Сообщество «Форум» 22:10 21 февраля 2021

ПТИЦА РАДОСТИ И ПТИЦА ПЕЧАЛИ

Русское, еврейское, советское

Сравнение нового форума со старым стало уже общим местом. Тех, кто даже помнит, мало. И становится всё меньше. Старый форум был не модерируемым, ещё до всех прискорбных мер, штрафов, посадок за посты в соц сетях. Время было другое, мир был другим.

Парадоксальным образом, среди трёхэтажной матерщины, пожеланий смерти оппоненту и всей его семье, заднеприводных розыгрышей и имперсонификаций, шла серьёзная и вдумчивая работа. Мы вертели литературный процесс, как осколки вазы, пытаясь если не склеить, то хоть понять, как это устроено.

Основой для наиболее запомнившейся мне дискуссии послужила «антология имён», предложенная Владимиром Бондаренко. Он подошёл к вопросу серьёзно и честно. Но до главного, до классификаций и методологии, разговор так и не дошёл. Начались события, … хотя даже сам Бондаренко уже тогда сокрушался, что на чисто-литературные обсуждения собираются одни евреи. Вот на «гайдарочубайса» - другое дело (то же самое мы наблюдаем сегодня на Яндексе, но никаких обобщений на эту тему делать не собираюсь).

Итак, задача сегодняшней статьи определиться в терминах: русский писатель, еврейский писатель, советский писатель.

Достаточно сложная задача.

Сразу скажу: тем, для кого «русский» и «еврей» - синонимы «хороший» - «плохой», «свой»-«чужой», тем, кто выдает «свидетельство об арианизации» особо понравившимся лично им деятелям, тем, кто делит авторов на «коренных» и «некоренных», на «русских» и «русскоязычных» мне сказать совершенно нечего. Пусть живут в мире своих извращённых фантазий. Я же, в меру скромнейших сил, пытаюсь серьёзным делом тут заняться.

ИТАК,

До революции в России существовала русская культура (открытие!). Параллельно жили, и не беспроблемно развивались культуры других народов: украинского, грузинского, польского, еврейского. Ничего «русскоязычного» не существовало.

После революции возник вопрос о новой исторической общности, и создании соответствующей культуры. Советизм – синкретизм русского и еврейского предполагал отрицание, забвение «проклятого» прошлого и старой идентичности, тогда как остальным народам не только поощряли, но и в некоторых случаях создавали письменность и культуру, до тех пор не существовавшую.

Слова «я не еврей, я коммунист» было бы дико услышать от Орджоникидзе (я не грузин, я коммунист) от Микояна (я не армянин…) и Власу Чубарю и даже Постышеву (русскому) ходить на работу в вышиванке вполне даже себе… Папахи, газыри, лисьи малахаи, тюбетейки – всё шло в ход, русское и еврейское – потише, не шумите.

Ни Калинин, ни Каганович, ни Орлова с Александровым, ни Утёсов с Бернесом своих этнических корней не выпячивали. Они понимали, что являются частью НОВОГО.

Над зарождающейся советской культурой высилась гигантская глыба Маяка, указывавшего путь своим прочерчивающим пространство лучом. Маяк – не просто величайший из когда-либо живших поэтов. Он заложил основы идеологии, он дал её «безъязыкой улице.»

Мы живём, зажатые железной клятвой,

За неё – на крест, и пулею чешите!

Чтобы в мире без Россий, без Латвий,

Жить единым человечьим общежитьем

- Как это, без Россий? А меня спрОсили? А если я не желаю? – сокрушался, забавно окая, Солоухин.

-Не могу я жить без своего угла! – Отвечал, много позже, Леонид Юзефович в своём великолепном романе «Казароза».

-Россия – моя! А ты – ты… американец! – Орал Маяковскому в «Стойле Пегаса» подгулявший Есенин. – Твоя, твоя, отмахивался Маяковский. – Бери её, ешь её с хлебом…

Маяковский любил Есенина-человека, ценил Есенина поэта, но идеологически Есенин был для него тем же, чем для поколения 50-60х стал Пастернак: «корова, упёршаяся рогами в паровоз», или, по меткому замечанию Фурцевой, «поповская правда.»

