем веков давно усталой, Мечтающей бесплодно о ином.
Я - сын земли, где дни и годы - кратки, Где сладостна зеленая весна,
Где тягостны безумных душ загадки, Где сны любви баюкает луна.
От протоплазмы до ихтиозавров, От дикаря с оружьем из кремня,
До гордых храмов, дремлющих меж лавров, От первого пророка до меня,-
Мы были узники на шаре скромном, И сколько раз, в бессчетной смене лет
Упорный взор земли в просторе темном Следил с тоской движения планет!
К тем сестрам нашей населенной суши, К тем дочерям единого отца
Как много раз взносились наши души, Мечты поэта, думы мудреца!
И, сын земли, единый из бессчетных, Я в бесконечное бросаю стих,-
К тем существам, телесным иль бесплотным, Что мыслят, что живут в мирах иных.
Не знаю, как мой зов достигнет цели, Не знаю, кто привет мой донесет,
Но, если те любили и скорбели, Но, если те мечтали в свой черед
И жадной мыслью погружались в тайны, Следя лучи, горящие вдали,-
Они поймут мой голос не случайный, Мой страстный вздох,
домчавшийся с земли! Вы, властелины Марса иль Венеры, Вы, духи света иль, быть может, тьмы,-
Вы, как и я, храните символ веры: Завет о том, что будем вместе мы!
Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
«Вот чего ждали мы, дети степей!
Вот она, сродная сердцу стихия!»
(ГЛАВА МОНОГРАФИИ «Неожиданный Есенин»)
…Я твой, Россия, твой по роду,
Мой предок вёл соху в полях.
Люблю твой мир, твою природу,
Твоих творящих сил размах.
Валерий Б р ю с о в.
«…Все мы учились у него. Все знаем, какую роль он играл в истории развития русского стиха. Большой мастер, крупный поэт…»
Сергей Е с е н и н. «В.Я.Брюсов».
«Самый культурный писатель на Руси» (по горьковской аттестации), Валерий Брюсов и его художественное, философско-эстетическое, нравственно-культурологическое наследие - в духовном мире россиянина ХХ1 столетия. Есть насущная необходимость современного прочтения брюсовских сочинений, восстановления диалога с одним из глубочайших мыслителей минувшего, извлечения и освоения его весомых и столь необходимых этико-эстетических уроков.
«Много есть у него прекраснейших стихов, на которых мы воспитывались…» - говорил о Брюсове Сергей Есенин.
Воздух живительный, воздух смолистый
Я узнаю.
Свет не слепит, упоительный, чистый,
Словно в раю.
Узкой тропинкой к гранитам прибрежным
Вышел, стою.
Нежу простором, суровым и нежным,
Душу мою.
Сосны недвижны на острове, словно
В дивном краю.
Тихие волны лепечут любовно
Сказку свою.
Вот где дозволило божье пристрастье
Мир бытию!
Веет такое же ясное счастье
Только в раю.
«…Умер Брюсов. Эта весть больна и тяжела, особенно для поэтов…» -
горюет Есенин, откликаясь на горестную весть об утрате.
Брюсовское неповторимое… Брюсовское заветно-близкое… Брюсовское болевое…
…Сухие листья шуршат о смерти,
Кружась под ветром, шуршат о смерти:
Они блестели, им время тлеть.
Прозрачно небо. Шуршат о смерти
Сухие листья, - чтоб после смерти
В цветах весенних опять блестеть!..
«…После смерти Блока это такая утрата, что её и выразимть невозможно. Брюсов был в искусстве новатором…» - из есенинского отклика
на смерть автора «Путей и перепутий», «Шедевров», «Венка», «Всех напевов»…
Автора «Каждого мига», «Кинжала», «Грядущих гуннов», «Хвалы человеку»…
Автора теж же «Сухих листьев»…
Сухие листья, сухие листья,
Сухие листья, сухие листья,
Под тусклым ветром, кружат, шуршат,
Сухие листья, сухие листья,
Под тусклым ветром сухие листья,
Кружась, что шепчут, что говорят?
