2019 год отмечен двумя юбилейными датами – сорокалетней годовщиной ввода советских войск в Афганистан и тридцатилетием их вывода из этой страны. Афганская война остаётся одной из наиболее болезненных страниц отечественной истории. До сих пор продолжаются острые споры о мотивах введения Ограниченного контингента войск, причинах неудач борьбы с моджахедами, международно-политическом значении этого конфликта. Последствия событий того времени ощущаются по-прежнему остро. Наметившееся с конца 1970-х годов ослабление государственности в этой центральноазиатской стране стало прологом вооружённой борьбы, которая в изменившихся формах продолжается и сегодня. Между тем по аналогии с «Вьетнамским синдромом» в Соединённых Штатах можно говорить об «Афганском синдроме» для России – итогом опыта 1980-х годов стала стойкая неприязнь к прямому вовлечению в вооружённые конфликты за пределами национальной территории. Лишь с конца 2000-х годов влияние этого психологического комплекса стало ослабевать, а российские войска вновь стали задействоваться в качестве инструмента проецирования силы. В преддверии двух годовщин шеф-редактор журнала «Международные процессы» И.А. Истомин встретился с одним из участников конфликта, Евгением Григорьевичем Никитенко. В 1985–1987 годах он служил в Афганистане заместителем начальника оперативного отдела штаба 40-й армии. Впоследствии в качестве заместителя начальника военно-научного управления курировал работу группы, занимавшейся обобщением опыта войны. В 2000-х годах он продолжал сталкиваться с угрозами, исходящими из Афганистана, отвечая за вопросы борьбы с терроризмом и экстремизмом в Аппарате Совета Безопасности Российской Федерации. В настоящее время Е.Г. Никитенко преподаёт курсы, связанные с проблематикой обеспечения национальной безопасности в РАНХиГС и МГИМО. В ходе интервью он рассказал о том, как вооружённые силы Советского Союза адаптировались к условиям асимметричного конфликта, с каким трудом осваивались уроки противодействия нерегулярным силам, в какой степени полученные знания приложимы к вызовам, стоящим перед Россией в настоящее время.
И. Истомин: Евгений Григорьевич, не могли бы Вы рассказать о том, как Вы попали в Афганистан? К тому времени война велась уже несколько лет, насколько Вы были подготовлены к тем проблемам, которые Вам предстояло решать?
Е.Никитенко: Я хочу об этом рассказать, потому что об этом раньше никто никогда не говорил и не писал. Я начал заниматься Афганистаном не по собственной воле, а потому, что в 1980–1984 годах служил в оперативном отделе штаба 7-й гвардейской армии в Ереване. Именно 1984 год стал переломным моментом в плане понимания и руководством страны, и Генеральным штабом ситуации в Афганистане. Стали задаваться вопросом – а что мы там воюем? С профессиональной точки зрения военные люди, в отличие от всех остальных, должны знать, что сейчас мы проведём бой, победим и война закончится. А как мы должны победить в Афганистане, кого победить? В 1984 г. стали понимать, что необходимо не количественное наращивание вооружённых сил, а качественное изменение в трёх моментах. Первый – это высшее руководство Ограниченного контингента советских войск. Затем, это – командиры и офицеры, которые фрагментарно решали задачи на уровне провинций и в пунктах своей дислокации вели постоянные боевые действия с противником. Третье, начал поступать на замену, на переукомплектование новый младший офицерский, сержантский, рядовой состав. Этот момент хорошо показан в фильме Карена Шахназарова «Курьер», когда в фильме танцуют, вернулись и осмысляют. К. Шахназаров показал идейно-психологическую составляющую именно офицеров, генералов, солдат. Не было такого ура-патриотизма, хотя не было и дезертирства. Шло постепенное, всё более углублённое осознание вооружёнными силами Ограниченного контингента советских войск: «какого чёрта мы там воюем?»
И.И.: В чём конкретно стали проявляться изменения в подходах к конфликту?
