Где вообще гарантия, что политик не только хочет сделаться важным лицом за кремлёвской стеной, но и, торжественно выражаясь, родину любит – и у него в этой связи есть некоторые ограничения, буйки, дальше которых он заплывать не намерен.
Честно говоря, в таком тёмном деле гарантий не бывает.
Зато бывают поучительные примеры.
Павел Николаевич Милюков, бывшая звезда предреволюционной России, бывший лидер русских либералов и кадетской партии, бывший министр иностранных дел Временного правительства, – в советские тридцатые годы был всего лишь скромным издателем эмигрантской газеты «Последние новости». На родине же он воспринимался как динозавр из каменного века, и не только заведомо запрещённый, но и полузабытый. Его даже и не слишком ругали, поскольку он и не Троцкий, а так, какое-то ископаемое недоразумение.
И тут началась финская война.
А война эта, надо сказать, была ужасна непопулярна в западном мире. Финны считались героическими борцами за независимость и свободу, а коммунисты – мрачными агрессорами. Нечего и говорить, что у белоэмигранта – человека, по тем временам считавшегося в СССР вне закона и подлежавшего, в случае поимки, скорому суду с предсказуемым приговором, – тем более не было никаких причин сочувствовать сталинской Москве.
И что же наш Милюков?
А Милюков именно в те драматические дни сказал то, о чем до сих пор приятно вспомнить, выступил, словно бы реабилитируясь перед русской историей за свой предыдущий афоризм из шестнадцатого года, «глупость или измена», который тогда так помог крушению монархии.
– Жаль финнов, но мне нужен Выборг, – сказал Милюков.
Здесь особенно замечательно это великое «мне» – в исполнении давнего отставника, врага Советской власти, явно не имевшего планов напрашиваться в друзья и подчинённые кремлёвскому горцу.
Но Милюков понимал главное: и горец когда-то помрёт, и Советская власть – случится же такое чудо – закончится, а Россия всё равно будет жить, и ей понадобится не только сам город Выборг, но и, самое главное, новая граница, по возможности отодвинутая от будущего Петербурга.
Кто знает, может, не отодвинули бы границу в той спорной войне – и не удержали бы тогдашний Ленинград в сорок первом.
Милюков был хоть и неудачливый, но всё же настоящий русский политик. Это значит, что в его патриотическом самосознании имелось нечто такое, что было важнее любых коммунистов, и что никак не зависело от его собственных карьерных перспектив и аплодисментов в его адрес. Он думал вперёд, вбок, глубоко и далеко, он понимал. Жаль финнов, но.
И вот это самое «но» – и есть тот политический тест, который нужен, когда слушаешь сладкие речи про свободу, честность и справедливость.
Внутреннее – проверяется внешним.
Есть ли у нас в России ценности, опасности и дела, которые не подлежат пересмотру безотносительно смены лиц в кабинетах – или этой сменой и исчерпывается смысл происходящего, как то было у Ельцина, которому важно было спихнуть, как можно скорее спихнуть Горбачёва, и если ценой этой отставки было раздаривание кому попало половины исторической России – какие мелочи, берите, я щедрый.
А если не как у Ельцина, а как у Милюкова, то вовсе не только Выборг, но и Калининград, и Курильские острова, и Крым, и наши арктические перспективы, и пять лояльных нам непризнанных республик, и военные станции в Белоруссии, и положение русских от Прибалтики до Средней Азии, и базы в Средиземном море, и космос, и флот, и сохранность границы, и провокации ближних соседей, и провокации дальних конкурентов, и много, много ещё есть в государственном хозяйстве того, о чём следует думать, и что следует защищать безотносительно нашего отношения хоть к Путину, хоть к самому мельчайшему начальнику Иван Иванычу, который нам до смерти надоел своими жульническими проделками. Потому что Иван Иваныч уйдёт, помрёт, исчезнет, а Россия останется.
И только в том случае, если амбициозный карьерист, претендующий на любой пост, готов доказывать нам, что его война со старыми волками и их старыми грехами – это, конечно, занятие необходимое, но сверх того есть и другие, вечные русские интересы, которыми он ни в коем случае не станет пренебрегать, и которые у него – примерно те же, что и у прежнего седого волка, – только в этом случае можно заслушиваться речами о том, что Иван Иваныч мерседес на казённые деньги купил, а я на автобусе езжу. Чтобы мы были уверены, что вместе с сомнительным мерседесом не исчезнет и государство как таковое, и что в этом плавании по волнам разоблачительной грязи есть те буйки, за которые не заплывают.
А убедиться в этом может помочь заграница.
Если европейская или американская газета хмурит брови насчёт молодого политика Сидорова, претендующего на место Петрова, если намекает газета, что уж лучше привычный Петров, чем этот тревожный Сидоров – значит, нам есть смысл посмотреть на молодого политика с некоторой надеждой.
Зато если та же газета славит того же Сидорова, и ждёт момента, когда же он, наконец, свергнет этого ненавистного Петрова, ведь он такой прекрасный, такой для нас удобный, этот душка Сидоров, – ох, в этом случае лучше выстрелить таким лжесидоровым из пушки в заграничную сторону.
Потому что право на борьбу с внутренним противником нужно заслужить, внушив окружающим уверенность в том, что противник внешний не будет призван на эту борьбу, как волк на собак.
И кому Выборг важнее финнов, тому однажды можно доверить и всю страну.