Трепещут сучья под тусклым ветром;
Сухие листья, под тусклым ветром,
Что говорят нам, нам шепчут что?
Трепещут листья, под тусклым ветром,
Лепечут листья, под тусклым ветром,
Но слов не понял никто, никто!
Меж черных сучьев синеет небо,
Так странно нежно синеет небо,
Так странно нежно прозрачна даль.
Меж голых сучьев прозрачно небо,
Над черным прахом синеет небо,
Как будто небу земли не жаль…
Предтечи Брюсова… Предтечи Есенина…
Автобиографические свидетельства: «Первые мои впечатления в детстве – это портреты Чернышевского и Писарева, которые висели над столом отца и так и остались висеть до самой его смерти. Это были первые имена больших людей, которые я научился лепетать. А следующее имя великого человека, которое я выучил, было имя Дарвина. И, наконец, четвертое имя – Некрасов, поэзия которого была долгое время единственно знакомой мне поэзией». В разных источниках сообщается о читательских пристрастиях будущего лидера символистов: Лермонтов, Полежаев, Надсон, Алексей Константинович Толстой, Майков, Фет, Полонский…
Валерий Яковлевич был племянником уроженцем провинциального Ельца Александра Яковлевича Бакулина ( 1813 -1894). Ещё в 1864 году в Московской типографии Зотова и Никифоровой без объявления автора напечатана его книжица «Басни провинциала» Брюсов издал в 1903 году «Стихотворения и басни А.Я. Бакулина». Александр Бакулин придерживался ведущих традиций; для него «существовало только три русских поэта – Державин, Пушкин, Крылов». Разночинец Бакулин (выходец из купеческого сословия) и его автобиографический герой-повествователь тщетно пытаются познать (во имя изменения к лучшему, достойному человеческого предназначения) окружающий мир, наметить необходимые духовно-нравственные ориентиры («На полпути я понял, что судьбами мне суждена не радость, но печаль… Но с прошлыми, высокими мечтами о цели жизни мне расстаться жаль. Хоть в них, бывало, знал я утешенье и верила душа, что я – поэт! Но в тридцать лет пришло разуверенье, и вижу я, что счастья в жизни – нет»). Лишь беззаветная преданность Слову, лишь исповедование высших духовно-нравственных ценностей позволили даровитому разночинцу достойно пройти свой трудный, драматически сложный жизненный путь(«работать больше пятидесяти лет без единого сочувственного голоса»).
Брюсовская «Книга воспоминаний» тревожит тень одного из «забытых»: «Дед мой считал себя баснописцем. Он написал несколько сот, может быть, несколько тысяч басен. Собрание, где они переписаны, разделено на 12 книг, но там их не больше половины. Кроме того, он писал повести, романы, лирические стихи, поэмы… Всё писалось почти без надежды на читателя… иногда удавалось ему пристроить басню или стихотворение в какой-нибудь сборник или газету («Рассвет» Сурикова, «Свет» Комарова и т.п.). Но громадное большинство его писаний оставалось в рукописях, терялось, рвалось. Потому что все в семье относились с сожалением к его творчеству, старались не говорить о нём, как о какой-то постыдной слабости!»
Дневниковая запись 1893 года: «…Талант, даже гений честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало! Надо выбрать иное… Надо найти путеводную звезду в тумане. И я вижу её… Это декадентство. Да! Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идёт вперёд, развивается, и будущее будет принадлежать ему, особенно когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду Я! Да, Я!».»
Пассионарий-романтик, максималист от эстетики. Брюсов ищет то, что «растворяет двери человечеству… в вечность» («Тень несозданных созданий Колыхается во сне… Полусонно чертят звуки В звонко-звучной тишине… Тайны созданных созданий С лаской ластятся ко мне»; «Творчество»). Глобальный космизм авторской фантазии, идеальной мечты творца-созидателя («Настанет день конца вселенной, И вечен только мир мечты…»). Эстетико-философская, психологическая концентрация «в самом веществе искусства» бытовых и бытийных антитез («О сердце, в этих тенях века, где истин нет, иному верь! В себе люби сверхчеловека: Я весь наш бог и полузверь!»). Символико-универсальная трактовка исторических образов, исторической героики («И странно полюбил я мглу противоречий, И жадно стал искать сплетений роковых. Мне сладки все мечты, мне дороги все речи, И всем богам я посвящаю стих…»).