Мы наблюдаем, что собственно русская литература никуда не делась с возникновением советской. Эта традиция продолжалась, иногда в подполье, иногда в загоне, пока не расцвела пышно в 60е.

Еврейская культура, продолжателей традиции Шолом Алейхема, Бялика, Переца развивалась как нацменская до конца 40, пока не была стремительно физически уничтожена. Разбирать эти события не входит в мои намерения сегодня, тем более что читатель (за исключением самых старших), с этими именами незнаком вовсе. Вынесем за скобки.

К собственно РУССКОЙ литературе и поэзии следует отнести всю «большую четвёрку»: Ахматову, Цветаеву, Пастернака и Мандельштама, а также Бродского и всех верных «птенцов гнезда ахматова», из которых наиболее известным является Андрей Вознесенский.

Парадокс? Я удивлён не меньше, но это – так. Вознесенского привыкли произносить на одном дыхании с Бобом и Евтушенкой, а на самом деле он – абсолютно русский, но ни разу не советский, в отличие от двух других, при всех его «Лонжюмо» и «Треугольных грушах».

Евтушенко же, со всей его «станцией Зима», сибирячеством и даже, иной раз, шукшинством – поэт абсолютно советский, «Маяковский сегодня». Он так добивался этого высочайшего звания, и не получил именно этого, наиболее дорогого для него признания при жизни. Теперь, когда его нет, вижу – он достоин!

Здесь важно отметить, что дихотомия «русский-советский» не имеет не только никакого отношения к этническим корням, но даже к политическим взглядам, т.е. отношения к Софье Власьевне. Юрий Нагибин, Бэлла Ахмадуллина, великий Булат, тот же Владимир Высоцкий были настроены остро-критично. Но они – такие же стопроцентно советские, как и великий Лебедев-Кумач (Маяковский советской песни).

Абсолютно лояльные к сусловской парадигме Бондарев, Михалков-старший, Бондарчук, Георгий Марков, Ростоцкий-старший – ни разу не советские, а такие же русские, как остро-критичные, на грани диссидентства, Шукшин, Распутин, Астафьев. Русский, стоящий абсолютно вне советской традиции, вполне себе фиговкарманный Андрей Битов, советский – Трифонов, которого многие считают анти-советчиком.

Во всей этой классификации, такой стройной и выверенной, особняком стоит фигура нашего главреда. Но ведь это – осмысленная, «нарОчная» позиция: совмещение несовмЕстного. Это – прохановский конёк, такой же, как его знаменитые многоярусные метафоры.

Так и существует этот русско-советский гибрид, который зоилы метафориста именуют «красно-коричневым.»

Непросто объяснить, чем отличаются русские стихи, книги, фильмы от советских. И ведь всякий СРАЗУ отличает, увидев, прочитав, услышав: это – русская песня (Подари мне платок..) это, конечно же – советская («Течёт река Волга», «У нас под Куйбышевым…» под городом Куйбышев, не надо ваших смешков!)

Только сейчас пришло: советскую песню (Фрадкина) могли с одинаковым успехом исполнять и Зыкина, и Бернес, без малейшего ущерба для интонации.

А попробуйте представить русскую песню (Сладка ягода) в исполнении не то, что Ротару, а хотя-бы Кристалинской? Это уже какой-то Винокур получится…

Всякий раз, когда русскую (не путать с советской) песню навязывали (для интернационализьму) в репертуар «чисто советских» исполнителей, получался летающий верблюд.

ТАК ГДЕ ЖЕ ПРОХОДЯТ ЭТИ ОТЛИЧИЯ?

Единственное сравнение, которое у меня родилось, - это птица Сирин и птица Гамаюн.

Вдоль по Питерской – или вдоль по юпитерской (как на той карикатуре).

Русская культура минорна по своему содержанию. Никогда не забуду, как наша учительница рассказывала нам о русских плачах, как о совершенно самостоятельном жанре словесности.

Во всём русском голос птицы печали слышен значительно сильнее. Умирал ямщик, бродяга «о родине что-то поёт».

Русскую литературную традицию характеризует тесная связь с греческим христианством. Иконки-ладанки, крестики-погостики, молитвы о суженых-ряженых, церковный хор. Всё это прошло через годы и фазы борьбы с регигией, через «монашку» Ахматову, и нашло себя у Вознесенского, Тарковского-младшего, Марка Захарова. Певцы икон и эполет.

