В году… Погодите, забылось. Впрочем, можно не уточнять. Дело было в наше, мой читатель, время, которое для нас с вами ещё не закончилось. Незадолго до памятной ночи, породившей сие повествование, меня выписали из клиники по причине неизлечимости запущенной болезни с названием старость. Сколько я пробыл в палате, месяц, год, больше, не знаю. Мне запретили считать, писать, читать, смотреть телик, разговаривать, вообще думать, если хочу жить. Я хотел, и следовал наставлениям лечащего врача. Так что, оказавшись на воле, не знал, цифровая ли ещё эпоха на дворе или уже постцифровая, создан ли искусственный интеллект, или человечество по-прежнему без интеллекта. Да и знать, между нами, уже не хотел. Привык «хотеть жить».
Итак, та ночь.
Светлые часы перед ней я проспал с перерывами на еду и прочее, по привычке, освоенной в клинике. Там сон был средством избежать дневных соблазнов, перечисленных выше. А в своих снах я всегда находился в прошлом, ибо минувшее – моя стихия. И чем дальше в глубь времён, тем больше реальной жизни в моих снах. Да и сравнительно недавнее моё личное прошлое наполнено приметами старины – тёплым огнём керосиновой лампы в чёрной избе над Енисеем, отнюдь не фантастическим сиянием планов ГОЭЛРО. В моей жизни скачок от канцелярских счётов с щёлкающими костяшками к бесшумной электронно-вычислительной технике был столь стремителен и неправдоподобен, что часть мозга, где зарождаются сны, не успела переварить новшество. А ночные часы бодрствования наполнились «доисторическими» воспоминаниями и вечными предметами, которые одинаковы во все обозримые внутренним взором эпохи. Разве не так, как сегодня для меня, шумели на ветру деревья для моих предков? Разве иначе светили им звёзды на ночном небе? Кстати, где они?
С этим вопросом я вышел из дому в ту ночь.
Артур, сопровождавший меня, ответить на него не мог, так как представлял своим крупным оранжевым телом, с обрубленным хвостом и чёрной курносой мордой, размером с телячью, боксёрскую породу наших братьев меньших. Да и мало кто из встреченных полуночников понял бы мою озабоченность.
С ростом городов, с развитием промышленности ночное небо становилось всё более недоступным для землян, исключая профессиональных наблюдателей за светилами и мореплавателей. Человечество, в массе своей, переселившись в города, не различает огней выше электрических, даже на пляжах курортов. Немой панораме ночного неба и стар, и мал предпочитают звучащие калейдоскопы искусственных передатчиков, компьютерные забавы.
Мне, считаю, повезло оказаться в числе человеческого меньшинства, которое нынче способно назвать по именам с полдюжины звёзд и десяток налитых светом гирлянд-созвездий. Подтверждение тому – мой очерк «Ночь под звёздной крышей», доступный книгочеям и пользователям интернета. Везение же началось с появления в моей школьной жизни старого учителя географии, который прибавлял к своему предмету общие сведения по астрономии, устраивая поздними вечерами ученикам, с согласия родителей, прогулки за околицу нашего городка, где иллюминация неба наблюдалась с наименьшими помехами со стороны земных огней. А потом, во взрослой жизни, я, геолог, мог наблюдать до упоения, до опьянения, из спального мешка у потухшего костра искристый Океан Вселенной, разделённый надвое Млечным потоком. Ничего подобного не довелось пережить моим детям. А внучки уткнулись в смартфоны, не оторвать.
В названном выше очерке я озаботился состоянием звёздного неба. Нет, космическим светилам мы, земляне, никакого вреда нанести не способны. Но нами, хозяевами планеты, успешно искажается их зримый образ, веками оказывавший благое влияние на культуру мира. Более того - на светлые ощущения человека, значит, на его здоровье. Вот подлинный отрывок из моего очерка:
Что и говорить, больной воздух не только губит всё живое здесь, на Земле. Даже космические тела, удалённые на немыслимые расстояния, кажутся сквозь него больными.
Эти слова написаны добрые полвека тому назад, а то и больше. Что же изменилось в объекте столь давнего наблюдения? На этот вопрос я получил ответ от самого неба в первую ночь после моего выздоровления, когда мы с Артуром вышли из дому. Мной овладело острое желание вырваться из каменных теснин многоэтажек, бухнуться с головой в воздушный простор, понестись вольно Млечным потоком в таинственную даль вечности. Кажется, и Артур заразился моим нетерпением.
Поводок натянулся, мы стали выбираться из уличной сети на волю.
Вскоре мы оказались на пустоши, поросшей чертополохом. Огни спящего города здесь не могли соперничать с лампадами поднебесья. Наконец-то! Здравствуйте звёзды моей юности, сколько лет мы виделись лишь мельком, не успевая прочувствовать случайную встречу.
И вдруг праздничного настроения как будто не было. Не сразу понял я в чём причина такого поворота. Наконец осознал: перед глазами зияла на небосводе чёрная дыра в том месте, где всегда находилось плотное звёздное скопление. Постой, постой! Исчезли и некоторые знакомые звёзды. Нет Цефея, пропали несколько светил в созвездиях Большой и Малой Медведиц. Исчезла средняя звезда в горизонтальном ряду Ориона. Наконец сейчас на моих глазах потух почти весь Стрелец. Боже мой, что же это такое происходит?! И как бы в ответ на немой возглас над пустошью раздался взрыв возбужденных голосов, что то вроде "ура, браво". Артур навострил обрезанные уши, нервно втянул в себя воздух. Я присмотрелся. Возвышение на пустоши, едва различимое в слабом свете оставленного за спиной города, зашевелилось, словно живое. Оттуда послышались отдельные возбужденные голоса. "Толпа, - решил я. - Что эти люди здесь делают? Почему собрались?". Мы с Артуром двинулись на голоса и вновь остановились. "Сосед, - услышал я знакомый голос. - Ты ли это? Сколько лет, сколько зим! Выздоровел? Присоединяйся к нам".