«…Всё счастье земли – за трудом!..»
Разум и труд, искание и обретение истины в процессе деяния, созидания («Здравствуй, тяжкая работа, плуг, лопата и кирка! Освежают капли пота, ноет сладостно рука! Прочь венки, дары царевны, упадай, порфира, с плеч! Здравствуй, жизни повседневной грубо кованная речь!»; «Работа» - 1901). Брюсовский «Каменщик» (1901) – в том же жанрово-стилевом, философско-психологическом «ключе» («Камни, полдень, пыль и молот, камни, пыль и зной… Камень молотом расколот, длится труд дневной. Камни бьем, чтоб жить на свете, и живем, - чтоб бить…» «Народное заступничество» Бакулина и Сурикова, левитовское «горе сёл, дорог и городов», «власть земли» Глеба Успенского «просвечивает» в брюсовском: «Горе тем, что ныне дети, тем, кто должен быть!».Вполне закономерно, что Максим Горький за «декадентской внешностью» увидел художника-мыслителя, способного «заступиться за угнетенного человека». «…Есть что-то в Вас – уверенное, здоровое…» (письмо М.Горького 1900 года).
- Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь? Кому?
- Эй, не мешай нам, мы заняты делом,
Строим мы, строим тюрьму.
- Каменщик, каменщик с верной лопатой,
Кто же в ней будет рыдать?
- Верно, не ты и не твой брат, богатый.
Незачем вам воровать.
- Каменщик, каменщик, долгие ночи
Кто ж проведет в ней без сна?
- Может быть, сын мой, такой же рабочий.
Тем наша доля полна.
- Каменщик, каменщик, вспомнят, пожалуй,
Тех он, кто нес кирпичи!
- Эй, берегись! Под лесами не балуй…
Знаем все сами, молчи!
16 июля 1901 года.
Несомненен преемственный «унисон» есенинской концепции человека («Как прекрасна земля и на ней человек») и брюсовской «Хвалы Человеку» («Молодой моряк вселенной, мира древний дровосек, неуклонный, неизменный, будь прославлоен, Человек! По глухим тропам столетий ты проходишь с топором, целишь луком, ставишь сети, торжествуешь над врагом!»).
Философско-цивилизационная брюсовская концепция включает образно-художественную констатацию ведущих этапов истории человечества («Камни, ветер, воду, пламя ты смирил своей уздой, взвил ликующее знамя прямо в купол голубой. Вечно властен, вечно молод, в странах Сумрака и Льда, петь заставил вещий молот, залил блеском города»). Глобально-космический контекст движения цивилизации («Сквозь пустыню и над бездной ты провёл свои пути, чтоб нервущейся, железной нитью землю оплести. В древних вольных Океанах, где играли лишь киты, на стальных левиафанах пробежал державно ты»). За несколько ироничным гротеском брюсовской цивилизационной «хроники» - грандиозная ретроспектива и ещё более грандиозная перспектива всемирной истории («Змея, жалившего жадно с неба выступы дубов, изловил ты беспощадно, неустанный зверолов. И шипя под хрупким шаром, и в стекле согнут в дугу, он теперь, покорный чарам, светит хитрому врагу»):
Царь несытый и упрямый
Четырех подлунных царств,
Не стыдясь, ты роешь ямы,
Множишь тысячи коварств, -
Но, отважный, со стихией
После бьешься с грудью грудь,
Чтоб ещё над новой выей
Петлю рабства захлестнуть.
Верю, дерзкий! Ты поставишь
По Земле ряды светил,
Ты своей рукой направишь
Бег планеты меж светил, -
И насельники вселенной,
Те, чей путь ты пересек,
Повторят привет священный:
Будь прославлен, Человек!
