НИИ туризма: «И крови спесь угомонил… Я Пушкин просто, не Мусин…»
Смеясь жестоко над собратом, Писаки русские толпой Меня зовут аристократом: Смотри, пожалуй, вздор какой! Не офицер я, не асессор, Я по кресту не дворянин, Не академик, не профессор, Я просто русский мещанин… Родов дряхлеющих обломок… Под гербовой моей печатью Я кипу грамот схоронил И не якшаюсь с новой знатью, И крови спесь угомонил. Я грамотей и стихотворец. Я Пушкин просто, не Мусин. Я не богач, не царедворец. Я сам большой: я мещанин. А. С. П УШКИН «Моя родословная» Один из серьёзных просчётов некоторых толкователей биографии А.С. Пушкина (как, впрочем, и многих других гениев и знаменитостей) – буквалистско-прямолинейная, примитивно-«лобовая» трактовка вырванных из контекста строчек. Особо не везёт автобиографическим жанрам, где нередко просто отождествляются автобиографический персонаж, герой-повествователь («Я», «Мы») с конкретной личностью, индивидуальностью реального исторического лица. Вымышленная, фантастически иллюзорная «биография» действующего лица, вымышленного , «смоделированного» художественным воображением автора, персонажа просто-напросто «приписывается» самому создателю произведения. Более того, даже в документированных «Жизнях замечательных людей» реальное историческое лицо наделяется качествами «двойника» из сугубо вымышленного повествования. Такие жанры, как пушкинская «Моя родословная» (с их пафосной полемичностью) , требуют серьёзного философско-этического, нравственно-эстетического, историкокультурологического подхода-осмысления. Пушкинский лиро-эпический, автобиографический повествователь ироничен, саркастичен, предельно полемичен («Понятна мне времён превратность, Не прекословлю, право, ей: У нас нова рожденьем знатность, И чем новее, тем знатней. Родов дряхлеющих обломок (И по несчастью, не один), Бояр старинных я потомок; Я, братцы, мелкий мещанин»). Тема дворянского «оскудения» («Родов дряхлеющих обломок…»)… «Тема разночинцев»… Уход с исторической арены одних, приход других… Сложный и противоречивый «клубок» возникающих нравственных проблем, неизбежных болевых этических переоценок, новых философско-психологических коллизий… Каково место в новых бытийно-бытовых обстоятельствах мятущегося героя «Моей родословной»? – «Не торговал мой дед блинами, Не ваксил царских сапогов, Не пел с придворными дьячками, В князья не прыгал из хохлов, И не был беглым он солдатом Австрийских пудреных дружин; Так мне ли быть аристократом? Я, слава богу, мещанин»). … «Пушкины просто, а не Мусины» (не Мусины-Пушкины – В. Ш.)… Откуда есть Жемчужное ожерелье Новой Москвы ВАЛУЕВО 21 пошли эти дворянские фамилии, аристократические семейства? Как начинались, продолжались, развивались, вписывались в контекст своих эпох «просто Пушкины» и Пушкины-Мусины? Так называемые родословные сказки констатируют, что род Мусиных-Пушкиных ведёт своё начало от «семиградского выходца знатного прусского рода» (ХII столетие) РАДШИ . Имя пращура в разных летописных источниках звучит как Ратша, Рачьтша, Рача. Потомок сего Радши в десятом колене Михаил Тимофеевич Пушкин имел прозвание МУСА (ХV век); он-то и стал родоначальником Мусиных-Пушкиных. Заметим также, что Мусины-Пушкины в V и VI часть родословных книг целого ряда губерний, как то: Московская, Тульская, Тверская, Ярославская, Санект-Петербургская, Новгородская, Костромская, Оренбургская, Казанская, Екатеринославская. Как и некоторые Пушкины, так и кое-кто из Пушкиных-Мусиных служили верой и правдой воеводами в небольших городах, крепостях и укрепленных городках, во глубине России. К тому же «общему» родоначальнику обращено уважительное (хотя и ироничнозапальчивое) «автобиографическое» слово