Е.Н.: Я вижу в этом закономерность смены высшего руководства ОКСВ, которое направили в Афганистан. В конце 1983 г. командующим 40-й армии стал бывший заместитель командующего 7-й гвардейской армии генерал-лейтенант Леонид Евстафьевич Генералов. Начальником оперативного отдела – бывший начальник оперативного отдела в Ереване полковник Анатолий Владимирович Зиневич. Он в своё время был советником, когда шёл конфликт Эфиопии и Сомали. У него был большой опыт участия в локальных конфликтах. Дальше, заместителем командующего Туркестанского военного округа ушёл командующий 7-й гвардейской армии генерал-лейтенант Лев Сергеевич Шустко. К этому времени туда ещё прибыл ряд генералов, я всех перечислять не буду, но они имели за спиной профессиональное обучение, закончили академию Генерального штаба. К примеру, Лев Сергеевич Шустко закончил с отличием все учебные заведения. Более того, в то время заместителем командующего 40-й армии стал будущий начальник Генерального штаба наших вооружённых сил Виктор Петрович Дубынин – он прибыл почти сразу по окончании академии. Начальником штаба был его же однокашник Анатолий Ипатович Сергеев. И Л.Е. Генералов, и А.И. Сергеев стали вести поиск новых форм и способов ведения боевых действий. Надо сказать, что вопросы, которые они ставили, актуальны до сих пор. Не далее как на практической конференции перед командующими министр обороны С.К. Шойгу вновь заявил, что нам нужна новая теория военно-политического видения войны. В советском командовании уже тогда осознавали, что что-то надо менять, исследовать и внедрять. В результате возникла связка: Закавказский военный округ – Афганистан. Новое руководство сразу нашло множество схожих черт: тут набор национальный, там набор национальный, тут мирный пока, а там уже ярко шла гражданская война. Они вышли на Генеральный штаб с предложением – проводить на территории Советского Союза по заказу 40-й армии научно-практические учения с целью проверки тех или иных форм ведения войны. Министр обороны и начальник Генерального штаба С.Ф. Ахромеев их поддержали. Было решено на базе 7-й гвардейской армии в горах проводить манёвры с точки зрения применения воздушных сил, в частности вертолётов, армейской авиации. Воссоздавали на полигоне такую же обстановку, как в Афганистане, тренировали лётчиков, чтобы они наносили удары по макетам. Макеты делали не фанерные, как обычно, а чучела. Первые же этапы учений показали: всего 10% поражения вместо ожидаемых 90% или хотя бы 80%. После этого лётчики уже сели за анализ и начали думать, почему так. Следующий момент. Учли опыт Орджоникидзевского военного училища, где готовили офицеров для ведения боевых действий в горах. Там начали впервые применять собак по поиску противника, но это в Афганистан не пошло. Это второй момент. Третий – построение колонн, выдвигающихся на боевые действия в горах, их охрана и преодоление минно-взрывных заграждений, засад и так далее... Начали подготовку тех офицеров, которые потом в Афганистан шли, подготовку командноуправленческого состава. Большая заслуга принадлежит Л.С. Шустко. Это выдающийся человек, ему можно посвящать отдельную историю, как он раскритиковал все наши уставы и прочие вещи. Нельзя просто применять тупо-технически уставы и наставления, которые были написаны для ведения боевых действий в Великую Отечественную войну. Для Афганистана нужны были новые положения. Прежние были хороши, но в тех условиях, в той обстановке, а сегодня надо искать что-то новое.
И.И.: Когда начались эти учения?
Е.Н.: Только в 1984 году. Особенно когда командующим 7-й гвардейской армии стал Юрий Васильевич Шаталин. Он входил в Афганистан в роли командира 5-й мотострелковой дивизии в 1979 году, то есть опытный командир. У него было понимание, видение, кого мы туда заводили. Необутых, неодетых – команда была брать всего на два месяца. Ему приходилось на Шиндандском направлении эти задачи решать. Ни в одном уставе, ни в одном наставлении этого всего не было прописано. Не были готовы ни тылы, ни соединения обеспечения, ни медицина, ни система управления. Всё рождалось на практике, а она всегда связана с личными потерями, с материально-техническим обеспечением… Одной из самых главных причин стала непрофессиональность и некомпетентность всего офицерского состава. Не потому, что они плохие или их плохо учили, просто этому их никто не учил. Этому их стала учить жизнь. Почему я решил всё это рассказать? Потому что эта работа была предтечей коренного пересмотра форм и способов ведения боевых действий в дальнейшем Ограниченного контингента войск и вообще создания благоприятной обстановки в Афганистане.
И.И.: А какой-нибудь зарубежный опыт использовался?
