Лёгкий летний ветер продувает акварельные страницы ранних романов Паустовского – будто длится прогулка по прибрежному бульвару, и ягоды винограда, чья сочная гроздь только что куплена на рынке, каплями счастья ложатся в рот.
Ощущение бесконечного счастья – и открытости жизни: чего бы она ни сулила.
Невозможно представить Константина Паустовского жалующимся, или плачущим.
"Романтики", "Блистающие облака"… Мужественная приподнятость, соловьиная песня юности – нищей, пронизанной творчеством, осиянной путешествиями: мир разрастается, словно конструкция архитектора, чьи возможности безграничны.
Паустовский, чью жизнь едва ли назвать лёгкой, сохраняет этот светлый приподнятый настрой на всю жизнь, не отдавая его возрасту, распоряжаясь годами сверх-разумно.
Опыт?
Да, но он не должен позволять душе тускнеть.
Его рассказы – в большинстве своём – пронизаны славным морозом мысли и отличаются архитектурной точностью фраз.
"Ручьи, где плещется форель" прозрачны солнечной водой; казалось, Паустовский получил от неизвестного демиурга камертон звука, не допускавший стилистических срывов.
Многообразно ветвящееся наследие уходило в драматургию, перекипало очерком, раскатывалось монументальной "Повестью о жизни"…
Но даже в монументальности этой была славная лёгкость; точно все ароматы жизни собирались, каталогизировались постепенно, и, слоясь и перемешиваясь с бесконечным разнообразием ситуаций, предметов, лиц лучились со страниц такою спокойной энергией смысла, что чтение превращалось в захватывающее путешествие.
Путешествия – вообще – своеобразный код Паустовского: как живописует он Созополь! Как пишет об Англии!
Чувство меры не подводило никогда; красок всегда находилось столько, сколько надобно для определённой картины, и оттенки, играющие не меньшую роль, нежными орнаментами передавали сложные орнаменты яви.
Много узнал о ней Паустовский.
Много поведал читателям.