18-ым сентября 1917 года датировано брюсовское стихотворение
«Р а б о т а» («Единое счастье – работа, в полях, за станком, за столом, - работа до жаркого пота, работа без лишнего счета, - часы за упорным трудом! Иди неуклонно за плугом, рассчитывай взмахи косы, клонись к лошадиным подпругам, доколь не заблещут над лугом алмазы вечерней росы!»). «Рабочие, преемственные дни» созидания – стержневая основа развития материальной и духовной культуры («На фабрике в шуме стозвонном машин, и колес, и ремней, заполнив с лицом непреклонным свой день, в череду миллионном, рабочих, преемственных дней! Иль – согнут над белой страницей, - что сердце диктует, пиши; Пусть небо зажжется денницей, - всю ночь выводи вереницей заветные мысли души!»):
Посеянный хлеб разойдётся
По миру; с гудящих станков
Поток животворный польётся;
Печатная мысль отзовётся
Во глуби бессчетных умов.
Работай! Незримо, чудесно
Работа, как сев, прорастет;
Что станет с плодами, - безвестно,
Но благостно, влагой небесной,
Труд всякий падет на народ.
Великая радость – работа,
В полях, за станком, за столом!
Работай до жаркого пота,
Работай без лишнего счета, -
Все счастье земли – за трудом!
Брюсовская и есенинская нравственно-эстетическая трактовка темы труда – в русле многовековой народно-поэтической традиции. Трудолюбие, трудовой характер – важнейшая из «добродетелей», определяющих становление, развитие, самосовершенствование личности.
Устные и письменные источники аккумулировали мудрость народную: «Терпение и труд все перетрут»; «Без дела жить – только небо коптить»; «Без труда нет добра»; «Труд кормит и одевает». Народная педагогика с малых лет учительски внушала: «Труд кормит, а лень портит»; «Кто не работает, тот не ест»; «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда»… Валерий Брюсов («Мой предок вёл соху в полях…») и Сергей Есенин («Старый дед, согнувши спину, чистит вытоптанный ток и поддонную мякину загребает в угололк») помнили, как дедушки и бабушки внушали внучатам то, что вошло в их собственный духовный мир от пращуров: «Работай боле – тебя и помнить будут доле»; «Рукам работа – душе праздник»; «Добрые люди день начинают работой»; «Сегодняшней работы на завтра не откладывай»; «У кого работа – у того и хлеб»; «Без труда меда не едят».
Пафос, поэтика, метафорика, сюжетика есенинских (как и брюсовских) лиро-эпических, философско-псизхологических раздумий и жанровых импровизаций - от сконцентрировавшей опыт и мудрость тысячелетий фольклорной традиции:
…Каждый труд благослови удача!
Рыбаку – чтоб с рыбой невода,
Пахарю – чтоб плуг его и кляча
Доставали хлеба на года…
…Потому так и светлы всегда
Те, что в жизни сердцем опростели
Под веселой ношею труда…
«…О, счастье – под напев любимый
родную зыблить колыбель!..»
Валерия Брюсова называет Есенин в статье «Ярославны плачут» (1915): «Внимая ужасам войны», в унисон зазвенели струны больших и малых поэтов. На страницах газет и журналов пестреют имена Бальмонта, Брюсова, Сологуба, Городецкого, Липецкого и др. Все они трогают одинаковую струну «грянувшего выстрела»…
Отношение Брюсова и Есенина к «в о й н е и м и р у» - ещё один весомый аспект «сближения» таких разных, откровенно индивидуальных, самобытных художников-мыслителей, какими были и Брюсов, и Есенин.
Брюсовская речь перед отъездом на фронт в качестве военного корреспондента «Русских ведомостей»:
«Война, при известных условиях, - великое дело и последний довод в мирных спорах, в которых правый не всегда силен одной своей праводой, но война все же горькое зло земли, тяжелое бедствие народов. Война все же ведет к одичанию и огрубению нравов, к забвению высших мдеалов, к падению культурного уровня. Посильно бороться с этой «оборотной» стороной войны также прямая задача нашего кружка» («Известия литературно-художественного кружка»,
1914, № 7).