Е.Н.: Не было у нас зарубежного опыта, мы не изучали его. Мы свой-то опыт нигде не описывали, в том-то и дело. Я ещё раз говорю, что система обучения офицеров была по старинке, с учётом существовавшей школы. Прекрасные преподаватели – участники боевых действий. Но их опыт мало был пригоден для условий Афганистана. В то же время зарубежные работы по «малым войнам» мы в то время не переводили. Это у нас уже потом, после Афганистана, начало появляться, а тогда и этого не было. Это с одной стороны. А с другой – в стране творился хаос. Уже был М.С. Горбачёв, уже был А.Н. Яковлев, уже был Э.А. Шеварднадзе. Кроме того, министр обороны кто был, когда вводили войска? Прекраснейший человек, он очень много сделал для победы в Великую Отечественную войну, – Д.Ф. Устинов. Но он уж старый был... Не нашлось в тот момент М.Н. Тухачевского, который правильные вещи предлагал, но у него революционный подход был. Его, как помните, обвинили в перевороте. В наше время также боялись, что их обвинят в подрыве господствующей линии. М.Н. Тухачевский видел новое, но кто же ему даст новое осуществить? Если такое позволить, ему старики уже не нужны будут. Тем не менее с 1984 г. изменения пошли. Я назвал маршала С.Ф. Ахромеева и начальника Главного оперативного управления В.И. Варенникова – они видели доклады об учениях, так как бумаги все шли через Генеральный штаб. Линия управления замыкалась на 40-ю армию и опыт передавался. Реагировало ли Министерство обороны? Конечно, реагировало. В первую очередь стали обращать внимание на то, чтобы хватало сил для проведения операций в удалённых провинциях. Так, чтобы построить колонну, включая подразделения, участвующие в обеспечении, получалось 360 машин на 3 дня ведения боевых действий. Кроме того, её надо охранять, а сил не хватало. В 1985 г. появились батальоны охраны подразделений. Колонна шла на боевое действие, а её прикрывали специальные силы, занимавшиеся охраной пунктов дислокации. Прежде чем выдвигаться, нужна была разведка в обязательном порядке (в том числе упреждающая разведка и разведка, работающая на 40-ю армию). Наконец, нужно было постепенно втягивать во взаимодействие афганскую армию, а для этого нужны были советники, переводчики и др. Также были введены пять особых мотострелковых батальонов в составе двух бригад на Джалалабадском и Кандагарском направлениях. Они использовались для ведения специальных операций, то есть гоняли караваны душманов. Тогда и был захвачен первый стингер. Наконец, в 1984 г. по политической линии появилась так называемая политика национального примирения, а это уже работа с руководством Афганистана и с населением. Другими словами, выученные уроки уже сказывались, но и здесь влияли личности, влияло руководство. Л.Е. Генералов уже заменился к тому моменту, приехал в штаб А.Э. Воробьёв, командующим армии был назначен Игорь Николаевич Родионов, будущий министр обороны Российской Федерации. Игорь Николаевич, благодаря своему укладу личностному, образовательному, своей компетенции и профессиональности, был уже с опытом и сразу же, «на второй день», начал искать новые способы ведения войны. Для этого нужна была думающая команда. Где её взять? В оперативном отделе было три человека с высшим образованием. Мы только в 1986 г. написали первое наставление, секретное, по ведению боевых действий. Никакой воды, прямо писали: вот такой документ, вот такое содержание, вот для этого предназначен. Ещё один момент – опыт создания информационной системы. Появилась первая локальная сеть персональных компьютеров, которая работала в штабе армии по управлению боевыми действиями. Была построена локальная сеть из восьми таких аппаратов. Вначале привезли один, мы показали В.И. Варенникову, как она работает. Он тут же приказал, чтобы к утру из Москвы привезли ещё восемь штук. Почему восемь? Не знаю. Утром на самолёте нам доставили их сотрудники из 27-го Научно-исследовательского института, они нам установили все эти вещи. Неоценима помощь, оказанная нам установкой этой системы.
И.И.: Вы рассказали о всех этих новациях, которые пошли, что менялось в деятельности советских войск. А как они влияли на ход конфликта?
