Все мы любим актёра Владимира Конкина. К нам он приезжал не раз, давал интервью ныне покойному Виктору Топаллеру, с которым давно дружил. Конкин - светлый и приятный человек.
Естественно, всякое общение с ним сводится либо к Павке Корчагину, либо к «Месту встречи», хотя Конкин сыграл много чего: «Романс о влюблённых», «Марина», «Отцы и дети», то да сё...
Но вот он выдал интересную периодизацию «Как закалялась сталь», с привязкой к историческим событиям. «Как закалялась...» - это не просто киношка. По определению Андрэ Жида, «Павка - это коммунистический Иисус Христос.» Поэтому, когда роман в очередной раз экранизировали, это был некий сигнал обществу, и молодёжи прежде всего. Запрос на ЖЕРТВЕННОСТЬ.
Первый фильм вышел в 1942м году. Война полыхала во всю, и не было понятно, чем она закончится. Павка на лихом коне никаких вопросов ни у кого не вызывал.
Второй раз запрос на жертвенность поступил в 1957м году, с Лановым в главной роли, и был связан с начавшейся целинной компанией.
Тут уже некоторые чесали затылок: а зачем это? А где «победа социалистического способа производства», которая должна выражаться в фондоотдаче, в “центнерах с гектара”, а не в экстенсивном распахивании всё новых и новых площадей? А шо же ж будет, когда никакой целины не останется? (Правильный ответ - завоз зерна из Америки и Канады, уже с 1962го года) Всё это было отражено в рассекреченном теперь докладе Полянского. Но там всё свели к «волюнтаризьму» и «головотяпству», а не к способу производства.
Наконец, последняя, с Владимиром Конкиным в главной роли, вышла в 1973м году. И опять - запрос на жертвенность. В связи со строительством БАМа. На самом деле, комплекс мероприятий, связанный с отказом от реформы Косыгина-Либермана, назывался «Движение промышленной базы на восток». К этому моменту мальчик, кричавший «Волки!» уже изрядно насточертел.
Скалы и чащи, всё он пройдёт,
Наш работящий, смелый народ.
На дворе 70е. В мире - научно-техническая, культурная, сексуальная революция. Электроника-кибернетика, рок-н-ролл. А вы - опять в чащу с кайлом?
Это уже вызвало резкое отторжение.
«Светские христиане», точнее говоря, светские сектанты навязывали обществу излюбленное народническое блюдо: аскезу, остро приправленную чувством постоянной вины.
Жертвенность не в исключительных обстоятельствах, как норма, и образ жизни. Нечто постоянное, подвиг по расписанию у Мюнхгаузена.
Купил хрустальную вазу или чешский сервиз? Копишь на Жигули? Почувствуй себя виноватым. Сердце у тебя не горячее. Липовый ты. Почему ты не в тайге? Не в спецовке и кирзичах, а в Саламандре, и читаешь какого-то Моруа?
Газеты просто изрыгали статейки, проклинающие «мещанство и вещизьм», в духе Вер Засуличей. Любили цитировать Маяковского «скорее головы канарейкам сверните, чтоб коммунизьм канарейками не был побит!», забывая при этом, что великий поэт был первым выдающимся рекламщиком, рекламировал и кредит, и ковры, и вина, и сOски, лучше которых в мире нет, готов сосать до старости лет.
Молодёжь тех лет разделилась на «штатников» (фанатов всего штатовского) и галломанов (поклонников всего французского). Первые носили джинсы-левки, за 2 мамкиных месячных зарплаты, курили Мальборо, и слушали Элвиса и Луи Армстронга.
Вторые - чёрные береты, белые шарфы, сигареты Житан и Ив Монтан. Дассен, Далида, Азнавур и пр.
Кто-то мечтал о хайвеях и небоскрёбах. А кто-то напевал «Париж, Париж!» Любопытно, что никто и никогда не грезил о России. Ни о какой. Что понятно. Россия - это же, мол, просто фу! Дореволюционная Россия - это водка, держиморды, погром, булыжник - оружие пролетариата, Горький - вашу Мать, т.е. всё, что умещалось в термин «Проклятое прошлое». Оттуда были «пережитки» и «родимые пятна». Всё плохое вокруг, и алкоголизьм, и эти рожи - это «неизжитые ещё недостатки». Оттуда. Старый мир, от которого надо «отречься, и отряхнуть его прах с наших ног».
Посещая прабабушку, я видел в её комнатке обломки этого старого мира: мраморную статуэтку «Три грации», оловянную пудреницу в виде ящерицы. Том «Войны и мира», а в нём - вкладыш: «Карта Европы с показанием довоенных границ Германии». И ноты, ноты, ноты... Романс такой-то... фото-сепия: дама в боннетке.
В России со временем научились по-доброму относиться к «их благородиям»: «Дни Турбиных» и пр. А к мещанину - не! Куды там! Семь слоников на комоде поставила, ух, сволочь!
Был в конце 80х начале 90х в России короткий период свидания с Серебряным веком. Клипы и песни Александра Малинина, и пр. Но статус символа (и сразу же посмешища) заслужила малоизвестная группа «Белый орёл».
Песня «Как упоительны в России вечера» на слова «куртуазного маньериста», молдавского поэта Виктора Пеленягрэ, и особенно строка «... и хруст французской булки» стала мишенью жестокого стебалова. Даже появилось выражение «булкохрусты». Почему? А потому, что красиво. Вы ж помните у Базарова: «Не говори красиво!»
Есть официоз - эстетика бетономешалки и «Больше дать стране угля, мелкого, но многа!»