Я не стал ждать повторного приглашения, и через минуту толпа увеличилась на две думающие головы. Потолкались среди народа, присмотрелись, чем занимаются земляки, прислушались, о чём говорят.
Оказалось, в больнице я проспал переход человечества из царства земного поближе к небесному. Небо вновь стало объектом повышенного внимания людей. Каждый дошкольник и старше знал как таблицу умножения все звёзды видимых глазом величин, их буквенно-цифровые обозначения. А что до мифических созвездий и всяких мелочей, вроде туманностей и галактик, то о них кто только не имел суждение, вплоть до негров преклонных годов. Только эти знания в новейшую эпоху стали служить небывалой игре.
Да, новая игра, враз заменившая все компьютерные забавы, стала массовой и сверхмодной в круглосуточных детских садах и домах для престарелых, и в промежутке между ними. Возникла она случайно, когда один шалун прилюдно направил какой-то "продвинутый" переключатель телевизионных каналов, т.е. селектор, в сторону царственного Сириуса, неосторожно поднявшегося над горизонтом. "Умри!" – воскликнул шалун и нажал наугад кнопку. И царь-звезда моментально погасла, навсегда. В окружении шалуна засмеялись, и каждый стал пробовать себя на соседних, к покойному, светилах. Не каждому участнику дурачества выпала удача с первого раза погасить звезду. Некоторым пришлось многократно жать на кнопки, что усиливало азарт. Игра быстро распространилась по планете. Теперь народы спали в светлое время суток, бодрствовали по ночам и всё играли, играли, выходя на открытые места между затемнёнными городами.
Напоминаю: выключать Божьи фонари оказалось игрищем непростым. Земному охотнику цель кажется неподвижной точкой. На самом деле она перемещается с космической скоростью. Для достижения успеха стрелку надо обладать способностью и навыками снайпера, притом, умением определить жизненно важный центр объекта. Да и просто удача, эта капризная особа, здесь не лишняя. Иные звёзды лишь моргали, словно от соринки, попавшей в глаз; накал их слабел, временно, что лишь распаляло заядлого игрока.
Мода на новую игру распространялась по планете столь быстро и разновекторно, что впору говорить о пандемии. Все иные увлечения и заботы человечества отходили на второй план. Общее увлечение осуществляло мечту великого поэта о народах, которые "распри позабыв, в единую семью соединятся". Академии наук разных стран, знаменитые изобретатели превыше всех забот поставили задачу усовершенствования Универсального пульта дистанционного выключения, коротко УПДВ, чьим прародителем был наш родной селектор. Потому универсального, что действие устройства не имело ограничения в пространстве. Хоть в метре находился объект выключения, хоть на расстоянии в миллиарде парсеков, действие производилось мгновенно. Недостатком устройства была его неспособность включать, будь то обыкновенный домашний телевизор, печка с дровами в таёжной избушке или супер-звезда на краю Вселенной. Выключено - и баста!
На всех долготах и широтах ночь превратилась в день, в том смысле, что люди с заходом солнца стали покидать города ради открытых возвышенных мест, откуда наилучшим образом можно было "щёлкать" по звёздам.
Признаюсь, и я, грешный, поддался общему увлечению. Первое время Артур сопровождал меня в ночных прогулках охотно. Потом всё чаще стал упрямиться, мол, что за блажь, хозяин. Наконец в один прекрасный вечер он забился в дальний угол квартиры и решительно отказался покидать это убежище, даже за кусок колбасы. Можно сказать, не перевелись на матушке Земле разумные существа.
Для меня эта история закончилась не по моей воле. Новый лечащий врач, осмотрев меня, усомнился в приговоре своего предшественника. Словом, старика, под предлогом "хотеть жить" заманили туда, где помогают не о чём не думать, а бездумие поддерживают инъекциями в ягодицу.
Перед вселением в палату я в последний раз, стыдясь Артура, который махнул на меня обрубком хвоста, сбегал на пустошь. В ту ночь чистое ночное небо ещё можно было назвать звёздным, но не столь звёздным, каким оно было во дни моей молодости. Тут и там в россыпи небесных огней зияли чёрные провалы, Млечный путь был разорван в клочья, как классическая русская дорога. Стало грустно: неужели и этого больше не увижу по окончании курса лечения?
В закрытой больничной палате с плотно зашторенными по ночам окнами до меня доходили лишь слухи о том, что делается за стенами здравницы. На мои робкие вопросы лечащий врач со вздохом отвечал: "Играют". И к этому слову лирически добавлял вполголоса воспоминание о чьей-то матери. А я вспомнил свой первый рассказ, напечатанный сначала в газете в доисторическую, мне представлялось, эпоху. Героиня рассказа, коротавшая со мной ночь у походного костра в горах, отозвалась на падение огненного метеорита, насколько я помню, сожалением о почивших, чьи души шлют нам, живым, последний привет вспышкой падучей звезды. Помнится, я спросил её невпопад: "Хочешь жить вечно?". Она подумала и ответила: "Хотелось бы жить долго, пока светят звёзды. Но зачем жить, если небо станет чёрным?".
Что было дальше на воле, я не знаю, да и знать не хочется. Готовлюсь к переселению в мир иной. Там уж, надеюсь, небесным звёздам ничто не угрожает.