Е.Н.: Про новации я ещё практически ничего не рассказал. Просто показал, что их очень много. Я хотел бы ещё упомянуть о военно-научных конференциях 1985 и 1986 годов в Кабуле. Первую провели в 1985-м, а чем она была вызвана? Вдруг, ни с того ни с сего, в конце года пришёл приказ министра обороны убрать лексику «боевые операции». Планировать применение войск, не употребляя нигде боевые операции. Вообще не должно было присутствовать упоминание, что мы их ведём. Это – 1985 год. Мы спрашиваем у командующего, а что делать? Сосредоточиться на том, чтобы воевали афганцы. Афганцы воевали – набираются солдаты, они получают оружие, исчезают, продают оружие душманам, набираются другие, получают оружие, исчезают, продают душманам оружие, а сами на эти деньги или семью содержат, или идут воевать против нас. Тогда впервые И.Н. Родионов переговорил со всеми своими однокашниками, с которыми они заканчивали академию Генерального штаба, и решил по-научному провести конференцию командного состава, где разобрали бы вопросы о том, как мы воевали, что навоевали, как нам воевать и как работать с местным населением. Когда мы проводили впервые эту военно-научную конференцию, то те вопросы, по которым участники должны были выступать, предложило командование ОКСВ. Я когда только приехал, мне повезло, что была смена документов особой важности – пакеты закладывали, как мы должны действовать на случай войны (В данном случае имеется в виду не война в Афганистане, которая официально обозначалась как интернациональная помощь Ограниченного контингента советских войск, а гипотетический сценарий столкновения с основным вероятным противником – то есть на случай войны с западным блоком). Я упросил И.Н. Родионова, и он мне разрешил лично, как заместителю начальника оперативного отдела, развезти по всем гарнизонам и разложить эти пакеты в специальные сейфы, расписаться, передать, проинструктировать дежурных и командиров частей, соединений. Я, таким образом, на это всё потратил полторы или две недели, но облетел весь Афганистан, был в каждом гарнизоне. Вместе с тем прилететь, положить пакет и улететь – это не я. По итогам всех своих поездок докладывал и В.П. Дубынину, и начальнику штаба А.П. Сергееву, и самому командующему. Заодно сообщал им своё видение и оценку военно-политической обстановки того или иного гарнизона, того или иного полка, которую получалось провести в течение этих суток, что я у них находился. На конференции мы сразу перешли на фрагментарно-пространственное мышление обстановки в ДРА. Каждая провинция несла свою географическую, этническую, национально-этническую, экономическую нагрузку. Надо было воевать исходя из всего этого, но ранее мы этого не учитывали при планировании. На конференции же выступили все командиры гарнизонов, командиры дивизий, командиры полков. Что попросил И.Н. Родионов? Он сказал: «Ребята, мне не нужны ваши победные реляции, а нужно понять, где у вас не получалось, почему не получалось и что нужно сделать, чтобы в будущем получалось. Я за это наказывать не буду, но мы должны вместе разобраться». Когда каждый из них выступил, «как будто, солнце из-за туч взошло». Проснулись! Начал рассказывать командир 6-й бригады в Джалал-Абаде, командир 7-й бригады в Кандагаре, командир 5-й дивизии – это Шинданд с дорогой в Кандагар и Иран, командир 201-й дивизии – это весь север с пограничниками, командир отдельного 760-го полка – это Файзабадское направление. Оказывается, у них у всех всё поразному, разные задачи.
И.И.: А как велись боевые действия? Не могли бы Вы привести какие-то примеры?
Е.Н.: Ещё до проведения конференции мы сразу же отказались вести боевые действия в Панджшере. Основные потери боевых сил были там. При этом в Панджшере никакой победы одержать было нельзя. У Ахмад Шаха Масуда действующего войска было всего тысяча человек, но он мог наши все 500 тысяч там держать. В Панджшере горы, ущелья (само название – «ущелье пяти львов»), пещеры сделали автоматизированными, чтобы они открывались-закрывались. Нас толкали там воевать. Того же Д. Дудаева бросили в начале, чтобы он отбомбил своей стратегической авиацией. Ну и что? Они прилетели, побросали бомбы неизвестно куда, так как горы и ничего нет. Когда мы отказались от Панджшерских операций, тут информация уже заработала и поставлена была задача ГРУ-шникам сосредоточиться именно на правильной обработке и предложениях по любой информации, которую получали они и докладывали нам. Вдруг проходит информация, что в Панджшере, в ущелье Дехмикини, в пещере создана афганская тюрьма Ахмад Шахом Масудом и в ней находятся, по одному источнику, двадцать два наших пленных, по-другому – двенадцать. Решили сразу: незамедлительно провести операцию по захвату этой тюрьмы. На подготовку времени практически не было. Меня назначили начальником штаба операции, и вот, клянусь, не знаю, что делать. Одно дело, когда я готовил эти учения, а тут люди могут погибнуть, тут ответственность. Должен сказать, что самая страшная беда нашего Советского Союза, всех вооружённых сил, самая ужасающая беда