героя пушкинской «Моей родословной» («Мой предок Рача мышцей бранной Святому Невскому служил; Его потомство гнев венчанный, Иван 1У пощадил. Водились Пушкины с царями; Из них был славен не один, Когда тягался с поляками Нижегородской мещанин»). Любопытно и поучительно сравнить написанную в 1830-ом «Мою родословную» с пушкинским прозаико-документальным «Началом автобиографии» 1834 года: «Мы ведём свой род от прусского выходца Радши или Рачи (мужа честна, говорит летописец, т. Е. знатного, благородного), въехавшего в Россию во время княжества св. Александра Ярославича Невского. От него произошли Мусины, Бобрищевы, Мятлевы, Поводовы, Каменские, Бутурлины, Кологривовы, Шерефединовы и Товарковы. Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории…». Автобиографический герой полемической «Моей родословной» уважительно (хотя и не без юмора, не без острого словца) воссоздаёт историческую панораму, где его дедичи и отчичи были отнюдь не последними, отнюдь не заурядными, бесцветными («Смирив крамолу и коварство И ярость бранных непогод, Когда Романовых на царство Звал в грамоте своей народ, Мы к оной руку приложили, Нас жаловал страдальца сын. Бывало, нами дорожили: Бывало… Но я – мещанин»). «Движущаяся панорама» глубинно-противоречивых, бытийносудьбоносных исторических событий… «Просто Пушкины», а также укоренившиеся на Руси Святой потомки легендарного Радши (все эти Мусины, Бобрищевы, Мятлевы, Поводовы, Каменские, Бутурлины, Кологривовы, Шерефединовы, Товарковы) «мышцей бранной», ратным и трудовым радением и ремеслом верноподданно служили Отечеству. Правда, у «просто Пушкиных» случались и конфликты с «верхами» («Упрямства дух нам всем подгадил: В родню свою неукротим, С Петром мой пращур не поладил И был за то повешен им. Его пример будь нам наукой: Не любит споров властелин. Счастлив князь Яков Долгоруков, Умен покорный мещанин»). Обратимся вновь к пушкинскому «Началу автобиографии», где великий автор предстаёт перед читателем как историк, как биограф-документалист, как летописец: «В малом числе знатных родов, уцелевших от кровавых опал царя Ивана Васильевича Грозного, историограф именует и Пушкиных. Григорий Гаврилович Пушкин принадлежит к числу самых замечательных лиц в эпоху самозванцев. Другой Пушкин во время междуцарствия, начальствуя отдельным войском, один с Измайловым, по словам Карамзина, сделал честно свое дело…». Ссылка на авторитетного автора «Истории государства Российского» примечательна. «Слова Карамзина» из его «Истории…» «перекликаются» с бытийно-событийной сюжетикой пушкинской «Моей родословной»: «Мой дед, когда мятеж поднялся Средь петергофского двора, Как Миних, верен оставался Паденью третьего Петра. Попали в честь тогда Орловы. А дед мой в крепость, в карантин. И присмирел наш род суровый, И я родился мещанин». Жемчужное ожерелье Новой Москвы 22 ВАЛУЕВО Из пушкинского «Начала биографии»: «Четверо Пушкиных подписались под грамотою о избрании на царство Романовых, а один из них, окольничий Матвей Степанович, под соборным деянием об уничтожении местничества (что мало делает чести его характеру). При Петре 1 сын его, стольник Фёдор Матвеевич, уличен был в заговоре противу государя и казнён… Прадед мой Александр Петрович был женат на младшей дочери графа Головина, первого андреевского кавалера… Единственный сын его, Лев Александрович, служил в артиллерии и в 1762 году, во время возмущения, остался верен Петру 111. Он был посажен в крепость и выпущен через два года. С тех пор он уже в службу не вступал и жил в Москве и в своих деревнях. Дед мой был человек пылкий и жестокий…». «…в Москве и в своих деревнях» жили и «просто Пушкины», и