Их аудиторией были не столько «бывшие», ещё выжившие на сто первом километре голодающие графиньюшки, сколько «ленинский призыв»: те, вытащенные из деревни заводские партсекретари и инструкторы райкомов, что, по рассказу Ципко, хранили царский червонец на груди рядом с партбилетом, и тайно крестили детей у бабки в деревне.

Почвенническое шестидесятничество – это литература-плач, по «умирающей деревне», «московским дворикам», «извозчику по гулкой мостовой», неприятие урбанизации, мульти-культурализма, попытки политической организации на двух дозволенных в то время темах: экологии и «защиты памятников истории и культуры.»

Советизм, не только порывавший, но и противопоставлявший себя как Москве извозчиков, так и местечку сапожников, черпал основную идею в карпатском хасидизме – РАДОСТНОГО СЛУЖЕНИЯ.

Всё советское – это мажор, часто преувеличенный, на грани гротеска. Маршевый ритм, радость и восторг. Мы, друзья, перелётные птицы, заправившие в планшеты космические карты!

Природа – ликует вместе с нами, никаких «глядений в озёра синие», никакие ромашки никуда не спрятались. Чего им прятаться, когда утро красит нежным светом?

Советизм – это энтузиазм и окрылённость. Это – восторг не только по поводу метро и синих троллейбусов, сменивших ваньков и их «подружек верных.» Умение радоваться лампочкам и ваннам, печатным машинкам и водопроводу.

При всей «советской собственной гордости», всём патриотизьме и антиимпериализьме, при всём неприятии мистеров Твистеров с их расизмом (на тот момент абсолютно реальным и позорным), Америка ревущих двадцатых врывалась в Москву, оказывая серьёзнейшее влияние на советскую культуру: стихами Маяковского, всходившего влюблённым на Бруклинский мост, «Бродвейской лампионией,» прочертившей Калининский, фильмами Орловой и Александрова, инструментальной музыкой Блантера и Цфасмана, песнями Утёсова, марширующими колоннами физкультурников, пионерскими (скаутскими) горнами, кличем «Будь Готов!»

Русская культура черпала своё вдохновение в прошлом, равнялась на великие образцы русского золотого века.

Центральным образом советизма являлось «светлое будущее.» Эту идею многократно и тупо осмеяли, мол, его ждут, а оно всё не наступает. Понимая нетерпение тупых бездельников (когда же наконец начнут раздавать всё бесплатно? Сколько можно бездельничать за копейки? Обманули болтуны – пропагандисты!) – светлое будущее кагбэ не о том. Приход Мошияха, как и Второе Пришествие Христа – тоже не вопрос ближайшей недели.

Я достаточно пожил, чтобы понять одну простую истину. Единственно доступное состояние счастья – это энтузиазм. Мне не довелось жить в двадцатые, когда «по скверам харкал туберкулёз», а лица людей светились каким-то поразительным внутренним светом. Когда сидевшие на пайке хлеба с морковным кофе жители общаг обладали способностью ликовать оттого, что над Москвой пролетел дирижабль, а в детекторном раздалось едва различимое шипение радиостанции им. Коминтерна.

Но и мне довелось испытать чувство энтузиазма, когда Газманов запел про «свежий ветер», а Жанна Агузарова – про «Новый день, что споёт новую песню о главном.»

Конечно, у меня бывали с тех пор счастливые дни: забрался на новую женщину, или на крышу Пизанской башни, получил бонус или повышение, попробовал печёного страуса… Но это – о другом.

Ощущения «светлого будущего», грядущей радости, которая вот-вот где-то рядом, чувства, которое не проходит после душа никакие каЛьфики по жизни дать не могут. Это нельзя купить, или вызвать искусственно, как и чувство ПРИЧАСТНОСТИ.

«На склоне дней я пересчитал счастливые дни моей жизни. Их оказалось четырнадцать.» писал какой-то восточный падишах, обладатель дворцов розового мрамора, наложниц со всего мира, и несметных сокровищ.

Я – намного богаче.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

8 марта 2024
Cообщество
«Форум»
Cообщество
«Форум»
Cообщество
«Форум»
1.0x