Тема «милости к падшим», то есть тема милосердия, была для Пушкина одной из важнейших в зрелый период его жизни и творчества. И не случайно, что, определяя главное в своей духовной и поэтической работе, в подводящем под ней черту, стихотворении «Я памятник себе воздвиг…» (август 1836 г.), Александр Сергеевич выделяет отдельной, короткой и, так сказать, «запоминающейся» строкой:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Интересно, что у Горация, автора первого «Памятника» («Exegi monumentum…», 23 год до н.э.) тема милосердия в стихе вовсе не затронута. «Памятник» Ломоносова, написанный в 1747 году, почти точный перевод стихотворения Горация, Михайло Васильевич лишь особо подчеркнул «Что мне беззнатной род препятством не был». В «Памятнике» (1795 г.) Г.Р. Державина «эолийская» тематика уходит, появляются славяне и все «неисчётные» народы Российской Империи. И главную свою заслугу Гаврила Романович формулирует по-своему:
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
Так что мы видим, что пушкинский «Памятник», хоть и ближе именно к державинскому тексту, но более своеобычен и биографичен.
Вообще, пушкинское понимание «милости» более всего созвучно библейскому «Милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений» - из Книги пророка Осии, гл 6, ст. 6. И Христос говорит о том же: «…пойдите, научитесь, что значит «милости хочу, а не жертвы»? Ибо Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию» - Евангелие от Матфея, гл.9, ст. 13.
Но Пушкин прекрасно понимал и видел – а европейская «революционная» действительность демонстрировала это со всей очевидностью – что «милость к падшим», милосердие может оказаться в противоречии с Законом. Размышляя на эту тему, Пушкин к концу жизни приходит к однозначному выводу: «Должен быть один человек, стоящий выше всего, выше даже закона». Один из крупнейших теоретиков монархизма XX века Иван Лукьянович Солоневич (1891-1953) именно эту пушкинскую фразу брал за основу, разворачивая картину будущего России в форме «Народной монархии».
двойной клик - редактировать изображение
В заключительный период своего творчества Пушкин нередко обращался к христианской тематике, к чтению Св. Отцев. Наглядным тому подтверждением служат последние его стихи, среди которых выделяются: «Когда великое свершалось торжество/ И в муках на кресте кончалось Божество…» («Мирская власть»), «Как с древа сорвался предатель ученик…) («Подражание италиянскому»), «Напрасно я бегу к Сионским высотам,,,»), «Отцы пустынники и жены непорочны…» (Переложение молитвы Ефрема Сирина).
Я не могу точно указать, встречал ли поэт высказывания другого сириянина – Святого Исаака Сирина (ок. 640 – ок. 700 гг.), но суть этих высказываний должна была бы вызвать в душе поэта полное сочувствие. О милосердии великий подвижник писал следующее: «Милосердие противоположно правосудию Правосудие есть уравнивание точной меры: потому что каждому даёт, чего он достиг, и при воздаянии не допускает склонения на одну сторону, или лицеприятия».
И в другом месте: «Милосердие есть печаль, возбуждаемая благодатью, и ко всем сострадательно преклоняется: кто достоин зла, тому не воздаёт злом, и кто достоин добра, того преисполняет с избытком». Вспомним и о том, что в Нагорной проповеди Христос в пятой Заповеди Блаженства указал: «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут».
двойной клик - редактировать изображение
Государь – Помазанник Божий – гарант милосердия, «милости к падшим» - этот идеал стал естественным и логичным для пушкинского духовного пути. А потому и сами образы монархов совсем иначе, чем в юношеских эпиграммах, стали проявляться в его поэзии. За три месяца до своей кончины Пушкин, обращаясь к друзьям-лицеистам, писал:
Вы помните, как наш Агамемнон
Из пленного Парижа к нам примчался.
Какой восторг тогда пред ним раздался!
Как был велик, как был прекрасен он,
Народов друг, спаситель их свободы!
Вы помните - как оживились вдруг
Сии сады, сии живые воды,
Где проводил он славный свой досуг.
И нет его - и Русь оставил он,
Взнесенну им над миром изумленным,
И на скале изгнанником забвенным,
Всему чужой, угас Наполеон.
И новый царь, суровый и могучий,
На рубеже Европы бодро стал…
Эпитет «забвенный», отнесённый к Наполеону, далеко не случаен. Ведь Император Александр Первый был наречён в потомстве «Благословенным», как бы в пику Бонапарту. И, между прочим, Император Николай Первый получил титул «Незабвенного», но последнего Пушкин знать, конечно, ещё не мог…
Всю жизнь Пушкин был сторонником просвещённого самодержавия, причём он противопоставлял понятие "самодержавие", под которым понимал самоограничение монарха, следование им самим же установленным законам, разумным и справедливым, понятию "самовластие", под которым понимал отсутствие каких-либо законов, подавление личной свободы граждан и т.д., т.е. нечто, близкое к европейскому абсолютизму.
Идея пушкинского самодержавия питалась его необыкновенно развитыми патриотическими чувствами, которые в свете иных событий, как например подавление польского восстания или завоевание Кавказа, носили - как сказали бы нынешние либералы - шовинистический оттенок. И если просвещённый царь, мудрый и справедливый, уважающий гражданские права - навсегда остаётся недостижимым - и подчас горько осознаётся именно недостижимым - идеалом, то Царь - победитель, Царь - вершитель судеб европейских и азиатских народов, Царь - символ государственного могущества России - был в глазах Пушкина неоспоримым фактом. И, надо полагать, - мы, конечно, многое упрощаем, - Пушкин так и понимал "нормальное" государственное устройство: могущественная империя со всеми её издержками при неуклонном стремлении к просвещённому идеалу.
«Россия, встань и возвышайся!..»