России (такая же страшная беда, правда, и у американцев, и у немцев – у всех военных) – не учитывают возможности, способности, качества своих подчинённых. Ты должен относиться к ним, как к людям, которые знают больше тебя. Я не могу знать больше лётчика, больше артиллериста, больше инженера – в их областях. Если к ним относишься как к профессионалам (независимо от того, майор он, полковник или генерал), они так же и к тебе будут относиться. Наш оперативный отдел – замечательный. Они из боевых операций не вылезали, у каждого за спиной богатейший практический опыт. Когда мы сели, они все смотрели на меня с таким видом – прилетел тут, без году неделя, и столь серьёзная операция. Тут планировать надо, тут надо задачи такие решать! Когда я собрал их всех, только сказал: «Ребята, чтобы я вам не мешал, исходите из одного. Наша с вами задача (и это не пафос, это не призыв) – снизить потери. Это – главная задача». У нас зал был большой, широкий стол, метров пятнадцать, карта расстелена, и офицеры заработали… Когда меня назначили, я сначала не искал хороших качеств, а только видел, у кого какие недостатки. Но тут их не стало – они меня не видят, их нет, я и не понимаю, что делают. У них карандаши цветные, чтобы стереть можно было, и они садятся и чертят, расставляют значки. Друг друга спрашивают: «– Артиллерия, отсюда достанете? – Надо проверить, сколько там? Нет, ребята, вот только отсюда снаряд долетит». Вот это главное. Не какие-то там лозунги, не какие-то там крики. Я стою посреди с умным видом – начальник штаба этой операции. Ни одного слова не произнёс, пока они работали. Когда картинка нарисовалась (докладывать-то мне надо наверх), они говорят: «Товарищ подполковник, какие указания будут?» Я говорю: «Указаний никаких не будет, не знаю, какие вам давать указания, а давайте, ребята, уточнения по вашим значкам. Разведчик, иди сюда. Ты чего здесь нарисовал? – Там банда. – А кто главарь? – Саид. Разведчик, иди сюда, а тут опять Саид? – Ну, он придёт туда (шли же передвижения)». В итоге три Саида было. Это что, разные банды или один Саид? Если тот же, они что, по воздуху туда полетят? По ним что, стрелять не будут? Или как?» Мне тогда этот опыт помог, благодаря учениям в горах на Кавказе. После этих вопросов у меня уже авторитет появился. В итоге мы сработались с командой.
И.И.: На протяжении войны в Афганистане происходила постепенная смена командного состава. Вы уже рассказали о переменах в 1984–1985 годах. А какое значение она имела в последующие годы, уже в период Вашей службы в Афганистане?
Е.Н.: ОКСВ возглавляли разные командующие, у которых были и свои несомненные достоинства, черты характера. Впрочем, это нормально: каждый человек индивидуален. И в целом могу сказать немало добрых слов в адрес многих офицеров, командиров, с которыми служил в Афганистане. Но генералы Дубынин В.П. и Громов Б.В. стояли особняком. Они были уникальными, своего рода подарком для наших Вооруженных Сил, настоящей находкой. В Афганистане на их долю выпал самый тяжелый период войны. Обычно ведь бывало как: приезжает командир (от дивизионного звена и выше) впервые в Афганистан, а мыслями ещё в мирной жизни; в итоге долго присматривается к обстановке, медленно входит в круг своих обязанностей, не сразу понимая, что к чему. А Виктор Петрович Дубынин сориентировался мгновенно. Сразу во всё, что называется, вошёл. Складывалось впечатление, что он как будто раньше уже бывал в подобных ситуациях, всё знал, тогда как для многих офицеров, особенно столь высокого уровня, проблемы возникали даже в том, как организовать бой, применить авиацию, артиллерию, разведку. Уже через месяц после его прибытия «за речку» решался вопрос: можно доверить ему проводить самостоятельные боевые операции или повременить? И ни у кого не возникло возражений: конечно же, доверить. С первых дней в Афганистане (1984) В.П. Дубынин тщательно готовился к любой операции, скрупулёзно изучал обстановку, встречался с племенными вождями, местной властью, агентурой, подолгу анализировал данные космической и авиационной разведки, сравнивал, сопоставлял разные источники. Генералы не по докладам оценивали ситуацию и только потом принимали то или иное решение. Игорь Николаевич Родионов, командовавший 40-й армией до апреля 1986 года, порекомендовав на пост командарма своего заместителя, сделал продуманный и верный шаг. Однако все понимали, что рекомендация рекомендацией, а решатьто всё равно будет Москва. К счастью, к мнению Родионова прислушались и В.П. Дубынина назначили. Б.А. Громов, как представитель Генерального штаба ВС СССР, находился рядом. Лучших военачальников на тот момент и не было. В Москве это понимали. Ведь внутриполитическая обстановка в Афганистане в тот период резко ухудшилась. Бабрака Кармаля сменил Наджибулла. С ним нужно было выстраивать отношения. А Виктор Петрович Дубынин был ещё и тонким дипломатом. Да и в целом всё, чего добился он на посту командующего 40-й армией, доказало правильность принятого решения о его назначении. В.П. Дубынин, при поддержке Б.