Пушкины-Мусины, Пушкины-Бобрищевы, Пушкины-Мятлевы, Пушкины-Поводовы, Пушкины-Каменские, Пушкины-Бутурлины, Пушкины-Кологривовы, Пушкины-Товарковы… Написанное в 1834-ом пушкинское «Начало биографии» содержит в себе важную констатацию о второй, материнской линии родословной великого поэта: «Родословная матери моей ещё любопытнее. Дед её был негр, сын владетельного князька… Государь крестил маленького Ибрагима… 1707 году… дед мой, Осип Абрамович… служил во флоте и женился на Марье Алексеевне Пушкиной, дочери тамбовского воеводы, родного брата деду отца моего (который доводится внучатым братом моей матери)». В 1980 – 2000-е годы в регионоведении появились новые изыскания, относящиеся, в частности, к материнской линии родословной А.С. Пушкина. Сошлюсь на свои публикации: «Липецкий венок А.С. Пушкину», «Липецкие тропы к Пушкину», «Липецкий край, Русское Подстепье – прародина А.С. Пушкина», «От Бояна Вещего до Есенина», «Пушкинская азбука», «Пушкинская абевега». В числе недавних моих публикаций – книга «Московский венок Н.Н. Пушкиной-Гончаровой». Поклонники и поклонницы, или Тайны парковых аллей … Валуевские парковые аллеи помнят лёгкую, грациозную походку Марии Урусовой. В 1822 году она стала женой Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина. Это ей посвятил Александр Пушкин романтическое послание «Где море тёплою волной». Супружеская пара Мусиных-Пушкиных тогда отдыхала в Италии… Кто знает край, где небо блещет Неизъяснимой синевой, Где море тёплою волной Вокруг развалин тихо плещет; Где вечный лавр и кипарис На воле гордо разрослись; Где пел Торквато величавый, Где и теперь во мгле ночной Адриатической волной Повторены его октавы, Где Рафаэль живописал, Где в наши дни резец Кановы Послушный мрамор оживлял, И Байрон, мученик суровый, Страдал, любил и проклинал… Жемчужное ожерелье Новой Москвы ВАЛУЕВО 23 Героиня пушкинского лирико-романтического повествования переживает осуществление заветной мечты: она увидела наконец «волшебный край, страну высоких вдохновений»; она с упоением «зрит…древний край… пророческие сени» («На берегу роскошных вод порою карнавальных оргий кругом её кипит народ, её приветствуют восторги»). Автобиографический повествователь не без ревности воссоздаёт происходящее на благословенном Юге (владычица его сердца «северной красой всё вместе – томной и живой – сынов Авзонии пленяет, и поневоле увлекает их пёстры волны за собой»). Его «северная» богиня очаровывается несказанными красотами Италии («На рай полуденной природы, На блеск небес и ясны воды, На чудеса немых искусств, В стесненье вдохновенных чувств… светлый взор возводит, Дивясь и радуясь душой…»). («И ничего перед собой Себя прекрасней не находит. Стоит ли с важностью очей Пред флорентийскою Кипридой… Их две… и мрамор перед ней Страдает кажется обидой. Мечты возвышенной полна, В молчанье смотрит ли она На образ нежной Форнарины Или Мадонны молодой Она задумчивой красой Очаровательней картины…). Своей лиро-психологической стилизации автор предпослал два эпиграфа: первый – из «Вильгельма Мейстера» И.В. Гёте («Kennst du das Land»); другой эпиграф – русское народно-поэтическое присловье («По клюкву, по клюкву, по ягоду по клюкву…»). Возвышенный романтизм и автоирония, сентиментальное чувствование и автоюмористическое шаржирование… Скажите мне: какой певец, Горя восторгом умиленным, Чья кисть, чей пламенный резец Предаст потомкам изумленным Её небесные черты. Где ты, ваятель безымянный Богини вечной красоты И ты, харитою венчанный, Ты, вдохновенный Рафаэль, Забудь еврейку молодую, Младенца бога колыбель, Постигни прелесть неземную, Постигни радость в небесах, Пиши Марию нам другую, С другим младенцем на руках. Овдовев, через два года она вышла замуж за лицейского друга А.