Есть - анти-официоз. Диссида. Эти в основном работали в эстетике «Нары-параша, шконка-мусора, вертухаи-фрайера, воля-неволя, мама, я откинулся!» и это - никакая не пошлость. «Сегодня не личное - главное, а сводки рабочего дня!» - это тоже не пошлость.
А вот «небо в голубых глазах поэта» - фи! Красивость! «Как будто влип в акварель Бенуа, к каким-то стишкам Ахматовой»
Красиво быть не должно. Ну, может в музЭе, у грэческом зале - у сренДевекового рыцаря - ещё ладно.
А окружающая житуха должна глядеть на тебя уродливой кирпичиной. Если ты честный человек, пинджачок на тебе должен сидеть как ворованный.
Посмотрите на поляков. Сидючи по парижским мансардам, они в сердце своём несли Ойчизну до «Последнего наезда на Лицьву», и фольварки свои, и лето красное, забавы и прогулки, и Новогрудок, и барышень на речке, и старину, Мицкевичем воспетую. И выжили!
Когда Борис Пастернак писал, что он «весь мир заставил плакать над красой земли моей» — это не пустые слова. Голливудские шедевры о России по пальцам можно перечесть, а один из них, безусловно, «Доктор Живаго», с Алеком Гиннесом, Омаром Шарифом, Джули Кристи.
Красивая Россия - БЫЛА, хоть и недолго. Отчего ж так ненавидят русский серебряный век «и те, и эти»?
А всё потому, что в то время вышел на арену истории самодеятельный человек.
Глядите по сторонам, вперед, под ноги. У вас на ногах американские башмаки! Да здравствуют американские башмаки! Вот искусство: красный автомобиль, гуттаперчевая шина, пуд бензину и сто верст в час. Это возбуждает меня пожирать пространство. Вот искусство: афиша в шестнадцать аршин, и на ней некий шикарный молодой человек в сияющем, как солнце, цилиндре. Это - портной, художник, гений сегодняшнего дня! Я хочу пожирать жизнь...
(А.К. Толстой)
Не помещик, аристократ, не финансовый воротила, не бюрократ высокого ранга: нарождающийся средний класс уже тянулся к благам жизни. К ананасам в шампанском, к авто моторному, авто шикарному, к синематографу и патефону, к осенней Ницце и парижским бульварам, с канотье набекрень, к очаровательной каГтавости Вертинского-Пьеро и шаляпинскому басу, к цыганщине в «Яре» и паштетам Де Борга в ресторации Николаевского вокзала. К блоковским Незнакомкам и дымкам севера.
«Здесь уже говорили по радио, здесь уже взлетали по аэро...»
В замечательном фильме «Захочу, полюблю!» 1990 (кажется, последний в моей жизни фильм, посмотренный в московском кинотеатре), небольшую роль играет Алла Баянова - живой такой мосточек, между ТОЙ, красивой Россией, и современностью. Таких людей-сокровищ, людей-мостов было всегда немного: Костя Есенин, Анастасия Цветаева, Эдда Урусова, Леонид Оболенский, Мария Капнист - почти каждому из них уже отрыгалось лагерной баландой.
Анализируя причины того краха, и наблюдая мерзость нынешнюю, я вижу сходство один в один. Пугающее, я бы сказал, сходство. Есть в наших рядах люди, уставшие от самих себя. Возненавидевшие мир б-жий, не от бескормицы, нет. От скуки. И вот сидят они за столом, лабухи играют какую-то там Дзынь-дзару, а эти - произносят монологи «о невыносимой пошлости бытия», о бессмысленности бренного существования, необходимости «подпольной типографии». О, это желание бухнуться на колени перед мужичком, «сеятелем и хранителем» (так же оконфузив при этом мужичка, как наши идиоты борцы-с расизьмом оконфуживают первого попавшегося негра своими «извинениями за рабство»). Бурька, пусть сильнее грянет очистительная бурька!
Шоб просраться. Шоб лекарств не достать, и беременную жену не пристроить. И шоб попрыгунчики, непременно!
Нет врага большего, чем человек сам себе. Его амбиции снедающие. И нас гробит вся эта сволочь разночинная, абсолютно белая, и местами таки да. Не потому, что плохо живут. Не оттого, что хотят бедняку помочь, аж кушать не могут.
Устали от самих себя.
Но всякой общности, и всякому народу необходима платформа для идеализации. Даже когда человек машет кайлом, он должен видеть “конфетки-бараночки, словно лебеди-саночки, и … трепет длинных ресниц.”
В моё время власть желала, чтобы мы всегда видели перед собой кайло, хоть в студенческой аудитории, хоть на дискотеке. «Потехе - час, а делу - век». А РАДИ ЧЕГО?
И стряхнули мы это всё с себя, как рогожу.
Начавшаяся битва Гога и Магога - она НЕ межгосударственная, НЕ межрасовая, НЕ межэтническая.
Она, кроме всего прочего, и эстетическая.
Борьба между само-деятельностью и этатизмом, между человечностью и идеализмом, красивостью и грубостью форм, разнообразием и гомогенностью содержания.
Более же всего - между иерархией и уравниловкой.
Пора извлечь уроки из старой трагедии. Время седлать коней.
Я без малого двадцать лет не был в России, и не знаю, когда и если придётся побывать. А в Москве не был с 1991г. Но хотелось бы как-то краем глаза взглянуть на московские чудеса: на Сухареву башню, воскресшую из небытия, и на Храм, вернувшийся на место бассейна. Стало быть, не в одну сторону движется-то история.
Пускай все сон, пускай любовь игра,
Ну что тебе мои порывы и объятья,
На том и этом свете буду вспоминать я
Как упоительны в России вечера...
На картине: Леон Бакст. Ужин