А. Громова, впервые опробовал практику высадки в горах массированных вертолётных десантов. Представляете, когда на четырёхкилометровой высоте одновременно высаживались от двух до двух с половиной тысяч бойцов? В.П. Дубынин хорошо понимал главное правило войны в условиях горного Афганистана: преимущества у того, кто находится выше. Ни разу до него на таких высотах столь масштабные боевые операции не велись. Это заслуга В.П. Дубынина. И, конечно же, он был блестящим стратегом. При этом он был, как говорится, своим среди своих. Никогда не зазнавался, не занимался бахвальством, не унижал людей, внимательно выслушивал всех, кто к нему обращался, старался выкраивать в своём напряжённом графике время для общения с солдатами. Ему было дело до всего, что касалось его подопечных. Он восхищался своими ребятами, отмечал их положительные качества. К тому же человеком был скромным, интеллигентным, порядочным. Его за это ценили. Ему верили. Он никогда никому не врал. А главное – берёг солдат. Когда речь шла о жизни людей, В.П. Дубынин был непреклонен. «За потери – рвать в клочья», – писал он в своём дневнике. А сколько раз ему приходилось самому рисковать жизнью, чтобы спасти одного, двух, пятерых ребят!.. Количество значения не имело, он сразу бросался на помощь. И все знали, что В.П. Дубынин никогда не бросит. Если же спасти людей не удавалось, гибель каждого он воспринимал как свою личную трагедию, и хотя понимал, что война есть война, с потерями так и не мог смириться. Кстати, В.П. Дубынин первым стал докладывать в Москву истинные цифры наших потерь. До него командиры разного уровня, боясь гнева начальства, частенько «корректировали» данные в сторону уменьшения. Для Петровича же самая горькая правда всегда была лучше сладкой лжи. Он был очень принципиальным.
И.И.: Евгений Григорьевич, Вы рассказали уже о том, какие новшества вводились, кто их вводил. А как учитывалась специфика местного населения в деятельности советских войск?
Е.Н.: Мы после Панджшерской операции провели первую эту военно-научную конференцию, почему я её и упомянул. На ней состоялся открытый разговор профессионалов. Откровенно, иногда с горечью участники конференции говорили руководству ОКСВ о наболевшем, о том, что мы не так воюем, как вы нам пишете со штаба армии, а мы воюем так, потому что нас вынуждает противник. Между прочим, в годы Великой Отечественной войны обобщению полученных уроков уделялось огромное значение. В Генеральном штабе на базе отделения оперативной подготовки был создан отдел по использованию опыта войск. Осенью 1942 г. был подготовлен первый сборник материалов по изучению опыта, который доводился до командиров полков всех родов войск. В ноябре 1942 г. второй номер и до конца войны было создано 26 таких сборников. Их никто не изучал после войны. Это кладезь, но сейчас он проходит под грифом «особой важности». Тогда всем доводили до командира части, а сейчас «особой важности». Почему? Потому что там описывались все плюсы и минусы. В марте 1944 г. было развёрнуто уже управление по обобщению опыта. Тем, кто решал эту задачу, широкие права были предоставлены. Они вызывали к себе командиров частей, технарей, изучали их результаты, причём и положительные, и отрицательные. Человека хотят расстреливать, они говорят – не надо расстреливать, привезите его к нам. Наша конференция в принципе решала те же задачи. Она выдала на-гора, что надо делать, о чём ты говоришь. Вдруг оказалось, что надо писать, а И.Н. Родионов и особенно В.П. Дубынин сказали нам в оперативном отделе: «Уважаемые ребята, писать, исходя из того, чем занимается реально и как занимается то или иное подразделение». Вот в чём особенность. Тут приказ приходит, никаких боевых операций, понимаете? То, что опыт был накоплен, всё это не так, давайте по-другому. А что по-другому? Тогда мы начали заниматься поддержкой афганских войск, учить их и так далее. Пришлось на ходу эти вещи придумывать, всё менять и самое главное, что новое было, это надо было работать с населением. Мы поняли, что надо взаимодействовать с населением, выделили несколько направлений такой работы (тем, кто в Сирии сейчас воюет, я рассказывал). Первое – это подразделение спецпропаганды наше, которое работало с местным населением. Занимался генерал Леонид Иванович Шершнёв, даже должность для него ввели – заместитель члена совета вооружённых сил по спецпропаганде. Мы выработали систему – если появляется в том или ином районе отряд спецпропаганды, значит, там будут боевые действия. Но за всё время с 1985 г. по момент вывода войск ни одного участника этого отряда не ранили, не убили. Начал вырабатываться новый механизм, на основе которого мы стали работать с местным населением. Мы провели анализ, что да как в каждой провинции, в каждом уездном городке, мы меняли ежегодно двенадцать раз руководство. Их убивали, мы снова меняли – и так до бесконечности. Значит, система не работает. И начали искать эту систему. В.П. Дубынин сказал, что решение должно быть одно – идти на переговоры с населением, чего мы раньше не делали. И мы пошли на переговоры.
