Август богат жатвой Аида. Умер Ури Авнери, израильский политик, флагман либертариев, в почтенном возрасте – за девяносто. Авнери был изумительно красив мужественной красотой философа – греки могли бы ваять его профиль. Он рано поседел, но ему шло. В наши дни его считали «левым», но в наши дни даже газета «Гаарец» считается левой.
Он создал организацию за раздел Святой земли между евреями и арабами-палестинцами еще тогда, когда мы все жили вместе – правда, у евреев были права, а у палестинцев только обязанности, но все же вместе. Ури Авнери поднял лозунг «Вы там – мы тут», из которого потом выросла стена, КПП, особый режим и нынешнее безобразие оккупации. Он плохого не хотел – но и жить с арабами не хотел.
Эта позиция вскоре стала «левой» и «прогрессивной» потому, что другая, победившая, «правая», была еще хуже, еще более национал-шовинистской.
Люди из окружения Ури Авнери были симпатичными. Они считали, что они уже достаточно отобрали земель и домов у палестинцев в 1948 году, и больше не надо. Можно просто огородить уцелевших палестинцев забором, и дать им жить, как хотят. Противники Авнери из правого лагеря считали, что можно и нужно продолжать отнимать земли у палестинцев, что нет никакой причины останавливаться, а забор должен действовать, как фильтр – задерживать палестинцев, но пропускать евреев в обе стороны.
Люди из окружения Ури Авнери были зажиточными израильтянами, вполне насладившимися плодами грабежа 1948 года, и не нуждавшимися во второй порции. Они были готовы и заплатить из общественных фондов пострадавшим палестинцам, но никогда – не впускать их обратно и не отдавать награбленное.
Противники Ури Авнери были победнее, выходцы из Северной Африки или из экс-СССР, они приехали позже и им ничего не досталось от добычи 1948 года. Им хотелось тоже пограбить, а платить, впускать и отдавать они тоже не хотели. Поэтому многие из них поселились на оккупированных территориях, что сердило Ури Авнери – он хотел отдать эти земли законным владельцам, чтобы те позабыли о прежнем грабеже.
Русских Ури Авнери очень не любил. Не знаю, почему. Потому ли, что они хотели ограбить палестинцев и мешали примирению? Из-за презрения богатого немецкого еврея к бедным собратьям с Востока? или по более глубоким причинам? Хотя в Израиле Авнери считался «левым», он был правым либералом-националистом, искренне ненавидевшим Советский Союз, коммунизм, Сталина. Русские были для него – Советы, Сталин, а Авнери родился и рос в Германии между войнами, когда ненависть к большевикам/русским была нормой. Ведь он принадлежал к поколению гитлер-югенда.
В Палестине он закончил школу и вступил в фашистскую боевую организацию, руководство которой мечтало заключить союз с нацистской Германией и вписаться в новый мировой порядок. Он писал в сионистские фашистские газеты вплоть до конца мировой войны, а затем участвовал в этнических чистках палестинцев. В его крайнем национализме был и романтический элемент, несколько напоминавший мечты его немецких сверстников о колонизации Украины и об арийских фермерах, по-доброму относящихся к местному славянскому быдлу.
После войны 1948 года он продолжил писать для «Гаарец», которая тогда была самой правой газетой евреев Израиля. Когда в Египте офицеры свергли короля Фарука, Авнери призвал Израиль напасть на Египет. Его мечта сбылась только четыре года спустя.
Человек состоятельный, он купил и издавал свой журнал, совмещавший порно и политику. Журнал привел его в парламент, где он особой левизной и миролюбием не отличался. Но с годами Авнери заметно изменился и стал лучше относиться к палестинцам. По израильским меркам, каждый, кто не жаждет палестинской крови, уже опасный предатель и враг еврейского народа, и таким его сочли. Авнери встречался с Арафатом, поддерживал соглашения в Осло, был лидером еврейского «мирного лагеря».
Я его критиковал за его «мы здесь – вы там», но человеком он был симпатичным, харизматиком, и в реальности Израиля (почти) не было евреев, более позитивных по отношению к арабам. Дать равные права гоям и он не хотел – разве что по ту сторону забора, но таких буйных было мало, кроме меня и заммэра Иерусалима. Поэтому я относился к нему с личной симпатией, и он, вроде, отвечал тем же.
Для человека своего времени и своего воспитания он проделал большой личный путь от еврейского нацизма до сочувствия врагу. Его стиль привлекал к нему людей. Несомненно, его имя надолго запомнится в Израиле.
