Я люблю новеллы.
Новелла — любимый вид моего чтения.
Трогательно и влюбленно я собираю и сортирую в своей библиотеке произведения этого яркого и такого всегда жанра.
Но новелла, по-моему глубокому убеждению, жанр гибнущий.
Раньше, она худо-бедно терлась безродной собаченкой около газет и журналов, которые в столицах еще может быть и есть существуют (было бы величайшей расточительностью и глупостью с моей стороны покупать в киоске выставленный этот глянец), и которые порой спускаются в затемнении своем рекламой до снисхождения к ней, и могут ей, безродной, великодушно кинуть кусок черствого и заплесневшего хлеба, а в провинции они, в массе своей, перевелись и сдохли. Говорю это безо всякого преувеличения. И опустились до рупора благодушия с непременным уклоном демонстрации любви к народу и деньгам, плюс рекламного еженедельника, стержнем которого является лабуда телепрограмм все того же похабного, пичкающего нас негативом, мерзостью и сусальным золотом купеческих праздников эстрады.
Да и само чтение — вырождается.
Как желание соприкоснуться с чем-то заветным, волнующим тебя.
Как и желание поведать мысль и чувства свои бумаге.
Какие, вспомним, раньше писали люди друг другу обстоятельные письма.
Ну не отнесешь ли то писание их с писанием нынешних СМС и комментариев в сетях со смайликами, которыми сегодня можно выразить, как теперь получается, самые возвышенные человеческие чувства: любовь, ненависть и даже желание получить ипотеку с выплатой на 20 лет.
По стопам последнего могиканина шествуя, дань в чтении отдавая, прежде всего классике, я, как человек пишущий и размышляющий над превратностями жизни, и забывшего дано, как включать ящик, даже сегодня однако сам отдаю дань этому непростому, но более чем яркому и чувственному жанру.
Вот одна из новел из последнего сборника моих новел, давшая название и самому сборнику: «Последняя остановка».
ПОСЛЕДНЯЯ ОСТАНОВКА
Когда-то в этом и сегодня еще неплохо сохранившемся двухэтажном деревянном доме из бруса я жил на квартире год у родственника своего, у дяди Леши, когда учился в техникуме.
На окраине города в самом конце улицы, носящей имя Советской Армии.
Рядом с ним тогда была последняя автобусная остановка.
А далее за ней, во всю ширь простора, лежала степь. С несколькими лентами на ней лесозащитных полос.
Номер автобуса до сих пор четко отчеканен в моей памяти и не стерся — 16.
Причем сохранился один в один со всем стоящим рядом с ним антуражем.
Но вокруг него взвились в небо со всех сторон многоэтажки
За частоколом которых, в степи теперь стоит еще один такой же город, за минувшие годы на пустыре вспыхнувший и мечтою и сном.
Глянешь порой, не дать ни взять Ванкувер с моря, виденный на фото в вездесущей «Википедии». Только нет в этом пейзаже среди почти таких же высоток разве что стеклянного пузыря ЭКСПО.
Прямо впритык к нему — запредельной высоты дом (сколько в этой каланче этажей нужды мне считать нет).
Первый этаж его привычно опоясан пестрым поясом вывесок магазинчиков и всяких прочих торговых и обслуживающих учреждений, куда переместилась ныне вся жизнь краевого мегаполиса, напрочь теперь лишенного заводов, и всего того, что сопутствовало когда-то в нем промышленному производству.
Что поделаешь — деиндустриализация.
И против этого теперь уже ничего не попишешь.
Теперь приоритеты другие — то туристский кластер.
То — дороги.
Неизвестно, правда, куда нас ведущие.
Прокидываю свой беглый взгляд слева направо по этой длинной ленте вывесок.
«Эрос».
(Вот тебе и на — и тут уже теперь есть этот оазис культуры!)
Отделение незнакомого мне банка.
Пиццерия. С огромным номером — доставка по телефону.
«Папа Джонс».
(Что это за учреждение с изображением в овале дяди Сэма понять я так и не смог)
Суши. С приставкой WOK.
(суши, уши, телекамеры наблюдений — а иначе чё — никак? — рождается в голове нечто похожее на каламбур)
Ломбард.
…
Нет, все это от моих приземленных планов более чем далеко.
Ну, а это чуть в стороне от всего этого, ближе к переходу через улицу — «Узбечка».
Это уже как бы более мне понятно что.
Заглавное ныне учреждение общепита в городе.
Рядом с которой, у приткнутой к ней броской машины алого цвета, молодой небритый узбек кому-то задорно и в чувствах кричит по мобильнику:
«Siz hali ham o'sha erda meni seving! Ertaga kelib, siz bilan muomala qilaman».
