Сообщество «Салон» 00:00 3 марта 2021

Виталий Любский: «Роман Оруэлла сегодня актуален, как никогда»

премьера спектакля известного санкт-петербургского режиссёра и актёра Виталия Любского "1984"

В Санкт-Петербургском Городском театре на Литейном, 46, вышла премьера спектакля известного санкт-петербургского режиссёра и актёра Виталия Любского "1984" по одноименному роману Джорджа Оруэлла.

- Виталий, почему "1984" вы ставите именно сейчас? Ведь Оруэлл жил во времена Сталина и Гитлера, а сейчас мы находимся в казалось бы многополярном мире…

- По моему ощущению, которое совпадает с ощущениями многих моих коллег, артистов, объединившихся вокруг темы "1984", наступает эпоха Цифрового тоталитаризма. Потому что Интернет, ТВ, другие СМИ позволяют практически тотально контролировать жизнь людей и подчинить себе практически полностью жизнь отдельного человека и при желании полностью лишить его возможностей к существованию путем, например, блокировки его банковской карты. Причем, совершенно любым банком. А правовая защищенность со стороны государства может оказаться ослабленной из-за отсутствия демократических выборов или возможности их сфальсифицировать. Власть способна бесконтрольно влезать в личную жизнь человека, и при помощи современных технологий это делается очень легко. Оруэлл сделал прогноз одновременно и очень страшный, и художественно образный о возможности влезать даже в мысли человека, форматировать их, менять эти мысли. И, на мой взгляд, сегодня это не менее современно, чем было когда-то. Более того, из этой истории сегодня ушел некий памфлет, элементы сатиры или пародии на что-то известное Оруэллу из современной ему жизни – на советскую действительность, например, потому что Оруэлл этим, конечно же, питался. Злободневная сатира обычно довольно-таки быстро умирает, а роман Оруэлла жив, как никогда. Я читал, что после последних американских президентских выборов, тиражи "1984" подскочили в разы. Поэтому лично для меня ответ очевиден: эта история, к сожалению, слишком современна.

- А вы не думаете о том, что вместе с Оруэллом, так сказать, несколько сгущая краски, вы можете кого-то напугать или выражаясь модным словом «закошмарить»? Ведь кончается всё у вас, как и у Оруэлла, полным поражением человека…

- Мы с артистами обсуждали этот вопрос, думали об этом. Мне самому до какого-то момента как зрителю хотелось видеть фильмы и спектакли, если и не с хэппи-эндом, то с какой-то надеждой в конце. Про что-то, что дает возможность какой-то веры. Но на данном этапе моего развития мне кажется, что воздействовать на человека нужно разными путями. Потому что надежда может расслаблять, успокаивать. Она может не тревожить, понимаете, или эту тревогу наоборот расслаблять. Мне показалось важным – и я достаточно сознательно это делал, создавая этот спектакль – показать, что мотив надежды здесь выглядел бы несколько фальшивым. Потому что предупреждение – а слово предупреждение может иметь отношение и к нашему спектаклю, и к роману – может оказать большее воздействие, чем если бы мы стали убаюкивать сознание зрителя. Потом мы ведь в этом смысле ничего не придумываем сами: так заканчивается роман. Последняя фраза романа – это последняя фраза спектакля: «Я совершил над собой победу. Я люблю Старшего Брата».

- Я хотел просто сказать о действительно сильном художественном воздействии вашего спектакля, которое я испытал на себе. Классический театр Древней Эллады – театр Эсхила и Софокла – требовал обязательного катарсиса, пусть даже эффект очищения и просветления в конце будет достигнут при помощи искусственного приёма «Бог из машины» (Deus ex machinа). Эврипид первым, если верить историкам, отказался от катарсиса, но в конце своей карьеры и жизни в знаменитом заключительном хоре "Вакханок" выводит мысль похожую на христианский тезис «Бог поругаем не бывает». И катарсис "Вакханок" - в торжестве пусть и жестокой, но высшей справедливости, покаравшей царя Фив Пенфея, не верившего в божественность явившегося ему Диониса. А после выхода "Страданий молодого Вертера" Гёте, говорят, началась эпидемия самоубийств…

- Я очень хорошо понимаю, о чем вы говорите. Это не мой ответ на подобного рода мысли: Андрон Кончаловский в одном из интервью сказал, по-моему, очень мудрую вещь о том, что очень сложно представлять себе, что будет думать и делать тот или иной человек после того или иного спектакля. Потому что один посмотрит «Ромео и Джульетту», придёт домой и, может быть, впервые в жизни не побьет свою жену, а другой – поедет в Италию, в Верону. Так ему понравится сценография художника! Потому что руководить восприятием зрителя – дело довольно-таки сложное. Мы просто должны понимать, о чем мы хотим сказать, но при этом прогнозировать за зрителя, что он сделает невозможно, и есть ли за это у нас – постановщиков и режиссеров ответственность? Есть такой замечательный относительно недавний фильм Тарантино "Однажды в Голливуде". У Тарантино вообще существует культ насилия как некоей красоты, а в этом фильме каждая сцена провоцирует зрителя на ожидание насилия, которое в конце этой сцены не происходит. А в финальной сцене фильма – такое мощное насилие, вызывающее огромное эстетическое удовольствие! Я как зритель, который в принципе не любит насилие, лично испытал удовольствие. И парадокс при этом: хиппи, люди мира, оказались гораздо более жестокими, чем артисты, которые играют в вестернах. А вот кто-то посмотрел "Белоснежку" – милый детский спектакль – и пошел какую-то двенадцатилетнюю девочку изнасиловал. До этого он не хотел, а вот посмотрел "Белоснежку" и захотел и решился. Художник несёт ответ за созданное им не перед зрителем, а перед своей совестью. А если у него совести нет, то и не несет ни перед кем никакой ответственности. Мне ответ на ваш вопрос понятен: мне надо быть честным перед самим собой.

фото Диана ПАНОВА

двойной клик - редактировать галерею

Cообщество
«Салон»
5 марта 2024
Cообщество
«Салон»
Cообщество
«Салон»
1.0x