Причём, разговаривая с местным населением, мы обещали: перед тем, как вести боевые действия и уничтожить ту или иную банду, что ничего не пожжём. Был разработан план укрепления и расширения народной власти, и он отрабатывался. В нём было также прописано, что реально делают войска по всем этапам. Не просто написали, как у нас сейчас пишут, а кто и что делает, конкретно. Первые такие боевые действия были проведены под Кабулом. Кстати, я должен сказать, что в населённых пунктах, в которых установили народную власть, она держалась и после ухода Советского Союза. Она устанавливалась без политической нагрузки, там не было коммунистической партии Афганистана, там местные уважаемые люди, старосты общин руководили. В каждом населённом пункте создавался отряд, который охранял свою территорию. Это отдельная и сложная система. Нужно было понимать – кто наши противники? Мы постарались обобщить и свести в одну схему основные силы афганской контрреволюции. Разделили на три части: на территории Афганистана, Пакистана, Ирана – разные группировки, которые направляли душманов и мятежников. Мы до этого плохо понимали местную специфику. У населения тоже на местах были свои вооружённые отряды. Они защищали и никого не допускали, в том числе и этих душманов. То есть гражданская война продолжалась между этими всеми отрядами. Допустим, мы берём группировку «Братьев-мусульман», которые находятся в Пакистане – это мы так считали, а они, оказывается, не «Братья-мусульмане», а другие. Из Ирана приходили тоже какие-то «Братья-мусульмане», понимаете. Между ними шло противоборство. Если какому-то шейху не нужен был этот отряд, они между собой воевали, а иногда просто шли к нам и говорили: давайте этих ребят уберём. Почему у нас сразу в полтора раза уменьшились потери? Мы перестали воевать с населением. Кроме того, мы населению создавали выгоды. Момент, о котором редко когда кто говорит. Мы протащили трубы, но договорились с местным населением (сначала трудно шло, потом проще) – что раньше сгорало, мы рассчитали, сколько можем отдавать, и мы их кормили, керосином и бензином. Керосин шёл для авиации. Это второе направление. Третье направление – то, что мы оказывали медицинскую помощь и продовольственную помощь, но продовольственную помощь мы ещё и оказывали следующим образом. Мы вели боевые действия против баз, той же Тора-Бора в Герате (у них там немцы обустраивали все западные пещеры), в Панджшере. После наших операций душманы всё равно туда возвращались, но главное, нам помогало местное население. Оно было заинтересовано, чтобы мы провели боевые действия, показывали, где и что. Мы забирали оружие полностью, а всё остальное (продукты, одежду, которые там были) отдавали местным. Причём они видели, что мы себе ничего не взяли. Потом душманы приходили и пытались у них обратно вернуть, но никак. Если ты взял два мешка муки, то полтора закопал, а полмешка оставил. У тебя пришли забирать – полмешка ты отдал, а полтора твои. Вот такая была работа. Кроме того, никто не учитывает, что мы там строили инфраструктуру – те же школы, институты, нефть стали добывать. Тут участвовала вся наша страна. Не мы, не солдаты строили, мы охраняли, обеспечивали. В результате всё вместе давало положительный результат, ну хотя бы в том плане, что меньше было сопротивления со стороны местного населения и даже нам помогали эти ребята, где-то прикрывали.
И.И.: Почему тогда потери были снижены, какие-то успехи были региональные, на локальном уровне, но всё-таки не удалось замирить Афганистан? Почему не была достигнута политическая задача?
Е.Н.: Потому что в принципе США всё это держали под контролем. Здесь в этот момент и зарождался так называемый международный терроризм. Как он возник? Приняли решение о создании Аль-Каиды.
Усаму бен Ладена финансово обеспечивали американцы, ему задачу поставили – набрать подразделение, которое мы бы теперь назвали ЧВК. Оно бы уже не воевало против нас, а старалось сделать так, чтобы мы захлебнулись за счёт душманов. Мирное население долго не может воевать. Оно видит выгоды сотрудничества и не хочет воевать. Местные постепенно начали изгонять банды пришлые (там договорные, недоговорные были, целый букет разных группировок). Тогда Усама бен Ладен набирал за деньги бандитов, террористов и создавал отряды, которые бы воевали против нас. Почему Аль-Каида? Потому что у него компьютерная база была, на арабском языке – «Аль-Каида».