Есть ли что-то рационально-позитивное в совершающихся событиях? Есть ли «преобразующее начало» в лютой круговерти злободневности? Не слишком ли дорогая цена оплаты иллюзии освобождения «племен порабощенных»?
И обслуживающий санитарный поезд рядовой Сергей Есенин, и военкор Валерий Брюсов познают «моменты истины»: смерти, увечья, боль и стенания искромсанной плоти, звериный оскал жестокости, крушение надежд и упований…
В стихотворении «Последняя война» (написано 20 июля 1914 года ) Брюсов размышляет (как бы итожа мотив «Грядущих гуннов») о том, «за что воюем»; упования лирического героя утопически-пафосны:
Пусть падет в провал кровавый
Строенье шаткое веков,
В неверном озареньи славы
Грядущий мир да будет нов!
Пусть рушатся былые своды,
Пусть с гулом падают столбы, -
Началом мира и свободы
Да будет страшный год борьбы!
Датированное 1915 годом стихотворение «За что?» осталось неопубликованным («За что? – За то, что вы терпели, дрожа, насилие и гнет; не научили – к высшей цели стремиться собственный народ; что под бичом самодержавья вы пригибались пять веков; пред миром не стыдясь бесславья, сносили прозвище рабов…»). Валерий Брюсов (эта эволюция прослеживается и в есенинской биографии) всё более убеждается в роковой бессмысленности военной бойни («Тридцатый месяц в нашем мире война взметает алый прах. И кони черные валкирий бессменно мчатся в облаках!». Цифровая анафора («Тридцатый месяц…» ). Цветовой «психологизм» метафорических образов («алый прах» убиенных; «кони черные» гибельно-безрассудного изуверства). Стонущее пространство, корчащееся в муках время («Тридцатый месяц Смерть и Голод, бродя, стучат у всех дверей; клеймят, кто стар, клеймят, кто молод, детей в объятьях матерей! Тридцатый месяц, бог Европы – Свободный Труд – порабощен: он роет для войны окопы, Для Смерти льет снаряды он!»):
Призывы светлые забыты
Первоначальных дней борьбы,
В лесах грызутся троглодиты
Под барабан и зов трубы!
Достались в жертву суесловью
Мечты порабощенных стран:
Тот опьянел бездонной кровью,
Тот золотом безмерным пьян…
Борьба за право стала бойней;
Унижен, Идеал поник…
И все нелепей, все нестройней
Крик о победе, дикий крик!
Написанное в январе 1917 года стихотворение «Тридцатый месяц» до предела трагедийно; это стихотворение-драма, стихотворение-трагедия, стихотворение-боль, стихотворение-горе… Смятение, ужас, предчувствие непоправимого, катастрофично-рокового («А Некто темный, Некто властный, событий нити ухватив, с улыбкой дьявольски-бесстрастной длит обескрыленный порыв. О горе! Будет! будет! будет! Мы хаос развязали. Кто ж решеньем роковым рассудит весь этот ужас, эту ложь?».
Веря и не веря самому себе, веря и не веря в оптимистический вариант событийности, лирический повествователь Брюсова предлагает гуманистическую альтернативу происходящему:
Пора отвергнуть призрак мнимый,
Понять, что подменили цель…
О, счастье – под напев любимый
Родную зыблить колыбель!
…А между тем через несколько недель грянет Февральская революция…
Сборник «Urbi et Orbi» («Граду и миру»)
«Венок» А.Блок: «Предыдущий сборник лишь намечает, а последний, «Венок», уже окончательно определяет и то, как связан Брюсов с русской поэзией Х1Х века. Ясно, что он «рукоположен» Пушкиным, это – поэт «пушкинской плеяды».
«Вот чего ждали мы, дети степей! Вот она, сродная сердцу стихия! Чудо свершилось: на грани своей Стала Россия!» («К Тихому океану»; 1904) «Но и тогда, когда во всей планете пройдёт вражда племен, исчезнет ложь и грусть, я