С Пушкина – Александра Михайловича Горчакова. * * * Уроженец Москвы, воспитанник иезуитского пансиона и пажеского корпуса, а также Московского училища для колонновожатых, Владимир Мусин-Пушкин служил в лейбгвардии Измайловском полку. В жёны себе взял Эмилию Карловну Шернваль фон Валлон (1810 – 1846); Отец её – Выборгский губернатор, состоявший на русской службе. У Владимира Алексеевича и Эмили Карловны – двое детей: Алексей (1831 – 1889) и Владимир (1832 – 1865). Унаследовав после смерти отца его имение Валуево, Владимир с красавицейсупругой навещал своё подмосковное владение. Портрет Эмили Мусиной-Пушкиной передаёт её обаяние и красоту. Её современница (известная А.О. Смирнова-Россет) так характеризовала свою знакомку: «Она была очень Жемчужное ожерелье Новой Москвы 24 ВАЛУЕВО умна и непритворно добра, как Аврора. Она имела белокурые волосы, синие глаза и чёрные брови…». Её поклонником был Александр Пушкин; в неё был тайно влюблён Пётр Вяземский; романтическое чувство к белокурой чаровнице пылало в сердце влюбчивого Михаила Лермонтова. Близкий к ним, В. Соллогуб сообщает сентиментальные подробности несостоявшегося романа: пылкий юноша «следовал за нею всюду, как тень», но взаимности автор «Героя нашего времени» не имел. Михаил Лермонтов увековечил свою симпатию в шутливом мадригале «Э.К. Мусиной–Пушкиной»: Графиня Эмилия – Белее, чем лилия, Стройней её талии На свете не встретится, И небо Италии В глазах её светится. Но сердце Эмили, Подобно Бастилии. В журнале «Наука и жизнь» увидело свет любопытное эссе «Усадьба Валуево и его обитатели», где автор цитирует мемуары А.О. Смирновой-Россет о судьбе молодой хозяйки валуевского владения («В деревне она ухаживала за тифозными больными, сама заразилась и умерла»). Процитируем далее: «Графиня умерла в 36 лет. Поступок этой женщины поставил её в один ряд с жёнами декабристов, последовавшими за мужьями в Сибирь. Она тоже была женой декабриста, избежавшего, правда, серьёзного наказания…» Прокомментируем вышесказанное… 1825 год… Владимир Алексеевич служит в Могилёве (адъютантом главнокомандующего Первой армии Ф.В. Остен-Сакена (1752 – 1837); вторым адъютантом был П.П. Титов). Мусин-Пушкин сопровождал главнокомандующего в Москву для смотра. В белокаменной столице он и вступил в Северное общество. Руководствовался он романтическими умонастроениями («истинных целей общества не знал»). На следствии Владимир Алексеевич даст такие показания: «Я был принят в Северное общество двоюродным братом моим Бородинского пехотного полка полковником М.М. Нарышкиным в начале августа месяца прошлого года в Москве». Какая конкретная задача выдвигалась перед вновь принятыми в тайную организацию? МусинуПушкину и Титову поручалось спешно создать в Могилёве две управы Северного общества (заметим, что созданная в ноябре 1825 года могилёвская управа фактически бездействовала). Императором утверждённый список подлежащих суду включал и Мусина-Пушкина. В итоговом приговоре Верховного уголовного суда над государственными преступниками Владимир Алексеевич оказался отнесённым к 11-му разряду (предполагал лишение чинов и запись в солдаты). Николай Первый, учитывая степень его вины, милостиво заменил разжалование увольнением из гвардии и переводом тем же чином (что считалось в ту пору серьёзным понижением) в Петровский пехотный полк. На Кавказе он однажды встретил А.С. Пушкина. Напомним строки из пушкинского «Путешествия в Арзрум»: «Наконец… благополучно прибыл в Новочеркасск, где нашёл гр. Вл. Пушкина, тоже едущего в Тифлис. Я сердечно ему обрадовался, и мы согласились путешествовать вместе…».
