двойной клик - редактировать изображение
О ЛЕОНИДЕ МАРТЫНОВЕ
И большое разочарование посетило меня — думал большая и обстоятельная статья о более чем большом русском поэте, поэте яркой метафоры и бесспорно въедчивой и основательной мысли, а увидел куцую зарисовку.
Впрочем, кто что знает, тот то и говорит. И потому тут вопросов у меня ни к кому нет.
Хотя о капитане воздушных фрегатов, вместившего в себя целую эпоху, можно сказать более чем много.
…
Мне легко о нем говорить. Я его почти всего прочитал.
Мне легко о нем говорить — я его обожал.
И не просто обожал — я его прочил в классики.
Увы — классик из Мартынова не состоялся.
И что особо жаль — все приметы к этому были.
Ему можно бы памятник поставить, хотя памятник ему поставили только в Венгрии, прежде всего за Йожефа Атиллу.
Ему можно было бы поставить его особенно сегодня, ибо с Советскою властью он был не очень в ладах. Да и особых заслуг перед нею не имел.
А памятники, тому пример Солженицына, власти ставят только за великие или большие труды и старания во ее благо.
….
Но с годами Мартынов поблек в моих глазах.
Это личное пристрастие, но поначалу он разочаровал меня как переводчик. Та метафора, которой он владел, плохо ложилась на строки тех, кого он переводил.
Многие переводы уже этим броским почерком у него видны за версту.
Да и сам он оголенностью своих чувств ни до Артюра Рембо и Шарля Бодлера явно не дотягивает, при более чем красивом письме своих строф и их афористичности.
Да и до статуса классика он явно, по моим сегодняшним стандартам не дотягивает.
…
— Он знался и Олжасом Сулейменовым, с тем, кого гладил ласково по головке и опекал, и который первый сказал более чем обидное и горькое слово в адрес Ермака. Олжаса, поэта броского и манерного, и в чем-то не поленимся сказать этого слова — красивого, но с запредельными уже в советское время национальными амбициями, уже тогда свой национальный статус выводившего ни много, ни мало от шумеров.
— В творческом компасе Мартынова стрелка его четкой и ярко выраженной национальной и социальной направленности, что такой очевидный факт — если снять с глаз шоры умиления, не имела.
— И в третьих — он не пророк. А поэт в России должен быть пророком. Просто обязан им быть. В его же поэзии оказалось куда как больше дидактики. Да и если хотите — резонерства.
…
Вот первый пробный набросок пунктов, по которым он как-то поблек в моем восприятии, как большой и самобытный художник.
И если задуматься, в пантеон поэтической славы кого из поэтов поставить — то русская и советская литература без имени Мартынова, как классика и недосягаемой как бы вершины, вполне может, будем беспристрастными и честными, обойтись. Без Рубцова нет, без Павла Васильева нет, без Маяковского нет.
Даже без Юрия Кузнецова может. Ибо Кузнецов многомысленен, не слишком искренен и открыт, пусть хоть и хорошо и виртуозно владел словом, т. е. без того качества, которым обладают только настоящие классики, полностью отдающие пламенному полету собственной строки и в ней без остатка сгорающих.
ПОТУГИ ПОДРАЖАНИЯ
А еще, в потугах подражания вспомнился мне, уж Бог знает и к чему, более чем известный в свое время продувного вида пародист Иванов (конечно Иванов — а какая у пародиста еще может быть фамилия?) из «Литературной газеты», выводивший со своим ремеслом пересмешника свои корни (ха-ха!) чуть ли не от Рюриков.
Прямо отметим, в своем деле кого пересмеять, виртуоз и мастер более чем первоклассный и отменный.
За далью лет это будет ныне кивнуть в сторону его более чем пристойно. И хоть он, и это абсолютная правда — не чемпион моего сердца, но тем не менее бойкости его пера и его звенящему до боли в ушах апломбу, а он был в ящике и тогда уже, в тоталитарные времена, везде знаковой в каждой бочке затычка, поучиться ей богу не грех.
