Майская гостья
Опять разожглось что-то под сердцем. Будто кто рдеющие угли раздувал под ним. Меня усаживали на террасе, в матерчатое раскладное кресло, прозванное внуками «Пять минут». Назвали кресло так потому, что я, устав от садово-огородной суеты, говорил детям: «Иду на пять минут в кресло унять свою аритмию». И они тотчас устанавливали это успокоительное сооружение, и я в нем покоился больше, чем обязывало к тому прилипшее его название.
В кресле «Пять минут» я мог сидеть часами и думать о том, что меня окружает. А окружала меня моя целительная природа, которую я полюбил разную: и сумрачную, и дождливую, и ветреную, и холодную, и жаркую – всякую. И когда заболевала чем-то душа, когда начинало её что-то ломить, корёжить и душить, я обращался к матушке-природе, молился на неё словами, придуманными на ходу, которые почему-то забывал, как только боль отпускала.
Один из первоначальных майских дней в деревне выдался наполовину солнечным. Вразлет над лугами разметалось небо. По нему к полудню ползли облака. Упругие и грузные, они гнали по изумрудной свежей травяной зелени, по ветлам у ручья и до самой речки Свапы стремительно убегающие тени. Тени исчезали так же быстро, как и возникали, упираясь в фиолетовые дали, отороченные сумрачными холмами.
На моих коленях возлежал пес Жорка, мой неизменный друг и спутник. С него недавно сняли линялую шерсть, и он, трясясь от майской прохлады, кутался лапами в мою куртку, чтобы, наконец, согреться. Пригревшись, он успокоился и, как и я, вслушивался в птичье щебетание и в свист ветра в хвое нашей молодой ели.
А за огородом, в синеющем осиннике, высветилось и замерло темно-бурое пятно. Жорка приподнял голову, но лаять не стал. Он впервые в жизни увидел такое изящное животное. Небольшого размера, чуткое и грациозное, с длинной и красиво изогнутой шеей, оно не могло вызвать у Жорки хоть какого-нибудь озлобления. И он молчал, боясь вспугнуть такую живую лесную красоту. Тупенькая по форме мордочка смотрела большими выпуклыми глазами на нас с таким неподражаемым любопытством, что мы с Жоркой перестали дышать, боясь вспугнуть настороженное любопытство пары прекрасных глаз. Заостренные кверху уши, гораздо больше черепа удивительной гостьи, не прядали, а застыли, улавливая каждый, возможно опасный для неё звук.
Это была косуля.
Я изо всех сил старался быть аккуратным и тихим, вынимая из куртки мобильный телефон, чтобы запечатлеть красавицу. Но эта дикая козочка все заметила, хотя я и подсуетился щелкнуть аппаратом. Она мгновенно исполнила длиннющий скачок с такой завораживающей изящностью, что я не успел ахнуть, а Жорка залаять. В конце её короткого тела взвился кверху её маленький хвостик, обнажив белое, как снег, пятно. Охотники называют это пятно зеркалом. Еще два или три прыжка, и косуля скрылась в зарослях осинника – только мы с Жоркой её и видели.
Исцелен был я, и отогретым стал Жорка. И мы оба принялись за работу.
