Люблю работы русских передвижников, а Ивана Крамского – в особенности. В последний свой приезд в Питер я даже посетил его могилу в Александро-Невской лавре. Для меня, как и для многих, его «Портрет Неизвестной» прочно, хотя, возможно, и беспричинно, ассоциируется с Незнакомкой Блока, и символизирует собой грацию русского серебряного века, относясь, разумеется, к совершенно иному периоду.
Мне казалось, что творчество Крамского знаю неплохо. Но вот участник форума Сергей Животков отослал к полотну, мне доселе неизвестному:
«Оскорблённый еврейский мальчик.»
Поблагодарим Животкова, как говорится, век живи, век учись.
Тут всплыл в памяти, совершенно непонятно отчего, фильм Григория Аронова «Каникулы Кроша». Экранизация трилогии Анатолия Рыбакова получилась весьма удачной. А особенно запомнились, людям самым разным, маленькие новеллы, объясняющие нэцкэ. Записанный на магнитофон голос Зиновия Гердта: «Рисующий мальчик», «Странствующие певцы», «Крестьянин, сидящий верхом на буйволе», «Весёлые акробаты», «Диковинная рыба», «Мудрец со свитком», «Играющие дети» - но, особенно, «Рисующий мальчик»:
«Мальчик отрывается от своего рисунка и пристально вглядывается вдаль. Что видят его глаза? Таинственные образы проносятся в детских мечтах, подобно песням птиц. Но что мы сделали для того, чтобы королевство фантазии стало рядом с нами навсегда?»
И мне подумалось: а что, если сочинить такую же запись?
Оскорблённый еврейский мальчик одинок, как избравший его Создатель.
Мальчик научил человечество поклоняться творцу, и отучил поклоняться тварному. Этого ему никогда не простят. Его будут резать, топить, травить циклоном, а затем объявят всё это вымыслом. Всякий звероподобный Бульба сможет бросить его в Днепр, при этом и сам Бульба, и всякий разбойник понимает, что «вы, жиды, всё можете.»
Еврейский мальчик сможет всё. Он проникнет в тайны атомного ядра и теории относительности, снимет лучшие фильмы, напишет книги и стихи, достигнет вершин исполнительского искусства. Он развеселит французов канканом, и поселит в немцев тихую грусть девушкой на Рейне. Во Львове он создаст Львовскую математическую школу, в Вене – венскую оперетту.
Еврейского мальчика увенчают Нобелевские премии и шахматные короны, дипломы международных конкурсов и научные степени.
Еврейский мальчик создаст непобедимую и легендарную армию, способную разгромить врага малой кровью, могучим ударом на земле, в небесах и на море. C ТТшкой в худенькой руке, он поведёт их в бой.
Позже скажут, что еврейский мальчик просидел войну в Ташкенте, там же стал инвалидом, и купил свои боевые ордена на местном рынке.
Не будет на свете ни беды, ни несчастья, в котором бы ни обвинили еврейского мальчика. Монархисты обвинят его в революционности, а анархисты – в буржуазности. Аристократ презрительно сморщит нос на его бедность, а нищеброд завопит о его несметных богатствах. Алкаш будет пенять мальчику своим алкоголизмом, невежда – своим невежеством, нерадивый правитель – бедами государства, а бездарь удобно объяснит собственную ненужность повсеместным засильем еврейских мальчиков.
Кто отродясь не держал в руках ни золота, ни икон, заявит об их пропаже. Кто устроил у себя дома грязный бомжатник, обвинит мальчика в обосцании углов.
Что предстаёт мысленному взору оскорблённого мальчика?
Тот ли далёкий остров, где собаки выли на болотах, а бароны резали друг друга? Мальчик превратил его в империю, где никогда не заходило солнце.
Или край широких пастбищ, кукурузы и хлопка, который он рассиял неоновым Бродвеем, Уолл-Стритом, Голливудскими огнями и чудесами Силиконовой долины?
Или та страна, где он зажёг рубиновые звёзды, которую обогатил научными открытиями и изобретениями, веселил и развлекал, прославил в песнях и стихах?
Оскорблённый мальчик ушёл. Он не променял первородство на чечевичную похлёбку уравниловки.
Но он всё-же – ПИШУЩИЙ МАЛЬЧИК.