«Ты мне там еще подергайся! Я завтра приеду и с тобою разберусь!»
Это видимо какие-то рабочие разборки ее работников, собственников ли, по поводу которых мне лень делать какие-то предположения. И которые меня не касаются.
Разве что подумалось: раньше я такое мог слышать разве что в Ташкенте, где когда-то бывал наездами.
Или в лучшем случае на местном базаре.
Но толерантность ныне растеклась вокруг нас до таких пределов, что уже по надписям и тут и там звучащей речи порой и не знаешь, где ты теперь находишься.
Вот этот пестрых список на вывесках вычурных и афишах видит мой глаз.
Но это все — далеко от моих сегодняшних приземленных запросов.
Ни в одном из этих заведений мне сегодня абсолютно ничего не надо. Начиная с «Эроса».
Мне нужна аптека. Где я должен себе купить пару упаковок сердечных таблеток. Поиздержался.
И купить маски на лицо. Накануне новой волны пандемии.
А тут где-то есть поблизости аптека с названием «Губернский лекарь». Ага, вот она.
Захожу в нее и делаю там покупки.
Затем подхожу к кожаному диванчику у окна, чтобы уложить покупки в сумку.
А это что такое?
На подоконнике мое внимание привлекают большого формата с десяток броских рекламных листовок.
На них, у меня нет не сил и ни слов уже удивляться, ибо время минувшее тут сделало нам такую внушительную прививку, от какого бы ни было удивления, в любой сфере нашего бытия, и тем не менее — я удивляюсь, разодралась, я иного слова к увиденному на листовке изображению. не могу приставить — популярная певица Георгия.
Поправляю очки. Может быть это не она? Неужели прогресс и тут ныне сделал такие колоссальные шаги? Да нет, все точно, так и написано ее имя более чем крупными буквами.
Это именно она. В таком вот запредельном ракурсе почти на грани фола.
А как бы попристойней сняться что — было нельзя? Сам себе задаю я, конечно же, более чем глупый вопрос.
И опять сквозь стекла очков смотрю на разложенные передо мной листовки. Она, именно она — Георгия.
Насколько я помню, когда я еще лет пятнадцать, когда в моем обиходе был телевизор, и я в него как и многие в него лупящиеся, был в курсе всех около эстрадных новостей эстрадного бомонда, она что-то трогательно и с чувством пела о неизбывной любви. Ибо иного ведь там, насколько я понимаю, ни о чем другом сегодня и не поют. И у нее уже тогда, рассказывали, было трое детей.
Так что не девочка на рекламной листовке изображена.
Нет, она и сегодня на ней при всем ее возрасте, как я понимаю, более чем миловидна и приглядна.
Но раньше со своими данными всеми, как я соображаю, она бы пела «Синенький скромный платочек...». И страна бы, затаив дыхание, припав глазами к экранам телевизоров, слушала бы ее.
А теперь вот мы уже куда прикатили-приехали.
И вот куда теперь нашу культуру, на какие недосягаемые высоты духовности, вознесло.
Опять же, я соображаю, что она, как человек культуры, не рядовой, деятельный должна бы была нести доброе, святое. Как-то из века в век эта мысль согревала наше человеческое существование, ибо искусство должно поднимать человека из грязи к небу. А тут сидит представительница этого самого высокого начала, вывернув наружу задницу.
— Ливер-то вывалила! — сумрачно и зло, зыркнув на лежащую на подоконнике печатную продукцию, буркнул бы в таком случае наш институтский староста группы Леонид Иванович, грубоватый парень, выстроганный однако из лучших человеческих качеств человек. Он опять тут мне, кстати, со своею прямолинейностью и этой своей фразой припомнился.
Выхожу из аптеки, ошарашенный увиденным.
Когда-то здесь была окраина города. Когда-то здесь кончалась улица.
Но это было и давно. И неправда.
И воды утекло с той поры многонько. Более чем многонько.
Кругом теснятся запредельной высоты многоэтажки. Поток машин толчками, как в засоренных сосудах сердца, сверкая бамперами, дергается по лежащей рядом с ними автомагистрали. Кругом пестрый перепляс вывесок.
С противоположной стороны смотрит на меня новый город панорамой почти Ванкувера с моря. Тут и там повсюду яркие мазки новой застройки. Там где, когда то раздольем лежала степь.
Что ж будем теперь жить здесь среди этого окружения.
Тем более, что маски есть.
Завтра одену на лицо себе новую, при очередном походе в город.