И.И.: Только ли проблема была в американцах? Потому что сейчас американцы тоже не могут замирить Афганистан, хотя им никто так не мешает.
Е.Н.: Нет, конечно. Американцы управляют такими вещами, причём, как и на Украине, суперзакрыто, как и у нас вот разваливали. Это Дональд Трамп там скачет, а у них есть серьёзные ребята. Я должен сказать, что они умницы, у них система планирования, RAND Corporation, разведывательные структуры. Если мы не смогли их победить, значит, они сильнее и умнее нас. Этого мы всегда не учитываем и не понимаем. У них хорошая система, а то, что крутится наверху, Д. Трамп и то, что в СМИ муссируется, это всего-навсего верхняя часть айсберга. Когда шли боевые действия, то радио разведчики перехватывали, и я слушал разговоры инструкторов. А кто были инструкторы у боевиков? Американцы, китайцы, англичане (очень много), итальянцы (но они больше по технической части). Например, «Джавелин» тогда тоже был, но это были английские переносные зенитноракетные комплексы (сейчас с аналогичным названием противотанковое оружие у американцев). Они руководили, управление шло через американцев. Тогда создавались лагеря беженцев в Пакистане, но там не было беженцев, а велись подготовка и снаряжение душманов. Например, как пчёлы зашумели и зашевелились, в Министерстве обороны и Генеральном штабе, когда появилась статья Александра Олейника в «Красной звезде». Он написал статью про Бадабер, которая получила широкую известность. Про то, как под Пешаваром в Пакистане была создана тюрьма, в которой содержались советские пленники. В ходе восстания они все погибли.
И.И.: Возвращаясь к вопросу, почему всётаки война закончилась так, как закончилась. Вы сказали, что одна причина – это США.
Е.Н.: Вторая причина, я её вначале упомянул, но недостаточно акцентированно, – бардак у нас творился в Советском Союзе. У нас никто не хотел принимать никакого решения. И самый главный вредитель – Э.А. Шеварднадзе. Он же был министр иностранных дел, и это он даже при выводе войск дал команду, чтобы мы потеряли как можно больше, разбомбить Ахмад Шаха Масуда. Командование 40-й армии приняло решение, да и В.И. Варенников поддержал, – мы предупредили Ахмад Шаха, что будем выводить войска, чтобы он даже не думал никакую провокацию совершать, даже если прикажут бомбить. Э.А. Шеварднадзе приказал бомбить Панджшер, но армейская авиация наша отказалась участвовать в этом деле, поэтому бомбили с Советского Союза.
И.И.: Какое влияние война в Афганистане оказала на Советский Союз и какие уроки мы можем извлечь сейчас?
Е.Н.: Конечно, надо из самого тяжёлого положения и из любой трагедии, и из любого несчастного случая извлекать положительные выводы и результаты. Какие положительные выводы? Первое – у нас не было дезертиров. Если ребята попадали в плен, от страха мальчишки бежали туда, мы прощали таких. По данным контрразведки, у нас было всего двенадцать человек, которые оказались за рубежом и поливали нас грязью. Двенадцать человек из тех, кто воевал. У командующего армией был ватманский лист разделён на две части. С одной стороны было написано: пропал, неизвестно, как и чего, а с другой стороны – покинул воинскую часть. Те, кто попадали во вторую часть – их могли просто украсть. Главный вывод – наш воинский контингент был сильный духом, морально. Я не помню случая, когда вдруг рота снялась и пошла к душманам, такого и вообще придумать сложно, не могло такого быть. Как бы мы сейчас ни хотели унизить моральный дух, его нельзя унизить, невозможно, почему? Потому что он, как и в годы Великой Отечественной войны, являлся цементирующим началом.
И.И.: Евгений Григорьевич, за последние тридцать лет опубликовано очень много книг и работ об Афганистане. Насколько, по Вашему мнению, осмыслен опыт войны, насколько мы понимаем, что там происходило?
Е.Н.: Я должен сказать, что к этому всему и сейчас даже относятся поверхностно. В 1987 г. я был направлен в военно-научное управление. Приказом маршала Ахромеева была создана группа обобщения применения советских войск в Афганистане, которую поручили возглавить мне. Мы издали 35 грифованных трудов. Определили различные аспекты. То есть лётчики отдельно, технари отдельно, танкисты отдельно, артиллеристы отдельно, десантники отдельно – все писали и делали самостоятельно. Мы уже потом сводили и делали общий вывод. И то до конца мы не могли довести. Мы не могли до конца подтянуть вопросы, связанные с потерями, с ранеными, чтобы завершить эту книгу. Удалось только завершить в настоящее время.
Источник: журнал "Mеждународные процессы" №4 2018
