…родители погибли в концлагере, сам познал опыт заключения в нацистских кругах ада – Целан не мог воспринимать жизнь радужно, хотя во всём стремился найти ядро, или – ядрышко:
Осень кормлю с руки опавшим листочком: друзья мы —
вышелушиваем ядрышки времени, учим ходить их:
но опять в скорлупу укрывается время.
В зеркале грезит
во сне воскресенье,
и губы не лгут.
(пер. И. Болычева)
Его строки сложны; его глагол текуч: сейчас мятежен, а после ласков…
Смерть проступает часто, принимая разные варианты конкретики:
Выпал снег, сумрачно. Месяц уже
или два, как осень в монашеской рясе
мне тоже принесла весть, листок с украинских склонов…
(пер. М. Белорусца)
«Фуга смерти» напоминает «Гернику» Пикассо: неистовым смешением смысловых пластов, словами, срывающимися с мёртвых губ, ощущением катастрофы:
Черное млеко рассветной зари пьем мы на ночь
пьем его утром и днем пьем и ночью
пьем его пьем
роем могилу в просторах воздушных там где не тесно
в доме живет человек он с гадюками ладит он пишет
Германия золото кос Маргариты в сумрак одета…
(пер. О Татарниковой)
Кружится неистовая Пляска смерти, вовсе не пахнущая средневековьем: тут всё современно, обнажено, сломанные кости торчат из строк.
Синтаксис слома: герметизм становится всё привлекательнее – словно реальность не передать иначе, чем запечатав в сложные кубы закрытости.
…прорывается волной необыкновенная простота, обжигающая болью:
Ты во тьме, осина, забелела.
Мать мою не видел я седой.
Одуванчик на полях Украйны!
Мать ушла за тридевять земель.
Ты ль повисла, туча, над колодцем?
Надо всеми тихо плачет мать.
(пер. В. Топорова)
Но это – редкость для Целана; в основном – массивы его текстов тяжелы, и, сыгравшие огромную роль в европейской поэзии, до сих пор вызывают многие споры; пока поэт, познавший изрядные ломти земного страдания, наблюдает за жизнью своего словесного наследия из запредельности…
