Его север – сказочный, яркого окраса, в перьях фантазии: перьях, словно позаимствованных у жар-птицы: которой скорее соответствует юг.
«Как поп работницу нанимал» - чудесно ветвится смыслами сказочный лубок, на самом деле актуальный во все времена, поскольку просвечивает психологию, и показывает, насколько ложное представление о собственной значимости замутняет сознанье людское.
Главный, конечно, Сеня Малина: вот где восторг: особенно, учитывая оседланного налима…
Приглушённые краски севера, долгие сумерки, белые воды – всё не мешает узорочью слов, их повышенной красочности.
Сказок много – и выдуманный Малина вытряхивает их из волшебного мешка, поражая и чаруя расцветающими огнями.
Апельсиновое дерево сулит чудеса.
Волшебное кольцо обещает счастье.
А уж чего вам наболтает Перепелиха!
Вороха фантазий лучатся, требуя не столько детских, сколько взрослых душ.
И всё – даётся с метафизическим подтекстом, - той формой действительности, когда именно он определяет многое, показывая типажи людские…
Сказки высмеивают пороки: мужские и женские, чиновничьи и поповские: они хватают их за шкирки, однако, шкирки у пороков скользкие: вывернутся, вернуться вновь, не отделаться.
…Божью правду искал Писахов: два гимназических класса: всё, что закончил, гонимый поиском своим, мечтающий вырваться из тисков обыденности: в том числе – семейной; Божью правду надеялся в странничестве отыскать: к новгородским святыням шёл, на Новую землю забирался, становище Малые Кармакулы изучал…
Нашёл ли?
Сказки в нём зрели?
Нет, он вбирал их всюду, слушал, записывал, обрабатывая своеобразием языка, пропуская через фильтры собственного дара.
И на юге побывал, и в Петербурге, где по многим мастерским художников прошёлся, но модернизм, набиравший тогда изломистую силу, никак не влиял на него…
Первая мировая загребла его: служил ратником ополчения в Финляндии; но после, цел и невредим, выбрался, вернулся в Архангельск, где уже обосновался окончательно, всё больше и больше превращаясь в дремучего, лукавого деда.
Деда-всеведа.
Сказки?
Да – но главным в жизни Писахова цвела живопись.
Цвела, переливаясь неброскими красками севера, и такая была щемящая правда в его пейзажах, столько грусти и серебристого величия, что завораживали они, волшебные.
Как текли словесным волшебством и мерной мудростью великолепные писаховские сказы.
